Криппс действительно имел такие инструкции. Но сейчас дело было не только в них, а в том, что, когда Сталин обратился к Черчиллю с предложением послать на советско-германский фронт хотя бы двадцать двадцать пять дивизий, Криппс поторопился довести до сведения премьер-министра свое мнение, что делать этого ни в коем случае не следует, аргументируя отказ тем, что подобный шаг ослабил бы оборону Англии.
История знает достаточно примеров, когда социал-демократ выражал взгляды куда более реакционные, чем обладавший умом и дальновидностью представитель крупной буржуазии.
Так или иначе, но миллионер Бивербрук занимал позиции гораздо более определенные и последовательные, чем лейборист Криппс, когда дело касалось реального военного сотрудничества Англии и Советского Союза.
Для Криппса же вопрос о втором фронте стал вопросом его личного престижа. Поэтому сейчас он настоятельно требовал, чтобы ни Гарриман, ни уж во всяком случае Бивербрук не вступали со Сталиным в дискуссию на эту тему, даже если он ее затронет, а предоставили бы действовать ему, Криппсу.
На широком, сплошь изрезанном морщинами лице Бивербрука застыла ироническая усмешка.
Криппс с раздражением перевел свой взгляд с него на Гарримана, сделал короткую паузу и, уже ни к кому в отдельности не обращаясь, сказал:
И последнее, джентльмены. Не исключено, что Сталин вообще предпочтет уклониться от встречи с вами и поручит провести беседу Молотову. В этом случае, он слегка скривил свои тонкие губы, я завидую вам еще меньше. Если Сталин при желании может обсуждать любые аспекты ведения войны, то с Молотовым это исключается. Он будет держаться точно в рамках полученных инструкций. От сих до сих.
Во время длинной речи Криппса, сначала торопливой и встревоженной, а затем нарочито монотонной и менторской, Бивербрук и Гарриман молча и безучастно смотрели в пространство. Им было скучно слушать посла. Всё, за исключением, пожалуй, положения на фронтах, которое, если сведения Криппса верны, оказалось еще хуже, чем они себе представляли, было хорошо им известно.
Что же касается ссылок Криппса на инструкции, то и Бивербрук и Гарриман принадлежали не к тем, кто покорно выполняет инструкции, а к тем, кто их создает.
Эти люди не испытывали никаких симпатий к коммунизму. Но они умели смотреть вперед и не всегда подчиняться законам той элементарной социальной логики, которая диктует стереотипные решения.
И темпераментный, циничный, любящий выпить и щегольнуть грубым, простонародным словцом газетный магнат лорд Бивербрук, и волевой, холодный, сдержанный в речах Гарриман, конечно, знали цену точному расчету, знали, что без учета конъюнктуры экономической и политической, без анализа соотношения сил как в своих собственных странах, так и в других, в тех, на которые прямо или косвенно распространялась власть или влияние их банков, их газет, их армий, их государственного аппарата, достигнуть поставленной цели невозможно.
И темпераментный, циничный, любящий выпить и щегольнуть грубым, простонародным словцом газетный магнат лорд Бивербрук, и волевой, холодный, сдержанный в речах Гарриман, конечно, знали цену точному расчету, знали, что без учета конъюнктуры экономической и политической, без анализа соотношения сил как в своих собственных странах, так и в других, в тех, на которые прямо или косвенно распространялась власть или влияние их банков, их газет, их армий, их государственного аппарата, достигнуть поставленной цели невозможно.
В правительственных кругах Англии и Америки было немало людей, способных к подобного рода тщательной калькуляции. Но большинство из них как бы завораживала мысль, что Гитлер является самым решительным, самым агрессивным и лучше всего вооруженным врагом коммунизма. Тех же, кто умел смотреть глубже, было значительно меньше. Но именно к этому меньшинству принадлежали Бивербрук и Гарриман, убежденные, что, как ни парадоксален союз с большевистской Россией, которую их правительства совсем недавно с радостью готовы были с головой выдать тому же Гитлеру, этот союз необходим теперь, когда уже не оставалось сомнений, что фюрер явно стремится к мировому господству.
И в Англии, ведущей борьбу непосредственно за свое существование, и в далеких от поля битвы Соединенных Штатах теперь уже понимали, чем грозило бы резкое изменение соотношения сил в Европе, если бы Гитлеру удалось добиться победы на Восточном фронте.
В том, что Советской России сейчас надо помогать, сомнений не было. И конечно же не для того, чтобы вести со Сталиным риторические споры о втором фронте, предприняли Бивербрук и Гарриман свое путешествие в Москву. Тем более что они отлично знали: ни в сорок первом, ни в сорок втором году такой фронт не откроется.
Они были деловыми людьми. И если месяц назад представитель Рузвельта Гопкинс посетил Сталина прежде всего с целью убедиться, что Россия, несмотря на серьезные неудачи в первые недели войны, готова продолжать борьбу с Гитлером до победного конца, то главная цель поездки Гарримана и Бивербрука была более конкретной: предложить Сталину материально-техническую помощь.
Нет, никак не для дискуссии о втором фронте, которой так опасался этот самолюбивый и претенциозный Криппс, приехали в Москву Гарриман и Бивербрук. Другие проблемы требовали хорошо продуманного решения. Даже если Россия выдержит новый натиск врага и в конце концов сумеет перейти к наступлению, то как долго продлится эта война? И каков должен быть размер англо-американской помощи Советскому государству?
Да, сегодня и Соединенные Штаты и Англия заинтересованы в победе России. Но так ли уж необходимо, чтобы эта победа пришла возможно скорее? Не лучше ли, если, отвлекая немецкие войска с Западного фронта на Восточный и обеспечивая тем самым «непотопляемость» английских островов, Советский Союз будет воевать долгие годы и обретет желанную победу лишь при последнем издыхании?
Но если высшая цель состоит именно в том, чтобы послевоенный рассвет встретили поверженная, разгромленная Германия и обессиленная, обескровленная Россия, то и размер помощи, оказываемой сейчас, необходимо тщательно скалькулировать, чтобы он был «не меньше», но и «не больше»
Именно об этом, о предстоящем неизбежном торге со Сталиным, размышляли сейчас Бивербрук и Гарриман, делающие вид, что внимательно слушают тривиальные рассуждения Криппса. И только при последних словах, когда Криппс высказал сомнение, примет ли их Сталин, оба насторожились.
Вы полагаете, что Сталин может уклониться от разговора? встревоженно спросил Гарриман, весь подавшись вперед. Но ведь о нашей встрече имелась предварительная договоренность!
Разумеется, корректно склоняя голову, подтвердил Криппс. Но сегодня военная ситуация резко изменилась к худшему. Кроме того, я не знаю человека, более безразличного к дипломатическому протоколу, чем Сталин. Напомню вам, что с тридцать девятого года до вторжения Германии в Россию он ни разу не удостоил посла Великобритании личной аудиенции.
Перестаньте, Криппс! небрежно махнул рукой Бивербрук. Жалуйтесь на это Чемберлену. Впрочем, Сталину, наверное, было бы любопытно увидеть хотя бы одного британского представителя с надлежащим образом оформленными полномочиями.
Не я посылал в Москву британскую военную миссию, резко ответил Криппс. И если мне не изменяет память, делегация Франции также не имела надлежащего мандата.
Может быть, поэтому нацисты и маршируют сейчас на Елисейских полях, с усмешкой произнес Бивербрук. Если бы ослу Чемберлену
Господа, вмешался молчавший до сих пор Штейнгардт, я думаю, что мы уклоняемся от темы. Насколько я понимаю, Стаффорд, у вас есть сомнения в том, что встреча со Сталиным состоится?
Он посмотрел на часы и добавил:
Сейчас уже десять минут шестого!
Я не имел возможности связаться лично с господином Сталиным, не без язвительности ответил Криппс. Может быть, вам, Лоуренс, повезло больше? спросил он, переводя взгляд на Штейнгардта.
Гарриман резко встал.
Вот что, решительно произнес он, я повторяю: день и время встречи были согласованы шифровками. Если у вас, Криппс, есть основания считать, что встреча может не состояться, то не гадайте, а снимите трубку вот этого телефона, наберите номер Сталина и
Криппс предостерегающе поднял руки, точно отталкивая от себя Гарримана.
Это исключается, сэр! Позвонить Сталину?! Он усмехнулся. Единственное место, куда я могу позвонить, это протокольный отдел Наркомата иностранных дел. И на самый крайний случай в секретариат Молотова. В наркомат я уже звонил утром. Там ответили, что о встрече им ничего не известно, но если она назначена, то нас известят своевременно.
Тогда звоните Молотову! нетерпеливо сказал Гарриман.
Вы хотите сказать, в секретариат Молотова? Что же, тогда вместо одного вы будете иметь два одинаковых ответа.
Но на чем же, черт побери, Криппс, взорвался Бивербрук, основаны ваши сомнения?
На том, сэр, ответил Криппс, поднимаясь со стула, что сейчас уже четверть шестого, а никаких звонков нет. Это во-первых. А во-вторых, на том, что положение на фронтах катастрофическое и Сталин вряд ли может сейчас заниматься чем-либо, кроме руководства войсками. И наконец, я бы на месте Сталина, несомненно, поручил вести переговоры Молотову, хотя бы для того, чтобы сохранить себе свободу рук.
Бивербрук одним глотком допил остаток своего виски, поставил пустой стакан на низкий столик и, сощурив глаза, медленно произнес:
Вы и в самом деле можете представить себя на месте Сталина, Стаффорд?
Надеюсь, это шутка, милорд? с холодной яростью проговорил Криппс и перевел взгляд на Гарримана, как бы ища его защиты.
Но американец сидел молча, полуопустив веки. Казалось, что он не слышал этой перепалки и мыслями своими находился где-то за пределами посольства.
Несколько секунд длилось молчание. Потом Гарриман поднял глаза и, глядя в упор на Криппса, спросил:
Вы убеждены, что положение на фронте столь катастрофично? Нам очень важно не ошибиться в оценке ситуации.
Я не знаю, сэр, другого слова, которое более точно характеризовало бы положение, угрюмо произнес посол. Впрочем, я мог бы пригласить нашего военного атташе и
Он не договорил, потому что в дверь постучали и затем она бесшумно открылась. На пороге стоял невысокий человек с бесцветным, чисто выбритым лицом. Он был одет в черный пиджак и темные брюки в едва заметную серую полоску. Ему не хватало лишь котелка и зонтика, чтобы полностью походить на одного из сотен неразличимых мелких чиновников английского министерства иностранных дел, которых можно увидеть на лондонской Уайтхолл перед началом или по окончании работы министерства.