Читая о выкидышах, ощущая ту муку, которая буквально сочилась между строк, Хелен испытывала подлинное сочувствие. Не нужно было знать Сару лично, чтобы понять из той получилась бы прекрасная мать. Но судьба раз за разом перечеркивала ее надежды, тогда как другим тем, кому и дела не было до материнства, ничего не стоило забеременеть.
Сама Хелен зачала без всяких усилий, просто перестав принимать противозачаточные. Сара не мыслила своей жизни без детей, но все ее попытки неизменно заканчивались выкидышами.
Хелен чувствовала себя совершенно беспомощной. Ясно, что все ее кремы и слова поддержки не могли облегчить страданий Сары. Другое дело, что той, возможно, нужно было просто выговориться. Ничего, настанет время, когда ей удастся выносить ребенка все девять месяцев. Тридцать два еще не возраст.
Выйдя из ванной, Хелен направилась в комнату Элис. Переступив через сваленную в кучу одежду, она подошла к окну и раздвинула занавески.
Пора в школу.
С кровати послышался недовольный стон.
Пять минут. И не забудь принести вниз эту одежду.
Через неделю Элис исполнится двенадцать. Всего двенадцать, а ведет себя, как трудный подросток. Хмурится, всегда отвечает односложно, при каждом удобном случае стремится увильнуть от домашней работы. Хелен старалась не заострять на этом внимания, настаивая лишь на том, чтобы Элис мыла после ужина посуду да поддерживала относительный порядок у себя в комнате. Хелен и сама не была образцовой домохозяйкой, так чего, собственно, ожидала она от дочери?
Другое дело, школа. Элис не проявляет стараний раз за разом повторяли на родительских собраниях. В качестве варианта: Элис грубит. Потрепанные тетради дочери были исписаны пометками учителей: из рук вон плохо. Или: могла бы сделать лучше. По результатам экзаменов Элис стойко держалась в хвосте класса.
«Да что с тобой такое? срывалась Хелен после того, как очередной учитель знакомил ее с неутешительными оценками дочери. Ты бы могла быть лучшей в классе с твоими-то мозгами. Почему ты их не используешь?»
Элис в ответ только пожимала плечами, выжидая, пока родительским наставлениям придет конец. В такие минуты Хелен хотелось схватить дочь и как следует встряхнуть, и лишь усилием воли она заставляла себя сдерживаться. Нате вам, типичный подросток: глаза прячутся за неопрятной челкой, которую Элис отказывается подстричь. Потрепанные края джинсов волочатся по земле, так что в дождь ее брюки промокают до колен. И ногти обгрызены совсем как у ее матери.
Спустившись вниз, Хелен подняла с пола у двери свежую газету. С тех пор, как она занялась журналистикой, газеты доставляли пять раз в неделю маленькая роскошь, которую она могла себе позволить. Хелен распахнула дверь в их обшарпанную кухню: после смерти Кормака здесь ничего не менялось. Коричневая стойка, газовая плита в углу, шаткий обеденный столик, привалившейся к желтому узору стены, дешевые шкафчики для посуды и продуктов, чьи дверцы безнадежно перекосились от времени. Потрескавшийся линолеум, который выбирала еще бабушка Кормака. Вся эта обстановка мало интересовала Хелен. Ну какая ей разница, что за обои у нее на стенах?
Тостер щелкнул, выплюнув кусок хлеба. На кухню, привычно сутулясь, вошла Элис. Подцепив тост, она присела за стол и приступила к завтраку.
Тарелка, сказала Хелен, не отрываясь от газеты.
Громко вздохнув, Элис схватила первое попавшееся блюдце.
Ты принесла ту одежду?
Забыла.
Как обычно, Элис жевала тост всухомятку. Хелен давно забросила попытки напоить ее чем-то вроде сока, молока или любой другой жидкости.
По радио запели «Duran Duran». Наверху раздался шум смываемой в унитазе воды.
Элис с негодованием воззрилась на мать.
Он снова здесь.
Хелен продолжала скользить глазами по строчкам.
Здесь, да?
Если ты об Оливере то да, здесь.
Он снова здесь.
Хелен продолжала скользить глазами по строчкам.
Здесь, да?
Если ты об Оливере то да, здесь.
Элис с раздражением вгрызлась в тост.
Дьявол, буркнула она с набитым ртом.
Мать бросила на нее сердитый взгляд.
Следи за своей речью.
Ты сама все время так говоришь.
А если я спрыгну со скалы, ты тоже решишь не отставать?
Элис что-то невнятно буркнула в ответ. Возможно, пожелала матери именно этого свалиться со скалы, раз и навсегда исчезнуть из ее жизни. Интересно, как бы она отреагировала, если бы Хелен отложила вдруг газету и сказала: Однажды я чуть не прыгнула с моста в реку. Тебе тогда было три, твой отец только умер, и мне самой не хотелось жить. На пару секунд это могло бы стереть недовольную гримаску с лица Мадам.
День, когда она едва не убила себя, но все-таки вернулась домой живой и невредимой, Хелен считала поворотным моментом в своей жизни. В тот вечер она взяла кухонные ножницы и обкорнала волосы. Позднее она осознала, что для нее это символизировало шаг вперед. Первая попытка вырваться из когтей ада, оставить позади весь этот кошмар.
Разумеется, потребовалось еще несколько месяцев, чтобы внутренне окрепнуть и изложить на бумаге свой опыт работы за прилавком магазина. Но душевное выздоровление Хелен началось в тот самый вечер, которому предшествовал мрачнейший день в ее жизни.
Подлинным спасением для нее стало написание статей. Просто чудо, что ей удалось найти занятие, которое не только нравилось, но и приносило доход. С каждой статьей Хелен все дальше отходила от едва не поглотившей ее тьмы. За эти восемь лет она настолько втянулась в свою работу, что уже не представляла другого занятия в жизни.
Годы промелькнули незаметно. Кормака уже восемь лет как не было в живых. А Хелен исполнился сегодня сорок один год. Чуть позже к ней наверняка заглянет мать со своим обычным презентом. Они посидят за чашечкой кофе, делая вид, будто рады встрече.
Отец Хелен, доработав до семидесяти двух, ушел на пенсию. Было это четыре года назад. Где только ее родители не побывали за это время и на Карибских островах, и на юге Франции. Денег у них было достаточно, чтобы отдохнуть с шиком. По правде говоря, они предлагали и им с Элис оплатить отдых, но Хелен вежливо отказалась.
Они с Элис все так же заглядывали к родителям Хелен раз в неделю, высиживали часок в безукоризненно чистой кухне за ничего не значащей беседой. Они все так же дарили подарки на Рождество и дни рождения. И Хелен все так же чувствовала пропасть между собой и этими людьми.
Дверь распахнулась, и на пороге кухни появился Оливер. Босой, одетый в джинсы и футболку.
Утро доброе, кивнул он Элис. Та в ответ вскочила со стула и скрылась за дверью, оставив на тарелке недоеденный тост.
Я все еще пользуюсь небывалым успехом, хмыкнул он, прислушиваясь к удаляющимся шагам девочки. Приятный сюрприз.
Потягивая кофе, Хелен смотрела, как Оливер наполняет кружку из кофеварки.
Я думала, ты побудешь в постели, пока мы не уедем.
Да брось. Ей одиннадцать лет, поставив на стол кофе, он подошел к Хелен. Неужели ты хочешь, чтобы она указывала тебе, что делать, а что нет? Расстегнув пуговицу на рубашке Хелен, он легонько сжал ее грудь. Это ты взрослая, а она ребенок. Ласки его становились все настойчивее.
Хелен постаралась подавить желание, вспыхнувшее при этом прикосновении. Достаточно ему взглянуть на нее, и она уже готова.
Я не желаю афишировать свою личную жизнь, вот и все, отстранившись, она встала из-за стола и принялась собирать грязные тарелки. Если хочешь, приготовь себе завтрак. В холодильнике, если помнится, были яйца.
Да нет, обойдусь кофе, прислонившись к столу, он скрестил на груди руки. А ты в курсе, что ты весьма сексуальная особа?
Поставив в раковину посуду, Хелен застегнула пуговицу.
Доводилось слышать.
Про свой день рождения она так и не упомянула. С Оливером они встретились три месяца назад на одной журналистской сходке, куда Хелен из чистого любопытства выпросила приглашение.
Оливер Джойс, протянул он голосом, темным и густым, как шоколад. Мне нравятся ваши статьи.
Взгляд его зеленых кошачьих глаз был оценивающе-ленивым. Серый костюм поверх черной рубашки, никакого вам галстука. Под ботинками такое Хелен видела впервые вообще не было носков. Из открытого ворота рубашки торчали черные волоски. Было в облике этого человека что-то опасно-притягательное.
Как-то связаны с Джеймсом? поинтересовалась она, ощущая в теле приятное тепло результат солидной порции виски на голодный желудок.
Читал «Улисса». Сойдет?
Вполне, решила Хелен. Часом позже они ускользнули в его гостиничный номер. Потом был ужин в ресторане устрицы под пиво, а затем новый раунд постельных утех. Забирая на следующий день у родителей Элис, Хелен чувствовала смертельную усталость и вместе с тем восхитительное удовлетворение.
Оливеру было тридцать. Он только-только развелся и жил на окраине Дублина с одним из братьев. Сотрудничал он с самыми разными изданиями, придерживаясь в основном музыкальной тематики. Писал о феномене U2[5], о новом кельтском панке, который играли The Pogues, группа, необычным образом сочетавшая поп, рок и традиционную ирландскую музыку.
Галстука Оливер не носил. Ладони у него всегда были теплыми. На четверть испанец по его собственному утверждению. Хелен не было дела ни до его предков, ни до его модных предпочтений. Главное, что в постели он проявлял редкую неутомимость и прекрасно разбирался в тонкостях женского тела. Впрочем, если верить ему же, он предпочитал не ограничиваться одними женщинами. Оливер был первым мужчиной, который оказался в ее постели после смерти Кормака.
Ее родители, узнай они про Оливера, воспылали бы праведным негодованием. Еще бы привести в дом мужчину, когда там жила одиннадцатилетняя дочь. Но у Хелен просто не было выбора.
Разумеется, Элис такой расклад ничуть не обрадовал.
Терпеть его не могу.
Это почему же?
От него воняет. И он зовет меня Элли.
Это крем после бритья. Скажи ему, что предпочитаешь имя Элис.
И все же Хелен старалась, чтобы эти двое встречались как можно реже. Она знала, что Оливер в ее жизни не навсегда. На роль мужа он явно не годился, и Хелен это устраивало. Она не желала повторения той боли, какую несли с собой брак и любовь. Оливер позволял ей отвлечься от серых будней, и только. Рано или поздно он увлечется кем-нибудь помоложе и бросит Хелен. А она отпустит его без всяких сожалений. Ну, или почти без сожалений.