Он собрал сухие ветки и разжег костер, как на дозоре в горах.
У тебя хорошо получается, сказала она. Ты хочешь меня? Ты мне нравишься. Это не будет стоить денег.
Он понял, что хочет, потому что у него не было до нее женщины.
Я не знаю, ответил он. У меня не было женщины
Потом они лежали на песке у огня. Ему не было ни хорошо ни плохо, но тепла, о котором он мечтал там, в снегах, не было. И в ее голосе не было ничего, кроме усталости. В ней была только усталость.
Я скоро умру, сказала она. Не хватает денег на наркотики, а без них мне конец. У тебя есть деньги?
Он протянул ей последние пятьдесят рублей.
Этого не хватит, глянув на деньги, сказала она. Надо под кого-то ложиться. С утра пойду в гостиницу ловить туристов.
У тебя есть работа?
Он отрицательно помотал головой.
Устройся в морг. Здесь платят только в морге, а в других местах обманывают. Здесь нет работы. Если не боишься трупов, устройся в морг.
Мы еще увидимся? спросил он ее.
Да, сказала она, если хочешь, то вечером, здесь или немного подальше. Ты зажжешь костер, и нам будет тепло. Если у меня будет все нормально с «лекарством», то я постараюсь любить тебя. Ты же не знаешь, как это хорошо! Хотя вру, и я об этом забыла, но я попробую
В морге и в самую жару было прохладно. К трупам он привык еще когда учился в училище, и немного на военной службе. Здесь были тела. В них не было души. Он обмывал их и помогал сшивать. За это платили неплохие деньги, но он все равно спал на пляже, куда вечером приходила Нина. Так ее звали. Он давал ей деньги, зная, куда они уйдут, но понимал, что так лучше. Она старалась отблагодарить его. И эти гримасы, как ей казалось, были похожи на настоящее чувство, которое она старалась ему высказать. Они ложились вместе под одеяло и смотрели на звезды. Она быстро засыпала.
Это случилось под осень, когда работы было уже мало, и синие тела утопленников все реже попадались среди трупов городского морга. Он увидел ее, уже раздетую, на столе. Черты лица были спокойны, и этот покой уже нельзя было нарушить. От него ушел друг, хороший друг, и только теперь он понял, что жизнь конечна, и ее сопровождает смерть, что по этой дороге идет и он.
У нее не было документов, он не хотел оставлять ее в холодильнике. Ночью вывез и похоронил на горе, рядом с пляжем, где утром поднималось солнце, а вечерний закат уходил по склону горы. Теперь он мог каждый день прощаться с ней.
Он выехал в Москву. Все тогда что-то находили в Москве, и он поехал туда. В купе поезда он познакомился с одинокой женщиной, которой не хватало мужчины, а ему того, что было утрачено со смертью матери, тепла. И он остался с ней.
Это была очень активная женщина. У активных женщин бывают проблемы. Он решал эти проблемы так, как его учили, и она стала богатой. Он не замечал, что находится при ней, а не она с ним. Общих детей не появилось. Были только ее дети, к которым он был равнодушен.
За это время он ни разу не взялся за резец. Ему хватало еды, постели, машины. Он мог тратить столько, сколько хотел, и тогда он стал скучать. Скучать с того момента, когда обнаружил, стоя перед зеркалом, что волосы побелели. И ему захотелось другого тепла. Он подумал, что сможет почувствовать его, если поедет в Сибирь, к себе домой, и поднимется на четырнадцатый этаж.
Это была только мысль. Но мысль, вошедшая в него и захватившая его тело. Она сидела в нем, пока не осталась там одна.
Он как бы отдалился от своей женщины и первый раз за эти годы увидел ее открытыми глазами: большую, властную, с обвисшей на шее кожей. Он понял, что уедет.
Он стал смотреть на нее другими глазами. Она была умной женщиной и знала этот взгляд. Взгляд мужчины, который не видит.
Я уезжаю, сказал он.
Взял немного денег, так как не хотел, чтобы она подумала, что он не вернется. У нее было много денег, и он ощутил этот капкан, который может его не отпустить. Впервые он почувствовал себя добычей, и что женщина смотрит на него именно так. Инстинкт подсказал, что не следует проявлять угрозы невозвращения, и он повторил:
На несколько дней.
Он нарочно взял с собой мало денег.
Самолет прилетел утром. Было холодно, и уже лежал снег. Перед глазами появилась она, какой он ее запомнил: в белой куртке, с распущенными волосами, а с ней вместе появилось тепло, и он улыбнулся. Время. Оно, кажется, не тронуло его
«Это было вчера, подумал он, надо только проснуться, прикинуться больным, дождаться, пока мать уйдет на работу, и наверх, к солнцу, на четырнадцатый этаж».
Он взял такси и назвал улицу. Двери в подъезде его дома были те же, бледно-голубые. Внутри было холодно, это он почувствовал сразу. Зима только начиналась, солнца не было, а еще у него здесь давно не было дома. Он стал подниматься на восьмой этаж.
Утро. «Может быть, ее давно уже здесь нет?» подумал он. Но он так долго шел к ней, что эта мысль застала его уже перед самой дверью ее квартиры. Когда рука уже была на звонке, он нажал кнопку.
«О чем она спросит?» подумал и растерялся. И все эти долгие минуты размышлял только о том, что ответит, если откроет она. А он допускал только это. В этот момент ему казалось, что у него в руках школьный ранец.
Кто там? спросили из-за двери.
Женский голос. Уже хорошо, что женский. Он ответил:
Ваш сосед снизу.
Он сказал это машинально, когда дверь открылась. Это она. Одного с ним роста. Голова туго обвязана платком, а глаза были такими же синими, похожими на синеву весеннего неба, отчего и остались у него в памяти. Он заметил круги под глазами.
Разговор продолжила она.
Вы, наверно, внук тети Кати? спросила она.
Нет, произнес он. Я тут жил, а вообще, продолжил он, я хотел бы войти и поговорить с вами.
О чем? спросила она.
«Действительно, о чем?» подумал он.
О любви, ответил он, и о солнце, и о вас.
Странный ответ. Ответ, после которого в наше время звонят в милицию или в психиатрическую больницу, но он сказал ей правду. Он понимал, что его попросят уйти, но ему стало легче.
Необычный ответ. Ты можешь войти, сказала она.
Он снял туфли, потому что помнил, что в Сибири, прежде всего, снимают туфли и не пользуются тапочками. Она была в тапочках, предложила и ему, пошла вперед, в гостиную.
На журнальном столике в пепельнице горела сигарета. Рядом с пепельницей кучка лекарств. Пианино и половики, доставшиеся в наследство от бабушек, села на диван.
Сейчас докурю и принесу кофе. Вам чай или кофе? спросила она.
Мне лучше кофе, но лучше очень крепкий.
Она вдыхала в себя дым и думала, как ей подняться, потому что сегодня она была намерена лежать. Она знала, что жить ей оставалось недолго: не хватало денег и помощи.
«Он такой высокий, сильный. У него необычная речь и взгляд, подумала она. Где же ты был, милый, почему пришел, когда мне уже пора?..»
Вы могли бы себе сами сделать кофе, попросила она, а мне чаю? Простите меня, но я болею, и мне это тяжело.
Он вышел на кухню и сварил себе кофе, а ей чай. «Она вся прозрачная, думал он, но так же красива! В ней чего-то нет, и в то же время есть, что-то очень знакомое. Это «знакомое» испугало его, он понял, что в ней есть то, что он уже знал. Пустота. Чего пока он не чувствовал полностью, но это точно уже было. «Поэтому она так бледна», подумал он.
Ты жил внизу? Да, сказала она, теперь припоминаю мальчика, который почему-то всегда спускался сверху. Он улыбнулся, и пустота исчезла. Но остался страх, потому что на столе лежали лекарства. Что ты делал наверху?
Ты жил внизу? Да, сказала она, теперь припоминаю мальчика, который почему-то всегда спускался сверху. Он улыбнулся, и пустота исчезла. Но остался страх, потому что на столе лежали лекарства. Что ты делал наверху?
Сначала я нашел для себя тепло и солнце, а потом ждал тебя.
Ты долго ждал
Она подумала о своей жизни с мужьями, детьми и внуками, которые уже далеки от нее. Она не сказала никому, что больна. И не потому, что они не были нужны ей, а, может быть, потому, что еще ждала чего-то, что должно было произойти в ее жизни.
Как эта встреча с мальчиком. Ей стало хорошо и тепло, она забыла, что у нее уже осталось не так много времени, но, может, она подумала, он послан ей свыше и спасет ее? Скорее всего нет. Так не бывает. Это утешение, успокоение того, что сейчас наполняет ее уставшую от ожидания душу.
Где ж ты был, милый?
Она поднялась, подошла и прижалась к нему. У нее не было времени, чтобы выдержать паузу первого знакомства.
И тогда начались особенные дни. Дни, когда боль и любовь объединились, чтобы создать напиток, который не каждому суждено испить.
В этот миг окружающие краски исчезают, появляется другой мир и иной свет Ты можешь слышать эти звуки, они обволакивают тебя
Он хотел и надеялся ей помочь.
Позвонил той, другой, которая вспомнила о нем всего один раз, и попросил помощи.
Она велела больше не звонить.
И тогда он сказал ей, болеющей, что во что бы то ни стало спасет ее. Она так не думала, потому что не знала, как ее можно спасти. И еще потому, что знала, что была с ним счастлива. Знала, что их встреча подарок ей или ему, но подарок на прощание. Она это понимала, а он нет.
Она не хотела видеть его в тот момент, когда ей станет плохо. Это могло перечеркнуть все, что они почувствовали вместе. И тогда осталась бы только боль. Он сказал, что достанет столько денег, сколько необходимо на лечение, но для этого им надо поуехать в Москву, а потом в Австрию. Там, как говорят врачи, это заболевание лечат лучше всего.
В Москве он снял номер в гостинице на свое имя. Потом арендовал машину.
Она жила в Подмосковье, в большом доме, где в подвале стоял ее сейф, спрятанный за посудомоечной машиной. Он знал код и где лежали ключи. Поначалу, когда они были вместе, цифры обозначали день и год их встречи. Он не думал, чтобы она поменяла их.
Однажды под утро он залез в дом. Погладил собак, которые его знали. Отдернул щеколду двери подвала, отодвинул посудомоечную машину и стал открывать сейф. Там было много денег, и он забрал их все.
В три часа они уже получали визу, а в шесть она поехала в аэропорт.
По объявлениям он нашел квартиру. Он знал, что его скоро найдут. Она позвонила из аэропорта и сказала, что прилетела, и что ее встретили служащие больницы.
Там холодно? спросил он.
Она ответила:
Сыро.
Я приеду, сказал он. Я скоро приеду. Багаж в порядке?