Тут и Сергий его хохот услышал. И будто взбеленился, возгневался:
О пень рвите ирода!
Павшие лошади вскочили, ушибленные всадники, кряхтя, сёдла поправили, сели верхом и уж было повезли оборотня по двору галопом, пропуская между собой листвяжный высокий пень. Ещё бы миг, и впрямь порвали, но тут на пути возникла невысокая фигура старца в холщовом вольном подряснике, с двумя посошками. Шёл калеченный, едва полусогнутыми ногами перебирая и никак воли своей не выказывая. Однако кони разом осадили прыть, встали и словно в стену уперлись.
Конокраду три сажени оставалось до пня ехать.
Отшельник редко являлся из келейки своей, тем паче на глазах братии. Многие думали, увеченный старец и ходитьто не может; тут же явился на подворье, качается, но идёт само по себе невидаль!
Встал возле оборотня, согнулся, опершись подмышками на посошки.
Чей будешь, гоноша? спросил шелестящим, ветреным голосом. Из каких далей занесло?
Разбойник пыл свой дерзостный поубавил, взор яростный пригасил.
Встал возле оборотня, согнулся, опершись подмышками на посошки.
Чей будешь, гоноша? спросил шелестящим, ветреным голосом. Из каких далей занесло?
Разбойник пыл свой дерзостный поубавил, взор яростный пригасил.
Ничей! огрызнулся с заглыхающим вызовом. Сам по себе. Вольный!
Ослаб никаких чувств не выказал, будто ничего иного и не ждал.
Верно, признал засапожник, заключил. Искусился
Конокрад верёвки подтянул к себе, снял удавки с лодыжек и на ноги вскочил. Тут сначала Сергий, за ним и вся братия подтянулась. Стоят поодаль, стригут глазами, дабы не удумал какой пакости стрекача дать или, хуже того, напасть. Кудреватый с кнутом на изготовку
Пускай одёжину дадут, срамоту прикрыть, неожиданно молвил пленник, отводя взор.
Дайте ему покров, велел старец. Коль волчий утратил.
На оборотня вместо одежды дерюжку накинули. Тот завернулся и лишь тогда прямо взглянул.
Чего вам надобно от меня?
Из каких мест к нам прибежал? миролюбиво спросил Ослаб. Не видывал ещё эдаких ражных в здешних краях. Ни старых, ни малых
Покуда нагим стоял, вроде спеси поубавилось в молодце, а тут вновь приросло.
Ты, старче, отпустил бы меня подобру, сказал с угрозой. Всё одно уйду!
За шалости кто ответит? вмешался Сергий. Сколько уже кобылиц свёл? Без малого две дюжины угнал!
Пускай твои пастыри не зевают! огрызнулся конокрад. И труса не празднуют. А то выйду на промысел, они в кусты. Мне и забавно!
У меня конь застоялся в стойле, вдруг сказал старец. Промять бы его, да никто войти не может. Выведешь моего красного?
А скажешь, откуда наперстный засапожник, выведу!
Скажу, выводи.
Пришли они к келье отшельника, отрок в щёлку воротную поглядел на коня и говорит:
Звероватый у тебя конь, старче. Не видал ещё таковых Поди, лягается больно?
Войди, так узнаешь.
Тебе как его вывести? Задом или передом?
Как хочешь.
Конокрад забормотал, загундосил некую припевку, крадучись, бочком проник в стойло и воротицу за собой притворил. Иноки вкупе с Сергием в догадках теряются: что старец замыслил? Постояли, послушали: оборотень что то пошептал, конь копытами постучал, переступая, и вроде тихо. Ну и прильнули ко всем щелям. И тут вдруг передняя рубленая стенка стойла слегка пошатнулась и вылетела, ровно не бревенчатая была, а из соломы сложена. Глядь, отрок уже верхом сидит и босыми пятками пришпоривает:
Н-но, красный! Эко застоялся!
И давай жеребца кругами окрест гонять, то вскачь поедет, то шагом или на дыбы поднимет и танцует, выхваляясь. Ослаб взирает молча, но игумену не понравилось, грозным голосом припугнуть вздумал:
Признавайся, куда кобылиц свёл?
Никуда и не водил, поребячьи незамысловато оправдался разбойник, гарцуя на жеребце. Порезвился да на поле оставил!
Старче, врёт он! возмутился Сергий. Иноки окрестности изведали
ничего не нашли!
Конокрад опять дерзить начал:
Искали плохо. Они до сей поры в тумане и бродят Слепошарые вы, душевидцы!
Забавы ради кобылиц крал? вмешался старец.
Да ведь надобно, чтоб кровь разыгралась, конокрадство это ведь тоже ловчий промысел! Тоскливо мне в ваших краях, одни леса кругом и монахи, не разгуляться. Да и народишко пугливый, как солевары в Дикополье. Я тут у вас затосковал, живу, ровно сей жеребчик застоялый
Руки и ноги у Ослаба были изувечены, однако короткая и могучая шея выдавала былую мощь и удаль. Поэтому он и подавал знаки головой кивнул в полуденную сторону:
Знать, из Дикополья к нам явился?
Оборотень взвил коня на дыбки, наступая на отшельника.
Из Дикополья!
И что там ныне?
Орда злобствует
Старец не дрогнул, хотя копыта коня молотили воздух у самой головы.
По какой надобности забрёл, гоноша?
Тот спешился и встал перед Ослабом, словно с повинной.
Матушку ищу, вдруг признался. Бросила меня, сирым вырос, родительской опеки не изведал.
Насторожённые иноки всё ещё поломанное стойло рассматривали и диву давались. А тут както враз присмирели, непонимающе запереглядывались: дескать, о чём это толкует конокрад? И отчего суровый старец к нему так снисходителен? Кудреватый кнут сложил, за опояску сунул, хотя всё ещё бдел, перекрывая путь к лесу.
В степи волчица вскормила? продолжал участливо интересоваться Ослаб. Вкупе со щенками своими?
В степи волчица вскормила? продолжал участливо интересоваться Ослаб. Вкупе со щенками своими?
Отчего со щенками? словно обиделся молодец. По обычаю, кормилец и вскормил. И в род свой принял, потому стал как родитель. А у него жена была, тётка скверная, хуже всякой волчицы. Особенно как лукавые татарове хитростью батюшку заманили, споймали да рукиноги отсекли
За конокрадство?
Не солевары мы и не чумаки! У нас иного ремесла не бывало И полно пытать! Я твоего коня промял, старче. Теперь скажи: откуда у иноков твоих наперстный засапожник? Где взяли?
Старец смерил его взглядом, от ответа уйти хотел.
Мой засапожник.
Не обманешь, старче! Не твой. Где добыл? У кого отнял?
Дался тебе засапожник
Да мне этим ножиком пуп резали! воскликнул конокрад и осёкся, отвернулся.
Ужели помнишь, как резали? осторожно спросил Ослаб.
Помню
Материнское чрево помнишь?
А то как же! горделиво признался конокрад. Глядишь сквозь её плоть, а мир розовый, влекомый. Солнце зримо, только как звезда светит. Далекодалеко!.. Век бы жил в утробе, да срок настал, повитуха пришла. По обычаю, говорит, деву на жизнь повью, парнем пожертвую. Всё же слышу А как я родился, надо мной сей ножик занесла и ждёт знака! Верно, зарезать хотела
Суровы у вас обычаи! то ли осудил, то ли восхитился старец. И что же не зарезала?
Конокрад самодовольно ухмыльнулся.
Возопил я! Да так, что травы окрест поникли и повитуху ветром унесло. Матушка мне шёлковой нитью пуп перевязала и отсекла. Да ко своей груди приложила. Оставить себе хотела, спрятать гденито. Так я ей по нраву пришёлся. Но по прошествии года опять повитуха явилась, забрала да снесла кормильцу.
Их неторопливый и странный разговор и вовсе ввёл иноков в заблуждение. Даже Сергий взирал вопросительно, а старец не спешил чтолибо объяснять, с неожиданной теплотой взирая на разбойника.
Кормилец такой же ражный был?
Весь род его, и дед, и прадед Нам и прозвище Ражные.
Знать, омуженская кровь не токмо в твоих жилах течёт, заключил Ослаб. Весь род Дивами повязан. Это добро!
Беда, из роду я последний, внезапно пожаловался пленник.
А куда остальные подевались?
Татарове одного по одному заманили. Да и вырезали. Супротив хитрости и раж не стоит.
На чужбине от гибели скрываешься?
Конокрад глянул с недоумённым вызовом.
Матушкин след ищу!.. А тут засапожник! Думаю, близко где обитает.
Отчего же в Руси ищешь?
А куда ей податься? Коль постарела? Все Дивы по старости на Русь идут, срок доживать. Сведущие люди говорили, да и сам чую Ты, старче, укажи, где матушка моя. Или откуда ножик взялся. Да отпусти лучше.
Возврати кобылиц и ступай, вдруг позволил Ослаб. И не озоруй более.
Что их возвращать? Глаза пошире откройте: там же, на лугу, и пасутся.
Сергий встрепенулся, ошалело воззрился на старца, затем к уху склонился и зашептал громко:
Нельзя отпускать! Много чего видел, слышал Оборотню доверия нет. Сам говорит, от татар пришёл. Давай хоть на цепь посадим? Или в сруб?
И братия приглушённо загудела, выражая неудовольствие, хотя по прежнему не понимала, о чём толк идёт. Старец и ухом не повёл.
Иди, гоноша, махнул бородой, как веником. Не сыщешь матушку, так возвращайся. А сыщешь, так всё одно приходи. Она возле себя зрелого отрока держать не станет, прогонит с наказом.
Тому бы в сей миг стрекача дать, пока отпускают с миром, а конокрад и с места не сошёл.
Про наперстный засапожник не скажешь?.. Мне бы только след взять. А чутьё уж приведёт
Ослаб не дослушал, подманил бородой Кудреватого.
Ножик верни.
Отрок ослушаться не посмел, однако недоумённо и нехотя вынул изза голенища нож, подал старцу.
Тот опять бородой мотнул.
Не мне ему отдай.
Да ты что, батюшка? возмущённо и громко изумился Сергий. Виданное ли дело? Мало, потакаешь разбойнику, коня своего дал. Ещё и нож давать!..
Конокрад выхватил засапожник у послуха, насадил на пальцы и сжал кулак. Лунообразное жало хищно блеснуло на солнце, вызывая скрытое восхищение в волчьем взоре. Ослаб это заметил, добавил с задумчивым удовлетворением:
Владей, коль признал.
А тот готов был его к горлу приставить.
Где добыл? Скажи, не буди лиха!
Где добыл? Скажи, не буди лиха!
Отшельник и глазом не моргнул.
Ты сперва испытай, вострый ли ножик. Не затупился ли с той поры, как пуп резали.
Как испытать? гоноша на засапожник воззрился, и вновь пробудилась хищная зелень в глазах.
Сбрей волчью шерсть.
Да нет на мне шерсти! Звериную шкуру на себя натягивал
Дикий пух с лица убери борода начнёт расти.
Отрок лицо огладил, примерился и провёл лезвием по щеке. Молодая поросль наземь облетела. Подивился, оценил остроту, но поскрёбся неумело, на ощупь, потому коегде клочки оставил.
Говори, старче, откуда ножик?
Сперва ты сказывай: как имя твоё? И кем был наречён?
Оборотень несколько смутился.
Помню, матушка звала Ярмил, ещё во чреве Так имя и приросло.
Ярмил, говоришь? старец помедлил, верно вспоминая чтото. Ну, добро А год от рождения какой?
Не помню точно. Кормилец сказывал, семнадцатый пошёл, как меня принесли
Похоже, год прибавил Ну да не важно. Отныне нарекаю тебя Пересветом.