Глава III. Среди нищей братии
Бум! Бум! Б-у-ум! глухо раздался в раннем, утреннем, промозглом воздухе звон колокола Спаса на Сенной.
Это звонили к ранней обедне.
В то время ранняя обедня начиналась чуть ли не тогда, когда кричали вторые петухи.
Сквозь неясный, еле колеблющийся просвет утра с трудом можно было разобрать очертания черных фигур, направляющихся к паперти церкви.
То были нищие и богомольцы.
Ворча, ругаясь, толкая друг друга, изрыгая отвратительную брань, спешили сенновские нищие и нищенки скорее занять свои места, боясь, как бы кто другой, более нахальный и сильный, не перехватил «теплого» уголка.
О, Господи! тихо неслись шамкающие звуки беззубых ртов стариков и старух-богомолок, крестившихся широким крестом.
Когда Путилин и я, подойдя к паперти, перешли ее и вошли в сени церкви, нас обступила озлобленная рать нищих.
Это еще что за молодчики появились? раздались негодующие голоса.
Ты как, рвань полосатая, смеешь сюда лезть? наступала на Путилина отвратительная старая мегера.
А ты, что же, откупила все места, ведьма? сиплым голосом дал ей отпор Путилин.
Теперь взбеленились все.
А ты думаешь, даром мы тут стоим? Да мы себе каждый местечко покупаем, ирод рваный!..
Что с ними долго разговаривать! Взашей их, братцы!
Выталкивай их!
Особенно неистовствовал страшный горбун.
Все его безобразное тело, точно тело чудовища-спрута, порывисто колыхалось, длинные цепкие руки-щупальцы готовы были, казалось, схватить нас и задавить в своих отвратительных объятиях, единственный глаз, налившись кровью, сверкал огнем бешенства.
Я не мог сдержать дрожи отвращения.
Вон! Вон отсюда! злобно рычал он, наступая на нас.
Что вы, безобразники, в храме Божием шум да свару поднимаете? говорили с укоризной некоторые богомольцы, проходя притвором церкви.
Эх, вижу, братцы, народ вы больно уж алчный!.. начал Путилин, вынимая горсть медяков и несколько серебряных монет. Без откупа, видно, к вам не влезешь. Что с вами делать! Нате, держите!
Картина вмиг изменилась.
Давно бы так проворчала старая мегера.
А кому деньги-то отдать? спросил Путилин.
Горбуну Евсеичу!
Он у нас старшой.
Он староста.
Безобразная лапа чудовища-горбуна уже протянулась к Путилину.
Улыбка бесконечной алчности зазмеилась на страшном лице урода.
За себя и за товарища? Только помните: две недели третью часть выручки нам на дележ. А то, все равно, сживем!..
Ранняя обедня подходила к концу.
Путилин с неподражаемой ловкостью завязывал разговор с нищими о вчерашнем трагическом случае перед папертью Спаса.
Как вы, почтенный, насчет сего думаете? с глупым лицом обращался он несколько раз к горбуну.
Отстань, обормот!.. Надоел! злобно сверкал тот глазом-щелкой.
У-у, богатый черт, полагать надо! тихо шепнул Путилин на ухо соседу-нищему.
Да нас с тобой, брат, купит тысячи раз и перекупит! ухмылялся тот. А только бабник, да и здорово заливает!..
По окончании обедни оделенная копейками, грошами и пятаками нищая братия стала расходиться.
Мы пойдем за горбуном еле слышно бросил мне Путилин.
Горбун шел скоро, волоча по земле искривленную, уродливую ногу.
Стараясь быть незамеченными, мы шли, ни на секунду не выпуская его из виду.
Раз он свернул налево, потом направо, и вскоре мы очутились перед знаменитой Вяземской лаврой.
Горбун юркнул в ворота этой страшной клоаки, «чудеса» которой приводили в содрогание людей с самыми крепкими нервами.
Это был расцвет славы Вяземки притона всей столичной сволочи, обрушивающейся на петербургских обывателей.
Отъявленные воры, пьяницы-золоторотцы, проститутки все свили здесь прочное гнездо, разрушить которое было не так-то легко.
Подобно московскому Ржанову дому Хитрова рынка, здесь находились и ночлежки общежития для сего «почтенного» общества негодяев и мегер и отдельные комнатки-конуры, сдаваемые за дешевую цену «аристократам» столичного сброда.
Притаившись за грудой пустых бочек, мы увидели, как страшный горбун, быстро и цепко поднявшись по обледенелой лестнице, заваленной экскрементами, вошел на черную «галдарейку» грязного ветхого надворного флигеля и, отперев огромный замок, скрылся за дверью какого-то логовища.
Ну, теперь мы можем ехать! задумчиво произнес Путилин, не сводя глаз с таинственной двери, скрывшей горбуна.
Ты что-нибудь наметил? спросил я.
Темно темно как и вчера ночью ответил он.
Глава IV. Мать жертвы
В сыскном Путилина ожидал сюрприз.
Лишь только мы, предварительно переодевшись, зашли в кабинет, как дверь распахнулась и в сопровождении дежурного агента вошла, вернее, вбежала небольшого роста, худощавая пожилая женщина.
Одета она была так, как одеваются мещанки или бедные, но «благородные» чиновницы-«цикорки»: в подобие какой-то черной поношенной шляпы, прикрытой черной косынкой, в длинном черном пальто.
Лишь только она вошла, как сейчас же заплакала, заголосила.
Ах-ах-ах ваше ваше превосходительство
Что такое? Кто эта женщина? спросил Путилин агента.
Мать девушки, найденной вчера перед церковью Спаса доложил агент.
Лицо Путилина было бесстрастно.
Садитесь, сударыня Да вы бросьте плакать Давайте лучше побеседуем пригласил Путилин.
Да ка-а-ак же не плакать-то?! Дочь единственная Леночка моя ненагля-я-дная Видела ее, голубушку
Из расспросов женщины выяснилось следующее. Она вдова скромного канцелярского служителя, умершего «от запоя». После смерти кормильца в доме наступила страшная нужда.
Она шила, гадала на кофейной гуще, обмывала даже покойников, словом, делала все, чтобы «держаться на линии» со своей Леночкой.
А она раскрасавица у меня! Характеру Леночка была гордого, замечательного, можно сказать. И-и! никто к ней не подступайся! Королева прямо! В последнее время тоже работать начала. На лавки белье шили мы Шьет бывало, голубушка, а сама вдруг усмехнется да и скажет: «А что вы думаете, мамаша, будем мы с вами богатые, помяните мое слово!» «Да откуда, говорю ей, богатство-то к нам слетит, Леночка?» А она только бровью соболиной поведет. «Так, говорит, верю я в счастье мое»
Сильные рыдания сотрясли вдову-«чиновницу».
А вот какое счастье на поверку вышло! А-а-ах!..
Скажите, сударыня, ваша дочь часто отлучалась из дома?
Да не особенно Когда работу относить надо было
Когда последний раз до катастрофы она ушла из дома?
Часов около семи вечера. Жду ее, жду нет. Уже и ночь настала. Тоскует сердце. Ну, думаю, может, к подруге какой зашла, ночевать осталась. Ан и утро! А тут, вдруг, услышала: девушку нашли мертвой у церкви Спаса. Бросилась туда. Говорят, отвезли уж куда-то. Разыскала. Взглянула и с ног долой. Моя Леночка ненаглядная!
Скажите, а ведомо ли вам, что за лифом вашей дочери были найдены сорок девять тысяч семьсот рублей?
На вдову нашел столбняк.
К как? Сколько? обезумела она. Путилин повторил.
А где же деньги? загорелись глаза у «цикорки».
У нас, конечно, сударыня.
А вы куда ж их денете? Я, ведь, мать ее, я наследница.
Мы невольно улыбнулись.
Нет уж, сударыня, этих денег вы не наследуете ответил Путилин. А вот лучше скажите: откуда, по вашему мнению, у дочери могла взяться такая сумма?
Вдова захныкала.
А я почем знаю, господин начальник.
Путилин сдал вдову на руки своему опытному помощнику.
У нее надо было узнать подробные сведения о всех знакомых, о тех магазинах, куда Леночка сдавала работу.
Туда по горячим следам должны были быть направлены агенты.
Но я ясно видел, что Путилин распоряжался как бы нехотя, словно сам не доверял целесообразности тех мер розыска, которые предпринимал.
Я хорошо изучил моего гениального друга и чувствовал, что он делает все это больше для очистки совести.
Позовите мне X! отдал он приказ.
X. был любимый агент Путилина. Силач, бесстрашный, находчивый.
Слушайте, голубчик, сейчас мы с вами побеседуем кое о чем. Затем он обратился ко мне.
Поезжай, друже, домой и ожидай меня ровно в восемь часов вечера. Сегодня ночью мы продолжим наши похождения. Только отпусти лакея.
Глава V. В логовище зверя
Стрелка часов показывала ровно восемь, когда я услышал звонок. Я поспешно открыл дверь и попятился удивленный: первою вошла в мою переднюю девушка, которую я вчера видел убитой на Сенной площади.
Крик ужаса готов был сорваться с моих уст, как вдруг раздался веселый смех Путилина, вошедшего вслед за ней.
Не бойся, дружище, это не привидение, а только моя талантливая сотрудница по трудному и опасному ремеслу.
Фу-у, черт возьми, Иван Дмитриевич, ты всегда устроишь какую-нибудь необыкновенную штучку! вырвалось у меня. Но, Боже мой, какой великолепный маскарад! Совсем она!
Я, подробно осматривавший труп, заметил даже большую черную родинку на левой щеке девушки.
Путилин был искусно загримирован, но в обыкновенной, сильно поношенной и продранной триковой «тройке».
А мне в чем ехать? спросил я.
Да так, как есть Только сомни воротник и обсыпь себя мукой или пудрой
Я исполнил повеления моего друга и через несколько минут мы вышли из квартиры.
У ворот нас ждал любимый агент Путилина.
Все?
Все, Иван Дмитриевич.
«Малинник», знаменитый вертеп пьянства и разврата, гремел массой нестройных голосов.
Если ужасы Вяземки днем были отвратительны, то неописуемые оргии, происходящие ночью в «малиннике», были поистине поразительны. Все то, что днем было собрано, наворовано, награблено, вечером и ночью пропивалось, прогуливалось в этом месте.
Тут мнилось, Бог совершенно отступался от людей, и люди, опившиеся, одурманенные зверскими, животными инстинктами, находились во власти Сатаны.
Когда мы подошли, стараясь идти не вместе, а поодиночке, к этой клоаке, Путилин сказал:
Барынька, вы останьтесь здесь, с X. Мы с доктором войдем сюда, и, наверное, скоро вернемся
Мы вошли в ужасный притон.
Первое, что бросилось нам в глаза, была фигура горбуна.
Он сидел на стуле, низко свесив свои страшные ноги. Получилось такое впечатление, будто за столом сидит только огромный горб и огромная голова.
Лицо горбуна было ужасно. Сине-багровое, налившееся кровью, оно было искажено пьяно-сладострастной улыбкой.
На коленях его, если можно только эти искривленные обрубки назвать коленями, сидела молодая пьяная девочка лет пятнадцати.
Она, помахивая стаканом водки, что-то кричала тоненьким, сиплым голоском, но что она кричала, за общим гвалтом разобрать было невозможно.
Горбун! Дьявол! доносились возгласы обезумевших от пьянства и разврата людей.
Кто-то где-то хохотал животным смехом, кто-то плакал пьяным плачем.