– Миша был идеальным мужем, и Риточка его обожала. Но он был исключением…
– Вы хотите сказать, что после смерти мужа у вас появился другой мужчина, который оказался…
– Да что вы себе позволяете?! – возмущенно воскликнула Марта, нервно допивая уже остывший кофе. – Никого у меня не было.
– Тогда мне непонятно, почему тринадцатилетняя девочка может презирать мужчин… и почему она не могла влюбиться? Это вы ей внушали подобные мысли?
– В некоторой степени да. Я старалась ее предостеречь, ведь это так естественно.
– Вот мы и подошли к самому главному. Давайте все же представим себе, что Рита влюбилась. Зная о том, что вы не одобрите ее чувство и попытаетесь ей помешать встречаться с понравившимся мальчиком, она, начитавшись романов, сбегает из дома. Но куда ей идти, где спрятаться? Мальчик или парень скорее всего живет не один, у него семья – родители, брат или сестра. Остается только одно – дача. Но вы ее продали.
– Вы были на нашей даче?
– Были.
– И что?
– Понимаете… Я потому и начала вас расспрашивать о Германе, что мы нашли его этой ночью мертвым на вашей бывшей даче.
– Мертвым?
– Представляете, какое совпадение? Ведь если бы я не настояла на этой поездке, которая была, согласитесь, основана лишь на моей интуиции, его бы долго искали. Я не эксперт, но, по-моему, он умер где-то вчера вечером, поскольку Крымов, это мой шеф, был на вашей даче днем, но никого там не застал… Вот и выходит, что Герман появился там вечером и… умер.
– Вы говорите, что он умер. То есть вы хотите этим сказать, что он умер естественной смертью?
– Этого я пока вам точно сказать не могу, причину смерти мы узнаем только после вскрытия. Но чисто внешне его смерть действительно выглядит, как естественная.
– А там… на даче не было Ритиных вещей?
– Нет, мы осмотрели все комнаты. Кроме яблок, на полу почти ничего.
– Мне звонила мама Володи Сотникова и говорила о вашем приходе. Мне кажется, что его не стоит тревожить. Володя не такой мальчик, чтобы скрывать что-то от своих родителей. Уверяю вас, если бы он что-то знал, то непременно рассказал бы в первую очередь мне. Он любит Риточку, и хотя я всегда относилась к этой ЛЮБВИ с иронией, Володя все равно продолжал мне нравиться. Он все-таки из хорошей семьи, и у него в голове нет дурных мыслей… я имею в виду секс… А что касается Германа, то я просто уверена, что Рита здесь ни при чем…
– Что вы хотите этим сказать?
– Только то, что они в принципе не были знакомы. Вы хотите еще о чем-нибудь меня спросить?
– Не могли бы вы позволить мне осмотреть Ритину комнату, скажем, сегодня вечером? Только прошу вас ничего там не прибирать, пусть все останется так, как было при ней.
– Как странно и страшно это слышать. Хорошо, приходите сегодня вечером. В принципе вы сможете прийти к нам в любое время, поскольку мама всегда дома. Теперь деньги. – Марта открыла сумочку, достала кошелек, и десять новеньких стодолларовых купюр перекочевали в руки Юли.
– Здесь ровно столько, сколько вы говорили. – Марта встала и, даже не глядя на Юлю, молча направилась к двери. Уже перед тем, как выйти из квартиры, вдруг повернулась и сказала: – Только, умоляю вас, не задавайте лишних вопросов маме. Она все эти три дня сидит в комнате Риты и отказывается есть. Боюсь, что после того, как Рита отыщется, мне придется заняться лечением маминых нервов…
– Хорошо, обещаю вам.
Ощущение того, что Марта что-то недоговаривает о своей дочери, оставалось еще долго, и Юля исчеркала несколько страниц толстого блокнота, придумывая разные причины столь странных отношений дочери и матери. Рита презирает мужчин. Скорее всего мать, опасаясь, что ее чадо в силу своей неопытности и присущего возрасту романтизма может поддаться первому любовному порыву и забеременеть, внушала Рите мысль о том, что все мужчины – подлецы, и тому подобную чушь. Эта схема должна была защитить тринадцатилетнюю девочку от каких бы то ни было посягательств на нее со стороны мужчин, которые уже одним своим присутствием должны были вызывать в девочке негативные чувства, начиная с брезгливости и кончая элементарным страхом. Но что, если подобная схема возымела обратное действие, и Рита наперекор маминым страшилкам влюбилась и решила доказать ей, что та не права, что Ритин избранник вполне достоин любви и всяческого уважения? Хотя навряд ли Рита, решившись бежать, стремилась что-то доказывать кому бы то ни было. Она влюбилась, и этим все сказано. И даже если ее парень негодяй, о существовании которых чересчур усердно предупреждала ее мать, то Рита этого все равно не заметит в силу своего чувственного ослепления.
Рассуждая таким образом, Юля на машине добралась до агентства и, увидев в приемной Надю, первым делом спросила ее о записке:
– Представляешь, совершенно из головы вылетело. Надеюсь, что ты ее не потеряла?
Надя с улыбочкой протянула Юле тонюсенькую прозрачную папку с вложенной в нее запиской, а если точнее, то фрагментом исписанного тетрадного листа. К счастью, отпечаток грязной подошвы находился не на той стороне, где размещался написанный от руки текст, а там, где был записан номер телефона, поэтому Юля легко прочитала фрагмент загадочного послания: «… должно быть темно. Везде темно, а здесь почему-то светло, что-то не в порядке. И где остальные?.. Где же они?.. Все не так, Г., все не так. Их здесь нет, их нигде нет. Ах! Что это, Г.? Да вон, посмотри!»
Текст был написан с сокращениями, поэтому Юле пришлось переписать его на компьютер полностью, чтобы потом вывести через принтер и уже спокойно изучать, ломая голову над тем, кто такой «Г.» и кого это «здесь нет». Вместо многоточий, которые проставила в своем варианте записки Юля, стояли какие-то звездочки. Возможно, это был шифр, но скорее всего какая-нибудь игра.
– Знаешь, – говорила Надя, наливая Юле кофе и улыбаясь хитрой и довольной улыбочкой, – по-моему, я где-то это уже слышала.
– Теперь осталось самое малое – вспомнить. Займись номером телефона и заодно отправь записку на экспертизу, пусть скажут, принадлежит ли этот почерк кому-нибудь из Садовниковых. – Юля внимательно посмотрела на Щукину. – Надя, ты сегодня так неприлично улыбаешься, что меня все время подмывает спросить, что случилось. Насколько мне известно, ты вчера покинула рабочее, хотя и довольно теплое, местечко поздно, после чего поехала домой, так?
– Так, да только поехала я совсем не домой. Если бы ты знала, где я сегодня провела ночь, ты бы не приняла из моих рук кофе.
– Это еще что такое? Ну не на помойке же ты спала, свернувшись клубочком?
– Хуже. Как говорится, бери ниже.
И Юлю осенило.
– Чайкин? Ты ночевала в морге у Лешки? Ты это серьезно?
– Ну не то чтобы ночевала, потому что спать-то мы отправились к нему домой, благо, что он живет неподалеку от мединститута. Так что отвечай, подруга, почему ты не передала мне пламенный привет от Чайкина и не сказала, что он приглашал меня к себе?
– Но я не думала, что это настолько серьезно. Извини. Значит, вместо того, чтобы вскрывать Садовниковых, он вскрывал…
– Не хами. Он работал, а я смотрела. Нужно же мне было как-то убить время. Дома-то меня давно никто не ждет, а так хоть развлечение какое-никакое.
– И давно ты с ним знакома?
– Года три, не больше. Мы встречались довольно часто в одной компании. Хотя Чайкин, конечно, волк-одиночка. Думаю, что это работа наложила на него такой отпечаток. Согласись, что не каждая женщина согласится жить с человеком, от которого постоянно пахнет трупами.
– А как ты отнеслась к этому запаху? – Юля хотя и понимала, что задает довольно интимный вопрос, все равно не могла остановиться.
– Я когда-нибудь тебе расскажу, каким образом я приводила Лешку в порядок, прежде чем лечь с ним в постель. А сейчас подготовься – шеф идет.
Юля обернулась и увидела стоящего на крыльце Крымова. Казалось, что он кого-то поджидает.
– Надо же, и как ты его увидела? У тебя что, глаза на затылке?
– Нет, просто я хороший секретарь, который узнает машину своего шефа по звуку мотора.
– Понятно. – Юля инстинктивно повернулась к зеркалу, чтобы поправить прическу. Затем судорожным движением полезла в карман за помадой. – Слушай, я тебе не успела рассказать самого главного. Вчера мы с Крымовым ночью ездили на бывшую дачу Бассов и нашли там труп Германа Соболева. Но об этом я расскажу тебе чуть позже. А сейчас мне нужны результаты экспертизы. Если Крымов начнет жадничать и не даст денег экспертам, хотя прошел уже целый месяц с того дня, как мы выплачивали им зарплату, скажешь мне, и я заплачу свои.
– Да ты с ума сошла!
В эту минуту в приемную широким шагом вошел Крымов. Он был мрачнее тучи. Даже его прекрасные голубые глаза потемнели и теперь смотрели поверх голов сотрудниц.
– Салют! – проронил он, обводя тяжелым взглядом приемную. – Кто здесь сошел с ума? – Видимо, он услышал последнюю, сорвавшуюся с языка Щукиной фразу, обращенную к Земцовой.
– Никто. Я привезла деньги от Марты Басс, – сказала Юля, делая вид, что ее не интересует плохое настроение шефа. – Тебе отдать или Наде?
– Наде. Новостей нет?
– Надя съездит за результатами экспертизы, тогда можно будет сдвинуться с места по делу Садовниковых.
Крымов хмыкнул и скрылся в своем кабинете. Но уже и это обрадовало Юлю. Все же лучше, чем выслушивать нытье шефа по поводу нехватки денег и гордые заявления об отсутствии альтруизма в его характере.
– Надя, а ты не знаешь, когда вернется Шубин?
– Сегодня к вечеру. Что, соскучилась?
– Думаю, что он поддержит меня в деле Садовниковых. А сейчас я поеду к Канабеевой, это еще одна подруга Лоры, после этого навещу Арсиньевича, хотя, чует мое сердце, уж он-то ничего интересного мне о своем директоре не расскажет. Ему чем мутнее водичка, тем спокойнее для него. Больше того, мне кажется, что он замешан в этом убийстве.
– Ты все-таки не допускаешь мысли о самоубийстве?
– Нет.
Зазвонил телефон. Надя сняла трубку.
– Тебя, – сказала она удивленно и протянула ее Юле.
– Слушаю. – Юля и без того чувствовала, кто звонит.
– Доброе утро, Юлия.
– Доброе утро, Павел Андреевич. Спасибо за персики.
– Ты, наверно, как всегда, занята?
«И все же, что бы ни говорил Крымов, у Ломова очень приятный мужественный голос…»
Она почувствовала это кожей, всем своим существом. Она представила себе «горбуна из Нотр-Дама» и усмехнулась получившейся картинке. В постели с горбуном. Говорят, что мужчины с физическими изъянами компенсируют свою ущербность искусством любви. Что проку от красавца Крымова, который принадлежит всем женщинам без разбору? Быть может, лучше принадлежать уроду, но страстному, необузданному?..
– Занята, – она старалась говорить нейтральным тоном, чтобы не выдать охватившего ее физического волнения.
– Я бы хотел увидеть тебя, встретиться с тобой.
Он так естественно перешел на «ты», что Юля даже не сразу это заметила. Она молчала и не знала, что ответить.
– Ты молчишь, потому что не знаешь, что сказать. Я понимаю, ты сейчас в приемной, рядом стоит секретарша и подслушивает наш с тобой разговор. Передай ей от меня привет.
– Хорошо. – Юля бросила на Щукину извиняющийся взгляд и пожала плечами, продолжая прижимать к уху трубку.
– Ты знаешь небольшой частный ресторан «Клест» на углу Бахметьевской и Ильинской?
– Знаю, конечно.
– Я буду ждать тебя там в семь часов, тебя это уст роит?
– А вам можно будет перезвонить, если меня, к примеру, не будет в городе?
– Разумеется. Надеюсь, у тебя еще сохранился мой вчерашний номер?
Юля запомнила его наизусть.
– Тебе неудобно говорить? Я понимаю. Тогда до встречи. Подожди. Я же знаю, о чем ты хочешь спросить меня: форма одежды? – Он хрипловато хохотнул: – Форма одежды – караульная!
Теперь уже засмеялась Юля. Она поняла, что может одеться как заблагорассудится.
– Целую тебя, милая, – и он отключился.
– Тебя можно поздравить? Вы, кажется, договорились о встрече?
– Только не торопись докладывать об этом Крымову, тем более что он сегодня не в духах.
* * *
Соня Канабеева была похожа на мужчину. Она курила, сидя на низком, обитом розовым бархатом пуфе, и меланхолично покачивала носком домашней туфли, расшитой цветным шелком. На ней были черные широкие блестящие атласные брюки, желтый парчовый жакет. Это была эстетствующая лесбиянка с ярко выраженными внешними признаками, начиная от короткой стрижки и бледного, «мужского» макияжа и кончая низким грубым голосом.
Соня уже знала о смерти Лоры Садовниковой и разговаривала с Юлей как с человеком, явно подозревающим ее в убийстве подруги.
– Мне не было причины убивать их, – заявила она в самом начале разговора, чем буквально шокировала Юлю. – Но то, что это самоубийство, – сразу же предлагаю вам выкинуть из головы.
У нее и походка-то была мужская, и курила она трубку, набитую крепким голландским табаком, запах которого Юля знала еще со времен своего неудавшегося замужества. Такой же сорт табака курил Земцов.
– Я не собираюсь вас ни в чем обвинять. – Юля осматривала забитую антиквариатом огромную комнату и пыталась понять, чем дышит хозяйка и чем занимается, кроме того, что курит. Казалось, что ничем. Разве что книги читает. В основном классику: Набокова, Агеева, Саган, Мёрдок. – Понимаете, вчера в разговоре с вашими приятельницами мне показалось, что они от меня что-то утаивают. Я уверена, что кто-то из них уже позвонил вам и рассказал о том, что муж Лоры приходил к нам в агентство с просьбой выследить Лору с любовником.
– Это полный бред! У нее не было никакого любовника, и вообще, как мне кажется, Лора была фригидной женщиной. Она не любила рассуждать о сексе, хотя довольно спокойно относилась к моим ухаживаниям. Я думаю, что это минус прежде всего мне как активному партнеру. Она воспринимала мои объятия и поцелуи чисто по-дружески и не трепетала, когда я обхватывала ее за талию. А как Лора была сложена! Я не уверена, что смогу прийти на похороны, я не хочу, чтобы в моей памяти Лора оставалась мертвой. У меня есть великое множество ее фотографий, и я буду жить ими.
– Вы… любили Лору? – Юля и сама испугалась такого смелого вопроса.
– Да, ее все любили. Ее просто невозможно было не любить.
– А вы не знаете, она не собиралась в ближайшем будущем полететь куда-нибудь на самолете? Или, может, кто-то должен был прилететь к ней? Дело в том, что Сергей Садовников обнаружил в мусорном ведре обрывки авиабилетов.
– Да пусть он подавится этими авиабилетами! – вдруг закричала Соня, поднимаясь с пуфа, и, размахивая руками, принялась ходить взад-вперед по комнате, чуть ли не сбивая какие-то вазы и статуэтки. В принципе ее высокая худощавая фигура в черно-желтом сверкающем одеянии прекрасно гармонировала с обстановкой комнаты и воспринималась как ее составная часть. Бледное лицо Сони в обрамлении коротко подстриженных черных волос пошло красными пятнами. Она сильно нервничала, и когда вдыхала в себя дым, щеки ее, как будто сделанные из тонкого розоватого пергамента, втягивались, проваливаясь под скулами, сильно меняя при этом лицо. – Это Лоре надо было рыться в его карманах или том же мусорном ведре, уж она бы собрала богатый урожай, черт меня подери!
– Я не совсем понимаю.
– Еще бы. Этого никто не понимал, но такова жизнь. Иметь такую женщину, как Лора, и изменять ей со всеми подряд – вы меня извините.
– Садовников изменял жене?
– Как черт. Если бы я была иначе сориентирована, он бы и меня затащил в постель. И не сказать чтобы ему это нужно было чисто физически. Я как-то говорила с ним на эту тему. Все дело в антураже. Ему нравилось окружать себя красивыми, оригинальными девушками и женщинами и заниматься с ними любовью. Думаю, что истоки этого неистребимого желания ОБЛАДАТЬ следует искать в его детстве. Он мне признался как-то, что когда ему было около тринадцати лет, его почти изнасиловала взрослая женщина. Она была очень красива и знала, чего хочет. Понимаете, это она ПОИМЕЛА его, а не он ее. И, может быть, он не обратил бы на это внимания, если бы она сама ему об этом не сказала. Похоже, ей тоже надо было на ком-то отыграться. Понимаете, для мужчины обладание женщиной – это как воздух. Я почему вам обо всем этом рассказываю, потому что во мне намешано много и женского, и мужского. У меня одно бедро обтянуто чулком с кружевной резинкой, а другое в брюках. Я кажусь вам смешной? Но у меня интересная жизнь, и я хочу просто поделиться с вами своими ощущениями именно как мужчина…