И не оставалась. У одних не брала сдачу в буфете, в аптечном киоске, в книжном, как бы оставляя «на чай»; другим покупала конфеты; третьим доставала хорошую книгу. Шефу приносили из книжного киоска образцы всей литературы, поступающей в республику из Москвы. То, что оставалось после него и помощника, Ксения могла купить для себя. Что она и делала. Книжный бум тогда только начинался. С нужными людьми за стенами здания Ксения рассчитывалась продуктами, билетами на спектакли московских театров, импортными оправами для очков, дефицитными лекарствами.
Многое из того, что у них в здании можно было приобрести свободно, в городе невозможно было достать. Даже лимитированные подписные издания типа журналов «За рулем», «Наука и жизнь» и другие, Ксения умудрялась оформлять на сторону нужным людям. Все сотрудники делали то же самое, руководствуясь негласным принципом: «ты мне, я тебе».
Со временем Ксения стала замечать, как менялось к ней отношение окружающих, будто ее присутствие в приемной зампреда поставило ее выше, придало ей значимость в их глазах. В себе изменений она не видела, ей казалось, что она та же Ксения, что и в канцелярии. Может, стала уверенней в себе. Если бы она могла посмотреть на себя со стороны, то была бы немало удивлена. Если в отделе она носилась по коридорам, как девчонка, чтобы все успеть: работы-то было море, то теперь ей спешить было некуда и незачем, и она шла как бы прогуливаясь медленно и степенно.
Манера разговора стала вялой и ленивой, особенно после обеда, когда невыносимо клонило в сон. Она уже не молола языком, что на ум взбредет, не думая о реакции собеседника. Теперь ей приходилось следить за своей речью, выбирать слова, особенно при редких беседах с шефом или кратких, вежливых обменах любезностями с министрами, замминистрами, секретарями обкомов, председателями облисполкомов, приходившими и приезжавшими на прием к Б.И. по работе и по личным вопросам, когда они коротали время в ожидании вызова к зампреду.
Но со стороны, к сожалению, смотреть на себя затруднительно. Почти невозможно, не имея самокритичного взгляда на себя. Ксения не имела. Да и зачем, собственно? «Все, что ни делается, к лучшему», любимая ее присказка на все случаи жизни. Ладно бы, если изменилась походка, манера поведения, речь, а то и внутри, в душе совершались перемены: бескорыстие, доброта за ненадобностью отмирали, откровенность превращалась в осторожность, общительность в недоверчивость А уж о том, чтобы говорить кому-то правду в глаза, и речи не могло быть. Приходилось лицемерить, притворяться, чтобы не нажить себе врагов. Правда здесь спросом не пользовалась: «На свете правды нет, но нет ее и выше».
К шефу часто два-три раза в день заходил Владимир Николаевич. Они были связаны по работе и, оказалось, дружили семьями. Всегда жизнерадостный, доброжелательный, он появлялся в приемной, тепло приветствовал Ксению, иногда о чем-нибудь спрашивал, интересовался, что читает, ненавязчиво советовал, что ей, на его взгляд, следовало бы прочитать и даже не раз приносил книги из домашней библиотеки. Она искренне радовалась его приходу, ей было приятно его внимание, его доброжелательность, его ровное настроение. Она всей душой потянулась к этому человеку, выделив его из общей массы начальников и подчиненных.
Рабочую неделю Ксения проводила, в основном, в одиночестве, изредка печатая, разбирая почту, а чаще читая и размышляя о прочитанном, вела дневник, печатала стихи. Общаться по-прежнему было не с кем, правда, появился Владимир Николаевич. Но он редко бывал свободным. Помощник, к счастью, не мешал ей, не лез с разговорами, у него своих забот хватало, используя служебное положение, он обделывал свои личные делишки. Однажды она увидела, как он примерял дефицитную по тем временам дубленку, привезенную кемто из области. К тому же она своим замкнутым видом и не располагала к пустой болтовне, тем более к флирту. Он, правда, поначалу пытался говорить пошлые комплименты, намекать на более тесные отношения, но она делала вид, что не понимает, о чем он, и держалась на расстоянии. Он понял и перешел на сугубо официальный тон. Подруг в здании у нее не было.
Рабочую неделю Ксения проводила, в основном, в одиночестве, изредка печатая, разбирая почту, а чаще читая и размышляя о прочитанном, вела дневник, печатала стихи. Общаться по-прежнему было не с кем, правда, появился Владимир Николаевич. Но он редко бывал свободным. Помощник, к счастью, не мешал ей, не лез с разговорами, у него своих забот хватало, используя служебное положение, он обделывал свои личные делишки. Однажды она увидела, как он примерял дефицитную по тем временам дубленку, привезенную кемто из области. К тому же она своим замкнутым видом и не располагала к пустой болтовне, тем более к флирту. Он, правда, поначалу пытался говорить пошлые комплименты, намекать на более тесные отношения, но она делала вид, что не понимает, о чем он, и держалась на расстоянии. Он понял и перешел на сугубо официальный тон. Подруг в здании у нее не было.
Постепенно между ней и Владимиром Николаевичем установились товарищеские отношения: младшей к старшему. Он был намного старше Ксении, но это не мешало их общению. Она ждала его прихода, его телефонного звонка. Приятный, глуховатый голос волновал ее, ровный, дружелюбный тон побуждал к откровенности. Она стала делиться с ним сначала мыслями о прочитанном, потом мелкими обидами на несправедливость помощника и даже Б.И., а потом и семейными неурядицами. Все это получилось просто и естественно. Владимир Николаевич становился необходим ей как друг.
По пятницам она уходила с работы с тяжелым чувством: впереди было два выходных. Она должна быть женой, хозяйкой и женщиной. У нее появлялись обязанности, но изымались права. Все выходные были похожи, как близнецы. С утра она занималась уборкой очередного временного жилья. Быт угнетал ее, ей начинало казаться, что она создана для Поэзии, для возвышенных чувств. «Толкусь у газовой плиты, готовлю, стряпаю, стираю. Но средь забот и суеты стихи писать я успеваю.» Стихи стали занимать много места в ее жизни. Даже дома, уединившись в туалете, она могла сочинить стихотворение, а потом тайком записать его. Не дай бог, муж увидит. Если узнает о ее занятии, наверняка заподозрит только плохое. Никто в его окружении понятия не имел, что такое Поэзия. Простые приземленные люди
С Т И Р К А
Взвалила груз я непомерный
На душу легкую поэта.
Я так веду себя примерно,
И как же тяжко мне при этом!
Во мне энергия сгустилась
Во что же выльется она?
И кто ко мне проявит милость,
Ведь я на муки рождена.
Не мука разве быть поэтом,
Со словом вечно враждовать,
Женой быть, матерью при этом
И утром заправлять кровать?
Душой витаю в эмпиреях
О Муза, ты меня прости,
Еду готовлю углем тлею
Как для стихов себя спасти?
Сегодня занята я стиркой
Вновь непомерный груз тащу.
Строку в простынке старой, с дыркой
Я, как проклятая, ищу.
Зачем мне кто-то предназначил
Сей крест одной за трех нести?
Стирать белье, едва не плача
Как для стихов себя спасти?
Сын по-прежнему жил у родителей, где дед, уже пенсионер, вел с ним мужские беседы, а бабка воспитывала криком. Справившись с домашними делами, приготовив обед, она раскрывала книгу. Ренат начинал нервничать.
На работе не начиталась?
Она по глупости призналась, что от нечего делать читает на работе книги.
А что, я не имею права почитать?
Делай что-нибудь по хозяйству. Я не для того женился, чтобы самому брюки гладить.
Почитал бы тоже упрямилась Ксения.
Я и без книг знаю, как мне жить. А у тебя, если ума мало, от чтения не прибавится. Не надейся. Собирайся, пошли к Фархаду!
Фархад, старший брат Рената, тоже работал шофером, жил с семьей женой и двумя дочерьми, в двухкомнатной секции в микрорайоне. Ксения не любила к ним ходить, но Рената как магнитом туда тянуло. У братьев было много общего: разговоры о работе, воспоминания о детстве. Жена Фархада работала маляром в домоуправлении и была самой обычной женщиной. С ней у Ксении не было ничего общего и не могло быть. Дело было не в разнице возраста или профессий, Ксения тоже работала когда-то ученицей маляра, а в отсутствии симпатии и интереса друг к другу. Но самое неприятное в этих посещениях было то, что супруги по выходным пили. По выражению Фархада, расслаблялись после трудов праведных. Ренат тоже пристрастился к выпивке. Ксения пыталась воздерживаться от неумеренного употребления спиртного, но, когда ей, трезвой, становилось противно смотреть на их пьяные рожи, она не выдерживала и тоже напивалась.
То, что они неумеренно пили, было не самое худшее. Мирно начавшаяся пьянка зачастую кончалась скандалом, а то и дракой. Иногда зачинщиком оказывался Ренат. Он вдруг начинал высказывать брату прошлые детские обиды. Дело доходило до взаимных оскорблений. Жена Фархада брала сторону мужа. Иногда в Фархаде просыпалась ревность к своей благоверной десятилетней давности, Ренат пытался заступиться. Результат в обоих случаях был одинаков: Ксению и Рената выгоняли из дома. По дороге они начинали скандалить между собой.
Какой черт тебя тащит к этим пьяницам? возмущалась Ксения.
Пусть, пусть пьяницы!.. Зато не такие гады, как твои родители трезвенники Родную дочь из дому выжили с пьяным упорством защищался Ренат.
И пошло-поехало
Домой они приходили лютыми врагами. То он, то она, кто больше чувствовал себя обиженным, демонстративно укладывался спать на полу. Иногда взаимная неприязнь длилась два-три дня, пока ктото из них, чаще Ксения, ни просил прощения. В доме возникал относительный покой до следующего выходного. Немудрено, что Ксения после таких выходных с легким сердцем шла на работу. Здесь обиды были мелкие и скоро забывались. И она постепенно отходила, теплела душой, особенно от участливых слов Владимира Николаевича. Он один понимал, как тяжело ей живется между двух огней: родителями с одной стороны, и мужем с другой, и сочувствовал и пытался, как мог, ободрить ее.
Перед праздниками сотрудникам аппарата выдавали пайки из дефицитных продуктов: банку красной икры, банку индийского растворимого кофе, баночку паштета, банку болгарских маринованных огурцов, банку печени трески, пачку индийского чая, банку сгущенки, банку тушенки и чтонибудь еще.
«Печень трески»
Консервы исчезли с полок как-то незаметно, наверное, треска перевелась в морях, а может, вся скопом исчезла в Бермудском треугольнике, и они стали дефицитом. Она уже работала в Совете Министров Казахской ССР через год после окончания института, на романтику больше не тянуло. Потрафила родителям, получила высшее образование. Да хрен с него толку, если пошла работать секретаршей. В правительственном учреждении «Печень» выдавали по спискам к праздникам в качестве дефицитных продуктов, того, чего у большинства людей не было, а у них изредка, но было, в том числе, у обслуживающего Дом терпимости персонала: милиционеров, уборщиц, сантехников и др. рабов власти.