Криспин вернулся из паба тогда же, когда я вернулся из Гатвика. Он был в слезливом настроении и экспансивно размахивал руками, в одной из которых была зажата полная бутылка джина. Он сообщил мне, что не знает, как я его вообще терплю, что я соль земли, «с-соль этой гребаной земли», и пусть все слышат, ему по фигу.
Ага, сказал я.
Криспин рыгнул. Интересно, если поднести ему к носу спичку, винные пары воспламенятся или нет?
Его взор сфокусировался на остатках курицы, и он заявил, что хочет курицы.
Да ты ж ее есть не будешь, сказал я.
Буду! обиделся он. Для девки готовишь, а для родного брата жалко, да?
Я положил еще кусок курицы в гриль. Курица чудесно пахла и выглядела замечательно, но есть он ее не стал. Сел за стол, взял, откусил пару раз и отодвинул тарелку.
Жесткая, сказал он.
Потом закурил сигару. Для этого ему понадобилось шесть спичек, уйма времени и проклятий.
Мы пробовали лечиться. Шести недель в частной клинике, где психиатр ежедневно выслушивал повествование о его горестях, хватило всего на месяц трезвости. Потом полицейские однажды вытащили его из канавы в парке, он проснулся в вытрезвителе, и ему это не понравилось. Я говорил ему, что участвую в скачках не затем, чтобы оплачивать его психиатров. Он отвечал, что я о нем не забочусь. И весь этот безнадежный цирк тянулся годами.
Софи позвонила вечером, в девять. Ее голос показался мне таким до боли родным, что я просто не мог поверить, что мы с ней знакомы меньше суток.
Просто чтобы поблагодарить вас за все.
За разбитую машину?
Ну, вы же знаете, о чем я.
Как рука?
Гораздо лучше. Слушайте, у меня мало времени. Мне все-таки придется ехать на работу. Очень некстати, но что поделаешь!
Скажите, что вы плохо себя чувствуете.
Она помолчала.
Нет. Это неправда. Когда я приехала домой, я проспала несколько часов и теперь чувствую себя прекрасно.
Я не стал спорить. Я уже знал, что убедить ее в чем-то против ее воли невозможно.
Послушайте, сказала она, как ваши рыцарские инстинкты?
Малость подзаржавели.
Могу предоставить возможность их почистить.
Я улыбнулся:
Что вам нужно?
Да М-м Теперь, когда дошло до дела, мне пришло в голову, что я, пожалуй, не имею права вас просить
Вы согласитесь стать моей женой? спросил я.
Чего-чего?!
Э-э ничего, сказал я. Так что вы хотели?
Да, сказала она.
Что «да»?
Да, соглашусь. Стать вашей женой.
Я уставился в стену невидящим взглядом. Я ведь не собирался ее об этом спрашивать Или собирался? Во всяком случае, не так быстро. Я сглотнул. Прокашлялся.
Я уставился в стену невидящим взглядом. Я ведь не собирался ее об этом спрашивать Или собирался? Во всяком случае, не так быстро. Я сглотнул. Прокашлялся.
Ну, тогда тогда вы имеете право просить о чем угодно.
Хорошо, сказала она. Тогда придите в себя.
Уже пришел.
Моя тетя та, которая разводит лошадей
Да?
Я с ней говорила по телефону. У нее очень серьезные неприятности.
Какие?
Честно говоря, я не очень поняла. Но она живет возле Сайренсестера, а я знаю, что вы завтра утром едете в ту сторону с лошадью миссис Сэндерс, и я э-э ну, вроде как пообещала, что вы ей поможете. Во всяком случае, если у вас найдется время к ней заглянуть, она вам будет очень признательна.
Ладно, сказал я. А как ее зовут?
Миссис Антония Хантеркум. Ферма Пэйли. Пэйли это деревня. Недалеко от Сайренсестера.
Ладно. Я все записал. А вы завтра вечером работаете?
Нет. Только в субботу утром.
Тогда я мог бы мог бы к вам заехать по дороге домой Чтобы рассказать, о чем мы говорили с вашей тетей.
Да, ее голос звучал нерешительно, словно ей было неловко. Я живу
Я знаю, где вы живете, перебил я. Где-то в конце пятифарлонговой прямой Сэндаунского ипподрома.
Она рассмеялась.
Если высунуться из окна моей ванной, то видно трибуны.
Я приеду.
Ну а мне надо бежать, а то опоздаю. Она помолчала, потом недоверчиво спросила: Вы серьезно?
Я думаю, да, сказал я. А вы?
Нет, сказала она. Это же глупо!
Утром в пятницу я наконец-то избавился от двухлетка, стоившего семьдесят тысяч фунтов. Ночная пробежка не принесла ему вреда. Отправляя его вместе с двумя другими, несколько менее ценными экземплярами, я думал о том, что мне незаслуженно повезло. При воспоминании об этой бешеной ночной скачке вдоль шоссе я до сих пор обливался холодным потом.
Криспин в это утро, как обычно, валялся в отключке у себя на кровати. Я позвонил доктору, и тот пообещал заглянуть во время обхода.
Как та девушка, которую я зашивал? спросил он.
Вернулась домой. Поехала на работу.
Крепкий орешек!
Да.
Я вспоминал о ней не реже чем раз в десять минут. Прохладная девушка, которую я один раз поцеловал в щеку вчера, стоя рядом со взятой напрокат машиной в Гатвике. Она только улыбнулась в ответ. Разве это любовь? Быть может, узнавание
Несколько позже я отправился в Глостершир и без труда нашел тетушкину ферму в Пэйли. Ферма носила все следы упадка: булыжник во дворе пророс травой, изгородь вот-вот завалится, крыша конюшни тоже нуждается в починке, краска на стенах наполовину облупилась
Хозяйка жила в славном деревенском домике, каменном, чересчур заросшем плющом. Я постучал в парадную дверь, которая была не заперта, и густой женский голос пригласил меня войти. В прихожей меня встретили собаки: гончая, лабрадор, два бассета и такса. Все пятеро проявляли любопытство, сдерживаемое хорошим воспитанием. Я позволил им обнюхать и облизать меня и подумал, что, если я приеду сюда еще раз, они меня узнают.
Входите, входите! повторил тот же голос.
Я вошел в длинную гостиную, обставленную весьма обшарпанной старинной мебелью и застеленную персидскими коврами. Портьеры и занавески с бахромой, шелковые абажуры и стаффордширские фарфоровые собачки говорили о том, что в прошлом обитатели дома жили в достатке; но дырки в ситцевой обивке дивана выдавали нынешнее положение вещей.
Антония Хантеркум сидела в кресле, держа на коленях еще одну собачку. Йоркширский терьер, ходячая муфта. Антонии Хантеркум было около шестидесяти. Резкие черты лица и стоическая готовность выстоять, несмотря на титанические трудности.
Вы Джонас Дерхем?
А вы миссис Хантеркум?
Она кивнула.
Проходите. Садитесь.
Голос у нее был низкий, сочный, и слова она выговаривала очень отчетливо. Я вроде бы как приехал сюда, чтобы помочь, и тем не менее она не казалась особенно дружелюбной.
Извините, что принимаю вас сидя, сказала она. Маленький Дугал плохо себя чувствует, и мне не хотелось бы его тревожить.
Она погладила свою живую муфточку. Интересно, где у него хвост, а где голова?
Софи попросила меня к вам заехать.
Не вижу, какая от вас может быть польза, неприязненно сказала она. И к тому же вы ведь один из этих
Один из кого?
Из этих барышников.
А-а!
Ситуация начинала проясняться.
Миссис Хантеркум угрюмо кивнула.
Я говорила Софи, что просить вас о помощи бесполезно, но она настояла, чтобы я хотя бы изложила вам свои жалобы. Софи очень решительная девушка.
Да, очень.
Антония Хантеркум проницательно взглянула на меня.
Она, похоже, неплохо к вам относится. Она звонила, чтобы узнать, как у меня дела, но говорила в основном о вас.
В самом деле?
Она кивнула.
Софи нужен мужчина. Но не мошенник.
Про себя я подумал, что немного на свете женщин, которым мужчина нужен меньше, чем Софи, но вслух оспорил только вторую часть утверждения:
Я не мошенник.
Она хмыкнула.
Я нашел вас в каталогах, прежде чем ехать сюда, сказал я. У вас один хороший жеребец, Бэрробой, но он стареет. А молодой, Бунджи, был бы куда лучше, если бы больше интересовался своими обязанностями. У вас восемь племенных кобыл, лучшая из которых Уайндарк, которая пришла третьей на скачках в Оуксе. В прошлом году ее случили с высококлассным производителем, Уинтерфрендом, и на прошлой неделе вы отправили родившуюся от Уинтерфренда кобылку на аукцион в Ньюмаркет. Она пошла всего за тысячу восемьсот фунтов из-за шумов в сердце, а это означает, что она принесла вам большие убытки, потому что только сама случка с жеребцом обошлась вам в пять тысяч, плюс расходы на содержание, выращивание и прочее
Это ложь! резко сказала она.
Что ложь?
Что у кобылки шумы в сердце. Не было у нее никаких шумов. Сердце у нее здоровое, как колокол.
Но я же сам был на этих торгах, возразил я. Я помню, как говорили, что кобылка от Уинтерфренда никогда не будет участвовать в скачках и, возможно, даже в племенные кобылы не годится. Потому никто и не хотел ее покупать.
Вот именно, с горечью произнесла она. Но это неправда.
Тогда вам стоит рассказать мне, кто распустил этот слух, сказал я. Кто и почему.
Кто это понятно. Один из вас этих подлых акул, называющих себя торговцами лошадьми. Кровопийцы вы, а не торговцы! А почему Но зачем вам-то это знать? Я вам на лапу давать не собираюсь!
Она имела в виду распространившуюся в последнее время практику, когда барышник приходит к коневоду перед торгами и говорит примерно следующее: «Я позабочусь о том, чтобы ваша лошадь пошла за хорошую цену, если вы потом поделитесь со мной прибылью». Это бы еще ничего. Но за этим обычно следовало более угрожающее: «А если вы не согласитесь, я позабочусь о том, чтобы никто вашу лошадь не купил, так что если вы ее и продадите, то только себе в убыток». Десятки мелких коневодов дают на лапу только ради того, чтобы удержаться на плаву. А проблемы миссис Хантеркум пример того, что бывает с теми, кто не соглашается.
Я об этом прекрасно знал. Я знал, что крупные, солидные фирмы почти никогда не требуют подобных взяток, но барышники, работающие на себя, могут потребовать от сущих пустяков до совершенно грабительских процентов.
Мне предложили за кобылку восемь тысяч, с горечью продолжала миссис Хантеркум. И потребовали отдать половину того, что я получу сверх этой суммы. Она гневно воззрилась на меня. Разумеется, я отказалась! Почему я должна была соглашаться? Она обошлась мне в восемь тысяч. А половину прибыли они хотели заграбастать себе. И за что? Только за то, чтобы вздуть цены на аукционе? Они не работали, не трудились, не мучились Нет, какая наглость взять и потребовать половину прибыли себе!
А кто это был?
Я вам говорить не собираюсь. Вы один из них. Я вам не доверяю.
И вы, значит, отправили ее на торги наудачу.
Она должна была пойти минимум за десять тысяч. Минимум! Она снова вызывающе взглянула на меня. Вы не согласны?
Скорее, за двенадцать-четырнадцать.
Да, разумеется!
И вы даже не назначили минимальной цены? спросил я.
Эти «минимальные цены» сами по себе грабеж! возмущенно сказала она. Нет, не назначила. Я была уверена, что за нее дадут приличные деньги. Ее родословная, экстерьер великолепная лошадка!