Но выхода у девушки не было. Она прекрасно понимала, что не имеет права сдаваться. Наркотики уничтожат ее, как личность. А она больше не желает быть животным. У нее есть Инга, любимая работа. И возможно, что отец когда-нибудь примет ее обратно и простит. И вот теперь все насмарку? Вся ее работа над собой? Нет. Инга не могла отказаться от того, чего успела добиться, и поэтому должна терпеть. Она выдержит! Она очень терпеливая!
Собственные убеждения не очень сильно помогали снизить боль в ноге. Казалось, что с каждой минутой она увеличивалась в разы. И чтобы сдержать крик, Геля взяла подушку и накрыла ей свое лицо.
В этот момент она почувствовала чье-то прикосновение.
Это была медсестра.
Геля убрала подушку, и прикусила губу. Но слезы на щеках и красные глаза она спрятать от женщины не могла.
Медсестра смотрела на свою подопечную хмуро, в ее руке был шприц. Геля посмотрела на него и четко сказала:
- Нет!
Правда, скрыть предательскую дрожь в голосе не получилось.
Медсестра вздохнула и осуждающе покачала головой.
Закрыв иголку крышкой, она положила шприц на стол для лекарств, который находился в прямой видимости девушки, и вытащила утку.
- Да, хочу, - кивнула Геля головой.
Утренние процедуры немного, но отвлекли девушку от боли. Медсестра предложила ей инъекцию «Баралгина», это лекарство было обычным обезболивающим, и противовоспалительным, и после укола, боль притупилась.
Когда пришел Михен, Геля уже чувствовала себя более-менее сносно. И краснота под глазами исчезла. Поэтому блондин даже не заподозрил, что утром его гостья чуть с ума не сошла от болевого приступа.
- Привет, - улыбнулся мужчина, показывая идеально ровные белые зубы. Я хотел бы с тобой позавтракать, ты не против?
- А если против? недовольно буркнула Геля.
- Тогда можешь посмотреть, а я поем, - ухмыльнулся Михен, ставя столик перед ней и перекладывая туда тарелки с едой, со столика, который только что привезла медсестра. Насколько я помню, высококалорийное лежачим больным нельзя. Так что буду вместе с тобой на диете сидеть.
Вздохнув, Геля взяла ложку и начала есть кашу, запивая ее какао с молоком. Да, в ее случае плотно кушать не имеет смысла. Чем меньше ешь, тем меньше ходишь в туалет.
- И откуда ты помнишь, про лежачих больных? все же не удержалась и спросила она блондина, который молча уплетал кашу, между прочим, очень вкусную.
- У меня дед несколько лет назад с сердечным приступом целый месяц в постели провалялся, врачи говорили, что он не выкарабкается, - в глазах мужчины, Геля заметила промелькнувшую боль и даже вину, но он тут же будто смахнул с себя эти воспоминания и преувеличено бодро растянул губы в улыбке. Но, слава Богу, все обошлось! Мы тогда вместе с мамой и бабушкой на больничную кашку подсели, так как практически жили в больнице, по очереди дежуря в палате деда. Мне тогда впервые пришлось много дел взять на себя. И решения принимать очень сложные
Геля с удивлением увидела тепло и грусть в глазах мужчины.
- Ты очень любишь своих родных. Наверное, они тобой очень гордятся, не удержалась и высказала она свои мысли, чувствуя легкую зависть к этому баловню судьбы.
- Вот ты знаешь, - Михен неожиданно посмотрел на нее серьезным взглядом, от чего стал выглядеть старше и мудрее, - на самом деле, до сердечного приступа деда, я был не особо образцовым внуком и сыном. Я вообще был тем еще уродом, - Михен хмыкнул не без горечи, и отвел свой взгляд, смотря куда-то вдаль, - и только лишь когда понял, что дед не вечен, да и родители тоже, только лишь тогда задумался о том, что творю. Я после того случая сильно изменился. Ты даже не представляешь насколько сильно.
Михен грустно вздохнул и начал размазывать по тосту ножом кусочек сливочного масла.
- Мне кажется, они бы тебя в любом случае любили, - покачала головой Геля, и автоматически взяла из рук блондина готовый бутерброд, который оказывается он, делал для нее. Но Геля не успела об этом задуматься, так как Михен продолжил свой рассказ.
- Ты не права, дед выкинул меня из дома, когда мне было семнадцать, я много лет у них с бабушкой в Армении жил. Я тогда всем сказал, что сам уехал. Стыдно было говорить, что выгнали, - неожиданно даже для себя признался Михен. - А мать, уже позже, тоже попросила меня съехать, когда я в университете учился. Я тогда много дров наломал, и нервов им попортил. Я о сердечном приступе дедушки, даже не от родных узнал, а от знакомых и то, только лишь слухи, - он зарылся пальцами в свои волосы, порывистым жестом, убирая их назад. А Геля поняла, что Михен до сих пор переживает, из-за того, что родные не желали с ним общаться, и сообщать новости о болезни деда. - Ты не представляешь, что я тогда почувствовал. А когда приехал в Армению и в больницу пришел, мама с бабушкой меня первую неделю даже близко к деду не подпускали и вообще разговаривать со мной не хотели. Но я просто всегда был упертым, как баран. И постепенно сломил своих родственников. А потом и с дедом помирился. Так что не думай, что мои родные такие уж всепрощающие. Даже то, что я единственный сын и внук, даже это не делало меня в их глазах самым лучшим. Так что не надо ежик думать, что я золотой мальчик, - улыбнулся Михен и, не удержавшись, тронул кончик носа хмурой девушки, от чего она недовольно фыркнула, как самый настоящий ежик, и потерла нос пальцем. - Да, в детстве у меня были привилегии, я мог позволить себе больше, чем многие другие мои сверстники, но с меня и требовали в разы больше чем с других детей.
- Ты не права, дед выкинул меня из дома, когда мне было семнадцать, я много лет у них с бабушкой в Армении жил. Я тогда всем сказал, что сам уехал. Стыдно было говорить, что выгнали, - неожиданно даже для себя признался Михен. - А мать, уже позже, тоже попросила меня съехать, когда я в университете учился. Я тогда много дров наломал, и нервов им попортил. Я о сердечном приступе дедушки, даже не от родных узнал, а от знакомых и то, только лишь слухи, - он зарылся пальцами в свои волосы, порывистым жестом, убирая их назад. А Геля поняла, что Михен до сих пор переживает, из-за того, что родные не желали с ним общаться, и сообщать новости о болезни деда. - Ты не представляешь, что я тогда почувствовал. А когда приехал в Армению и в больницу пришел, мама с бабушкой меня первую неделю даже близко к деду не подпускали и вообще разговаривать со мной не хотели. Но я просто всегда был упертым, как баран. И постепенно сломил своих родственников. А потом и с дедом помирился. Так что не думай, что мои родные такие уж всепрощающие. Даже то, что я единственный сын и внук, даже это не делало меня в их глазах самым лучшим. Так что не надо ежик думать, что я золотой мальчик, - улыбнулся Михен и, не удержавшись, тронул кончик носа хмурой девушки, от чего она недовольно фыркнула, как самый настоящий ежик, и потерла нос пальцем. - Да, в детстве у меня были привилегии, я мог позволить себе больше, чем многие другие мои сверстники, но с меня и требовали в разы больше чем с других детей.
- Мне было семнадцать, когда я сильно поссорилась с отцом, - неожиданно начала Геля, вспоминая свое прошлое, а Михен затаил дыхание, слушая ее, - все дело в моих сводных сестрах. Они украли у него денег и подкинули их мне в шкаф. А затем мачеха «нечаянно» нашла эти деньги в моих вещах, - Геля горько усмехнулась, вспоминая тот день, - эти деньги отец приготовил мне для учебы. Я должна была поступать в университет. И согласись, было бы очень глупо и нелогично с моей стороны делать нечто подобное?
Она посмотрела на хмурого блондина.
- Если только ты не желала учиться? тихо спросил он.
Геля хмыкнула в ответ.
- Вот и мачеха тоже самое сказала отцу. А он ей поверил. Мне не поверил, а ей поверил. Я сильно обиделась на отца, позвонила тетке, сестре матери в Киров, та сказала, что готова меня принять, и помочь поступить в университет на бесплатной основе. Она деканом работала в одном из местных университетов. Я уехала, даже не попрощавшись с отцом.
Геля опустила голову, и начала размазывать вилкой остатки каши по тарелке.
- Сейчас сильно жалею Не надо было рубить с горяча, но я молодая была, сильно обиделась на отца, наговорила ему много гадостей. Про маму вспомнила В общем глупая была
- Я бы тоже обиделся, если бы меня обвинили в том, чего я не совершал. Это вполне нормальная реакция, Геля, - вмешался Михен, чувствуя неконтролируемое чувство злости, но усилием воли постарался засунуть его, как можно глубже.
Геля опять улыбнулась, посмотрев ему в глаза.
- Ты не понимаешь, нельзя было вот так
Она махнула рукой, и опять почувствовала нарастающую боль в ноге. И поняла, что от блондина пора избавляться, иначе он поймет, что она отказалась от обезболивающих, и еще и насильно решит ей их колоть, учитывая его характер.
Но сначала, она должна была узнать, как дела у Инги.
После короткого разговора с дочерью, которая вовсю уже носилась по коридору больницы, (ее кое-как поймала врач, чтобы вручить сотовый), Геля опять почувствовала облегчение. И даже сдержанно поблагодарила блондина за помощь с ребенком.
С улыбкой на губах, и мысленно празднуя первую победу, Михен выходил из комнаты уже не такого уж и злого ежика. Совет психолога рассказать о себе что-нибудь личное, без прикрас, и обеления, пришелся кстати. Он ведь никогда ни с кем не обсуждал тот период своей жизни, так и продолжал носить все свои мысли и чувства в себе, а сегодня ощутил странную легкость, когда впервые чувства облек в слова.
Откровения же Ангела его сильно потрясли. В первую очередь он почувствовал злость на ее родственников. А затем он удивился, что Геля во всем винила себя. Но не стал настаивать на своем мнении, пытаясь ее переубедить, так как психоаналитик строго настрого запретил ему это делать в первый их разговор. Даже то, что она открыла частичку своего прошлого, уже было громадным достижением.
Михен решил опять посоветоваться с врачом, а затем уже делать следующий шаг.
Стоило блондину уйти, как Геля попросила, чтобы медсестра ей опять вколола «Баралгина».
Михен решил опять посоветоваться с врачом, а затем уже делать следующий шаг.
Стоило блондину уйти, как Геля попросила, чтобы медсестра ей опять вколола «Баралгина».
После укола легче стало, но только через тридцать минут, и то, боль лишь притупилась слегка, но до конца не прошла.
«Скоро это обезболивающее прекратит свое действие, а ночью, так вам и подавно будет плохо», - написала ей в блокноте Лидия Дмитриевна.
А Геля вдруг забрала блокнот у медсестры и решила написать ей электронный адрес Маши, и сообщение о том, где находится Инга и подпись поставила «Крокодил». Когда-то давно, когда они только начинали работать вместе, и общались через корпоративную почту, которая мониторилась начальством, они придумали друг для друга специальное слово, оно означало, что кому-то из девушек нужна срочна помощь, но так, чтобы Петрович этого не понял. Вообще-то это было нечто вроде шутки, которая постепенно переросла в личный код.