Перекрестилась Аглая, подоткнула подол юбки и бросилась бежать. Вмиг намокшая рубашка прилипла к телу, ноги сводило от ледяной воды. А, главное, ни зги не разглядеть было в кромешной мгле! Только изредка заливала её жутковатым сиянием молния. Точно бы заплутал Серёжа в такой темени! А Але что? Она и с завязанными глазами здесь всё отыщет.
Она пробежала примерно полпути, как вдруг перед ней на дороге выросла тень, в которую Аля едва не врезалась. Тень крякнула:
Вот так встреча! и широко раскинула руки. Не ко мне ли на свидание бежите, Аглая Игнатьевна?
В яркой вспышке молнии Аглая с испугом увидела лицо Замётова и отступила на шаг. Прошептала дрожащими губами:
Пропустите меня. Моей мачехе плохо, и нужно позвать Марью Евграфовну.
Что вы говорите? в голосе Замётова прозвучала недобрая усмешка. Какая жалость! Ну, ничего! Я вас надолго не задержу, с этими словами он резко шагнул к Але и, грубо притянув её к себе, с какой-то злостью впился в её губы.
Аглая отчаянно рванулась из его рук, но поскользнулась и упала в ледяное месиво. Замётов возвышался над ней с победным видом, подобно охотнику над попавшей в ловушку дичью. Снова вспыхнула молния, и Аля увидела его лицо. Исступлённое, с мутным взором и бескровными дрожащими губами. Страшное и безумное. Она отчаянно закричала, но гром бури поглотил её крик. Рванулась бежать, но Замётов крепко схватил её, поволок в сторону от дороги, жаля губами, хрипя:
Я же говорил, что ты моей будешь!
До Марьи Евграфовны она всё-таки доползла. Потом. После кошмара. Теряя память от боли и стыда, но не забыв главного: Катерине помощь нужна, отцу нужна помощь О кошмаре она не обмолвилась ни словом. Сказала, что заплутала в темноте и, оступясь, свалилась в придорожную канаву. Поэтому такая грязная и в ссадинах Марья Евграфовна стала быстро одеваться, попутно наказывая, как обработать ссадины и ушибы и где взять травы для отвара от простуды. Будто бы Аглая за время работы в амбулатории сама того не знала
Там в моей комнате возьмёшь в шкафу мою одежду. Отвару выпьешь и ложись немедленно в мою постель. Укройся и не вставай, пока не вернусь! Не нравишься ты мне.
Побежала милосердная барыня под ливнем проливным, в плащ закутавшись А Аглая бессильно опустилась на пол и горько, надрывно заплакала. Через какое-то время она заметила, что вокруг неё на чистые половицы натекла уже целая лужа грязной воды, и, преодолевая боль во всём теле, поднялась. Раздевшись донага, она с ненавистью посмотрела на своё тело. Прежде чем омыться самой, вытерла пол не Марье же Евграфовне заниматься этим по возвращении. Кое-как смыв грязь, Аля прошла в комнату барыни. Отворила шкаф, в котором висело несколько скромных, простеньких платьев, и лежало грубое бельё. Одежда была совсем простой, но даже такую Аглая не смела теперь надеть на себя. Чистые вещи милосердной барыни да на себя, такую Всё-таки выбрала что поплоше собственную изорванную, перепачканную одежду уже не восстановить, да и прикоснуться к ней, вновь одеть мочи нет.
Облачась в чистое, она подошла к постели. Та разобрана была. Постель подстать одежде узкая, жёсткая кровать, тонкое одеяло, низкая подушка. Не комната, а келья монашеская. И образа, образа кругом. И ярко-ярко лампада розоватая горит перед Казанской. Рухнула Аля перед ней, стиснула голову руками, закачалась из стороны в сторону, завывая. А молиться не могла. И не могла смотреть на светлые лики. Что-то померкло в душе. И в очах померкло
Марья Евграфовна, вернувшись, нашла её на полу без памяти. Дала соли понюхать, напоила какой-то терпкой микстурой, уложила в постель и велела лежать. Сообщила, что с Катериной всё хорошо. Боли прекратились, и ни ей, ни будущему ребёнку ничего не грозит. Аля выслушала эту новость холодно. В душе вдруг всколыхнулась почти ненависть к мачехе. Из-за неё всё Небось, и не больна была вовсе Только так отца пожалобить да над ней, Аглаей, поизмываться Из-за неё И из-за братца ещё Не был бы он таким Нет, нет! Серёжа-то чем виноват? Неотмирный он, чистый Он бы и пошёл за барыней, да ведь сама же сапоги у него из рук вырвала, сама велела дома остаться Нет, здесь только Катерина виновата И сама Сама Сама
Двое суток она лежала, не поднимаясь. Мечтая о горячке, в бреду которой всё забудется. А, быть может, ею и вовсе всё кончится. И мука кончится. Но природа, так поскупившаяся на здоровье для Серёжи, с избытком дала оное Але. Не было ни горячки, ни бреда. Лёгкая простуда и слабость. Тем не менее, Марья Евграфовна оставила её у себя и по её просьбе никого к ней не допускала.
Покинув амбулаторию, Аглая пошла не домой, а в божелесье. На их место Каждый шаг ногу жёг. Каждое дерево смотрело презрительно. И сама себя презирала Аля. Его она завидела издалека и затаилась. Он бродил у омута, печальный, подавленный. То и дело останавливался, прислушиваясь. Ждал её А она не смела отныне приблизиться к нему. Посмотреть ему в лицо, в глаза. Она беззвучно плакала, глядя на него, пока он, наконец, досадливо преломив и бросив ветку, не ушёл
Тогда Аглая, едва держась на ногах, спустилась к омуту. Вживе вставали в памяти мгновения, проведённые здесь вместе. Больше не повториться им. Никогда больше не посмеет она поднять на него глаз. Никогда не оправдается в его глазах. Невозможно рассказать ему о случившемся. Ему! Высокому Благородному Об этом стыде и ужасе Лучше умереть. И пусть забудет её. И будет счастлив с достойной его Если уж горячка не взяла, так омут холодный удружит. Исцелит навсегда от муки
Через мгновенье ледяные воды уже сомкнулись над её головой, но в следующую секунду чьи-то сильные руки вытащили её на поверхность. Из бесчувствия Алю вывела несильная, но крепкая оплеуха и крик:
Ты что, ошаломутила совсем?! Дура чёртова! Убить бы тебя за такое!
Зачем убивать Просто не надо было мне мешать отозвалась Аглая, тускло глядя на Тёмку. Тот стоял перед ней, насквозь мокрый, жилистый, грозный. А лицо его выражало смесь испуга, злости и жалости.
Ты, что ли, следил за мной, Артёмушка?
Не за тобой, хмуро отозвался Тёмка. За ним Думал, увижу, как вы с ним милуетесь, так и пришибу его.
Аля поднялась и горько, отчаянно расхохоталась. Тёмка с тревогой посмотрел на неё:
Ты чего, а?
Аглая перестала смеяться, шагнула к нему:
Ударь меня ещё раз.
Чего?
Побей меня, говорю. По-настоящему побей. Как мужья неверных жён бьют.
Ты дурь свою брось, слышь! Я тебе пока что не муж!
Всё равно побей. Может, мне легче станет, если кровью изойду
Бросил, что ль, тебя твой барчук? Ты и бесишься? Вестимо дело! Эх, взять бы вожжи да отодрать тебя! Чтобы дурь из башки вышла!
Так возьми. Вожжей нет, так, вон, сколько прутьев кругом растёт.
Тёмка зло сплюнул:
Да поди ты!.. Помешанная!
Аглая опустила голову, всхлипнула. Ей было нестерпимо жаль себя. Тёмка нахмурился, опустил свою тяжёлую лапищу ей на плечо:
Ну, чего ревёшь-то? Дурёха ты, дурёха Эх-х помолчал немного. Вот что, реветь ты брось. И дурить брось. Топиться опять соберёшься выволоку, не сомневайся. Мне ведь без тебя жизни нет.
Аля подняла голову:
Что говоришь-то? Жизни нет Ты же не знаешь ничего
И не хочу знать, резко ответил Тёмка. Что там промеж вас было Твоё дело. А я своего слова назад не возьму. Иди за меня замуж. Прошлого тебе напоминать не стану, слово даю. Будем жить, как все. Жизнь всё на места и расставит.
Какое-то смутное, больное чувство шевельнулось в душе Аглаи. Что ж, может, так и лучше Пусть тварью считает, легче забыть ему будет. А Тёмка парень горячий, руки, что твои лопаты. Глядишь, душу-то и выбьет. Не то так тело истерзает, что душа забудется.
Так возьми. Вожжей нет, так, вон, сколько прутьев кругом растёт.
Тёмка зло сплюнул:
Да поди ты!.. Помешанная!
Аглая опустила голову, всхлипнула. Ей было нестерпимо жаль себя. Тёмка нахмурился, опустил свою тяжёлую лапищу ей на плечо:
Ну, чего ревёшь-то? Дурёха ты, дурёха Эх-х помолчал немного. Вот что, реветь ты брось. И дурить брось. Топиться опять соберёшься выволоку, не сомневайся. Мне ведь без тебя жизни нет.
Аля подняла голову:
Что говоришь-то? Жизни нет Ты же не знаешь ничего
И не хочу знать, резко ответил Тёмка. Что там промеж вас было Твоё дело. А я своего слова назад не возьму. Иди за меня замуж. Прошлого тебе напоминать не стану, слово даю. Будем жить, как все. Жизнь всё на места и расставит.
Какое-то смутное, больное чувство шевельнулось в душе Аглаи. Что ж, может, так и лучше Пусть тварью считает, легче забыть ему будет. А Тёмка парень горячий, руки, что твои лопаты. Глядишь, душу-то и выбьет. Не то так тело истерзает, что душа забудется.
Поцелуй меня, Артёмушка
Чего? опешил Тёмка.
Поцелуй меня, попросила Аглая, подаваясь вперёд.
Тёмка оправил усы, робко привлёк её к себе и поцеловал коротко, но жарко. И что-то полыхнуло внутри, толкнуло словно. Прошептала Аля, точно в лихорадке:
Вот что, Артёмушка, если хочешь, чтоб я твоей была, так теперь же вези меня, куда хочешь, и обвенчаемся! Сейчас я с тобой куда хочешь поеду, а завтра, гляди, опамятуюсь и слово своё назад возьму!
Глаза Тёмки вспыхнули, он крепко стиснул её запястья:
Не дам я тебе слова твоего назад взять. Сегодня же всё чин чином будет. С попом и свидетелями. К дядьке Фоме покатим. Он всё в два счёта устроит! Айда! с этими словами он подхватил Аглаю на руки, понёс к лугу, куда уже выгнали ребятишки лошадей в ночное. Здесь, отличив своего гнедого трёхлетка, проворно усадил её ему на спину, вскочил следом сам, не смущаясь отсутствием седла, крикнул что-то гортанно, и конь поскакал, оставив позади изумлённо разинувших рты мальчишек.
Аля не сопротивлялась, всецело отдав себя во власть Тёмки с той отчаянностью, с какой только что бросалась в омут.
Вскоре были уже у Фомы Мартыновича. Тот, нежданно разбуженный, вначале осерчал, но, узнав в чём дело, и окинув Аглаю взглядом, каким бывалый коневод оценивает породистую кобылу, заключил довольно:
Знатную ты себе жену отхватил, крестничек! Такую и украсть святое дело! А что же мне вам попа тоже посредь ночи поднять и подать?
Тёмка молча кивнул.
Экой ты! ухмыльнулся Фома, снова окинув Алю плотоядным взглядом. Поди невтерпёж? Понимаю! шепнул крестнику на ухо так, что Аглая расслышала: А я бы в твои годы такую кралю, пожалуй, и без попа А там бы уж и замолили грешок Прости Господи! перекрестился размашисто. И уже громко произнёс, поскребя рыжеватую бороду: Ладно уж, будет вам поп. Только давеча сидели с ним чаи распивали да в пьяницу играли со скуки. Мадерцею угощал его. А с урожая завсегда и пшенички ему, и сенца для его коров ничем не обижаю. Чай, и он моего крестничка не обидит. Скажите ему, что грех покрыть хотите.