В спальне, на маленьком столике, возле удобной просторной кровати, в дорогой серебряной рамке стояла фотография. Я схватила снимок. Да, это она. Только на фото черные глаза смотрят ласково, полные, сочные губы растянуты в улыбке и все лицо мягкое, беззащитное, а не злое и ожесточенное. Красивой, полуобнаженной рукой Людмила обнимает за плечики худенькую темноволосую девочку, одетую в яркий костюмчик. По виду ей, тоже радостно улыбающейся, года два, не больше. Я повертела в руках глянцевую бумажку – с оборотной стороны ничего, только дата: 1999 год. Значит, дочка все же есть, только где она?
В квартире ничто не говорит о присутствии ребенка: нет игрушек, книжек и детских вещей. Ни кроватки, ни коляски, ни велосипедика… Значит, в предсмертной записке чистая правда. Где-то живет некая Верочка, и в случае кончины Людмилы она умрет от голода.
Я закурила «Голуаз». Шабанова уехала из Дома творчества раньше срока. Значит, ее родственники думают, что Мила отдыхает себе в Ложкине, и совершенно не волнуются, тревожиться начнут, когда та не вернется в Москву в положенное время.
Я открыла секретер в «стенке» и нашла там коробку с документами. Расчетные книжки за свет, газ и квартиру, несколько оплаченных телефонных счетов, пара каких-то чеков. Здесь же паспорт, диплом об окончании Третьего медицинского института, удостоверение. Я открыла синюю книжечку.
Шабанова Людмила Георгиевна, занимаемая должность – стоматолог и таинственные буквы ОООЗТП. Все, никаких документов ребенка: ни метрики, ни медицинской карты. Скорей всего девочка живет в другом месте, только где?
Внезапно мне стало холодно и неуютно, в открытую форточку начал задувать ледяной ветер. Я выбросила на улицу окурок, пошла было к двери, но потом вернулась, взяла со столика фотографию, а из секретера один из междугородных счетов.
Следователь Николай Васильевич при моем появлении только безнадежно вздохнул. Я выложила на стол ключи, фотографию и счет. Капитан выслушал меня и попытался вразумить в последний раз:
– Ну зачем вам это? Дело у меня закрыто. Самоубийца опознана как Сундукян Нина Вагановна, тело кремировано, все, конец.
– Ничего себе, – возмутилась я, – разве не рассказывала я вам утром про Шабанову? Смотрите, вот он, ребенок, без мамы остался.
– Дела нет, – твердил свое следователь.
– Так заведите.
– На каком основании?
Я подумала секунду и выпалила:
– По факту перепутывания тела и похорон другой личности.
Нет, все-таки стены милиции давят на психику. Сама стала изъясняться нечеловеческим языком.
Николай Васильевич посинел и четко отрезал:
– Вот принесут заявление, тогда и открою дело.
– Так я прямо сейчас и напишу, – обрадовалась я.
– Ну уж нет, – возразил капитан, – бумагу приму либо от самой Сундукян, либо от родственников Шабановой. А вас прошу ко мне больше не ходить.
– Ладно, – покладисто сказала я, – сделайте только одно доброе дело напоследок.
– Какое?
– Узнайте, кому принадлежит телефон, по которому звонила Людмила, и что за предприятие такое ОООЗТП.
Неожиданно следователь охотно согласился.
– Договорились, но только в обмен на услугу.
– Какую?
– Я сообщу вам требуемое, а вы больше никогда ко мне не придете, идет?
«В конце концов можно побеспокоить и начальника отделения», – подумала я и легко согласилась.
По дороге домой позвонила Нине.
– Когда вы соберетесь в милицию заявлять, что живы, позвоните, я вас отвезу.
– А я никуда не поеду, – заявила Нина, зевая.
От удивления я чуть было не вылетела в кювет и, съехав на обочину, спросила:
– Как же так?
– Да просто, – пояснила Нина. – Представляете волокиту воскрешения из мертвых? Справок заставят собрать чемодан. Отнесла сегодня заявление в паспортный стол, что якобы сумочку украли, а там документы. Через две недели новый получу, и все дела.
У меня на мгновение пропал голос.
– Но ведь Шабанову кремировали под вашим именем.
– Ну и что? – заявила поэтесса. – Ей теперь все равно.
– Значит, на нише прикрепят табличку «Сундукян Нина Вагановна»?
– На могильной плите можно написать любое имя. Кстати, никто не собирается забирать урну из крематория. Ее там год подержат, а потом захоронят как невостребованный прах за госсчет.
У меня сильно застучало в висках, очевидно, от подобных заявлений кровь бросилась в голову.
– Послушайте, – попробовала я воззвать к человеколюбию, – сами говорили, будто Людмила ваша подруга. У нее осталась дочка. Начнут искать Милу, никому и в голову не придет, что тело уже кремировано под другим именем. Нельзя так, следует навести порядок.
Нина ухмыльнулась:
– Ну, подруга – это сильно сказано, просто хорошая знакомая. Ни про какую дочку я и слыхом не слыхивала, а родственников у нее никаких нет, искать некому. Ей уже без разницы, все равно сожгли, а мне волокита и головная боль.
Я злобно ткнула пальцем в красную кнопку. Жалобно пискнув, «Эрикссон» отключился. Нет, какова! Интересненько, как она думает получить новый паспорт, коли числится покойницей? Рассчитывает на нерасторопность наших соответствующих служб? Надеется, что информация о ее «смерти» еще не достигла паспортного стола? Что ж, такое возможно. Получит другой документ и преспокойно станет жить дальше. И абсолютно никого не волнует судьба маленькой девочки, потерявшей мать. Я вытащила снимок и еще раз посмотрела на веселые, счастливые лица. Потом завела мотор и поехала домой. Обязательно найду тебя, Верочка!
Глава 8
Дома опять дым коромыслом. В прихожей чьи-то пальто и куртки, из гостиной доносятся раскаты смеха. Я тихонько вошла в комнату.
– Ой, мусечка, – кинулась мне навстречу Маня, – Филя тут всем гадал, а сейчас мы совершаем обряд изгнания злых духов.
В гостиной толпилось человек десять неизвестных мне людей. У всех в руках свечи и какие-то бубенчики.
– Дашка, – крикнула Алиска, – ну наконец-то! Филя, дай ей быстренько трамболо.
– Что? – изумилась я.
– Так называется колокольчик, которым отгоняют злых духов, – пояснила раскрасневшаяся Ольга. – Мы сейчас выстроимся особым, магическим порядком и двинемся вокруг дома.
Я в ужасе поглядела на невестку.
– А где Кеша?
– Собак одевает, – ответила Зайка.
Не успела она закрыть рот, как в гостиную вошел Аркашка. От изумления я чуть не грохнулась оземь. На голове сына красовалась странная шапочка с рожками, украшенными бубенчиками, больше всего напоминающая колпак шута. У Банди и Снапа на шеях тоже колокольчики, Хучик упакован в какой-то комбинезон из серебряной ткани, а Жюли и Черри украшены перьями из хвоста вороны.
– Так, живо стройтесь! – распорядился Филя.
Присутствующие бестолково заметались. Но колдун железной рукой навел порядок.
– Первым пойдет Аркадий, хозяин дома, с ротвейлером. Следом Дарья со Снапом.
Мне дали поводок в левую руку, а в правую всунули тяжелый бронзовый бубенчик.
– Отлично, – командовал маг, – следом мужчины по старшинству с другими собаками, потом женщины. Маша в самом конце.
– Не хочу быть последней, – начала капризничать девочка.
– Не спорь, а то в жабу превращу, – пообещал Филя.
Потом он взял в руки жезл, украшенный перьями. Ирка таким сметает пыль с картин. Ледяной мартовский ветер влетел в холл. Алискин любовник поднял руки вверх и пошел во двор, громко завывая:
– О-о-о-иа-ей!..
Дошагав до двери, Филя возмущенно стукнул жезлом в пол и повернулся к нам.
– Полное безобразие, так никогда злых духов не прогнать. Петь должны все, а когда стукну палицей о землю, нужно закрыть рты и в молчании трясти бубенцами. Поняли?
– Да, – раздался многоголосый хор.
– Тогда вперед! – приказал колдун.
Он снова двинулся к выходу, размахивая идиотской метелкой.
– О-о-о, и-и…
– Ей, ей, и-и-и, – завыли домашние и гости, подтягиваясь за ним во двор.
Снап принялся лаять, а Банди моментально налил лужу. Наш храбрый питбуль при малейшем намеке на опасность моментально писается.
– А-а-а! – стонал Филя.
– У-у-у! – вторили остальные.
Возмущенная до глубины души, я тем не менее почему-то выла вместе со всеми. Процессия медленно потянулась вокруг дома. Колдун резко встал и стукнул палкой о землю. Все моментально замолкли и затрясли колокольчиками.
– О-о-о! – продолжала орать Маня.
– Нет, это просто невероятно! – вспылил шаман. – Неужели трудно запомнить: когда жезл ударяется о твердь, все закрывают рот.
– Простите, – пролепетала Маша, покрываясь пятнами, – забыла.
– Ничего, – неожиданно ласково заявил Филя, – ты, детка, не виновата. Все неудачи объясняются просто: есть среди нас человек, который не верит в изгнание духов, и он подсознательно нам мешает. Но мы объединим усилия и победим зло.
Я покраснела. Скажите, пожалуйста, какой психолог! Имени не называет, только намеки.
Следующий час провели в саду. Сначала ходили хороводом вокруг дома, потом прыгали на левой ноге, трясли головой, кланялись божеству Юмо и отгоняли злого Мумо. Наконец Филя обрызгал всех какой-то резко пахнущей голубой жидкостью и повелел:
– А теперь можно вернуться, дом очистился.
Замерзшие и проголодавшиеся, все толпой кинулись в теплую столовую, где приветливо горел камин.
На столе пускал пар чайник. Я с благодарностью покосилась на веселую Алиску. И кипяток у нас теперь всегда, и обжигающий кофе. Картошка выглядит изумительно: аккуратные, ровные клубни, посыпанные укропчиком, и мясо зажарено в духовке огромным куском.
Мы в молчании поедали вкусный ужин. Я тихонько разглядывала незнакомых людей. Три не слишком красивые дамы и пять смазливеньких парнишек. Алиска всегда терпеть не могла возле себя интересных женщин и мужчин старше двадцати пяти.
– Интересуешься, – ухмыльнулась балерина, – сейчас познакомлю. Это…
Но она не успела договорить. С улицы раздался жуткий вой. От неожиданности Зайка уронила вилку, а кто-то из гостей громко ойкнул.
– Что это? – прошептала, бледнея, Маша.
– Наверное, бродячая собака в сад залезла, – отчего-то посинев, предположил Кеша.
– Не надо пугаться, – твердо сказал Филя, – просто Мумо вернулся!
– Кто? – почти в один голос вскрикнули присутствующие.
– Сейчас я его прогоню, – пообещал Филя и выключил свет.
В почти полной темноте слышалось только возбужденное сопение наших собак.
– О, Мумо! – завелся колдун, открывая окно. – Уходи в свои владения, заклинаю тебя духом Юмо и зеленой лозой священного дуба, о, Мумо!..
Но в ответ на его призывы из сада слышался все тот же утробный вой, иногда срывающийся на визг.
– Ужас, – прошептала Зайка.
– А он к нам не войдет? – опасливо спросила какая-то дама.
– Мумо, о, Мумо, – заявил Филя, потрясая чем-то, больше всего похожим на корзинку для спиц, – Мумо, уходи.
Мне надоел этот цирк, и я тихонько выскользнула из столовой, открыла входную дверь и выглянула в сад. Рядом со ступеньками, в тени большой ели сидел абсолютно несчастный мопс Хуч и издавал напугавшие всех звуки. Толстенький, симпатичный Хучик – большой любитель вкусной еды и мягких диванов. Холодную погоду он не переносит на дух и длинные, темные зимние месяцы проводит, зарывшись в груду пледов. Оживляется Хучик только при виде съестного, нюх у него невероятный, а слух, как у горной козы. Если ночью я собираюсь съесть шоколадку – грешна, люблю уничтожать сладкое в постели, – Хуч несется в мою спальню со всей скоростью, какую способны развить его маленькие кривоватые ножки. Отказать ему в угощении невозможно. Огромные карие глаза мопса глядят на вас просительно, розовый язычок подрагивает. Руки сами засовывают ему в пасть сладкие кусочки. Проглотив подачку, Хуч залезает на кровать, укладывается под одеяло и преспокойно засыпает. Гулять он не любит. Аркашка выпихивает мопса за дверь пинками, а пес сопротивляется изо всех сил, цепляясь лапами за порог. Летом, впрочем, может пройтись по саду, зимой же норовит пописать в кошачий туалет. Наши киски, гневно фыркая, пытаются выгнать оккупанта из своего сортира. Пару раз Хучу крепко досталось от Фифины и Клеопатры, но мопсик несгибаем. Если на улице дождь, снег, ветер, холод, он невозмутимо усаживается на гранулы «Пипи-кэт».
Сегодня ему фатально не повезло. Сначала выволокли и заставили нежными лапками бродить по мартовским ледяным лужам, а потом просто, в общей суматохе, забыли впустить в дом; завоешь тут от ужаса и негодования.
– Хучик, иди сюда, – позвала я собачку.
Но мопсик не двигался, продолжая громко плакать.
Пришлось прямо в уютных домашних тапочках топать к нему под елку. Так, понятно. Дурацкий серебряный комбинезон, в который зачем-то нарядили бедолагу, сполз с задних лапок, штанины запутались, и Хуч потерял способность к передвижению. Вытряхнув его из прикида, я подхватила дрожащего песика и внесла в дом. Хуч опрометью бросился в кошачий туалет. Вот ведь какой принципиальный: умру, а не стану писать в такой холод на улице.
В гостиной царило ликование.
– Где ты вечно шляешься, – накинулась на меня Алиса, очевидно, успевшая как следует налечь на коньяк, – самое интересное пропустила. Мумо ушел, взвизгнул последний раз и убежал, Филя его напугал.
Колдун устало поправил прядь волос.
– Да уж, пришлось повозиться, израсходовал почти весь энергетический потенциал. Зато теперь сюда не войдут никакие несчастья…
– Потрясающе! – прошептала одна из дам, посверкивая серьгами. – Невероятно!
– Восхитительно, – отозвалась Зайка.
– Здорово, – резюмировала Маня.
– Честно говоря, я струхнул маленько, – признался Кеша. – Он так выл, и сначала я подумал, что это собака, но потом стало ясно: ни одному животному не издать подобных звуков.
Я поглядела на блаженно раскинувшегося в кресле Хуча. Относительно умственных способностей Алиски и ее подруг никогда не заблуждалась – тупы, как пробки. Но кто мог подумать, что мои домашние такие же придурки!
На следующий день с утра поехала разыскивать детский дом, где воспитывалась Людмила Шабанова. Ну не может быть, чтобы там не осталось документов или людей, помнящих девочку.
Но молодая бойкая директриса тут же меня разочаровала.
– Сколько лет вашей Шабановой?
– Вокруг тридцати.
– Значит, больше десяти годков прошло после выпуска, здесь за это время семь начальников сменилось.
– Может, личное дело где лежит? – спросила я, понимая безнадежность вопроса.
Директриса наморщила хорошенький носик, по виду она казалась чуть старше Зайки, небось институт только что закончила.
– Пожар, говорят, случился в девяностом, почти все бумаги сгорели. Впрочем, я тогда здесь еще не работала.
Тут дверь кабинета приоткрылась и всунулась голова с аккуратной, старомодной укладкой.
– Разрешите?
– Очень кстати, – обрадовалась начальница, – вот, знакомьтесь, Виктория Павловна, старейший преподаватель.
– Вы Людмилу Шабанову помните? – спросила я.
Пожилая женщина села на стул и задумчиво проговорила:
– Шабанова… Шабанова… а зачем она вам?
Но у меня наготове убедительное объяснение.
– Уже объясняла директору, я представитель адвокатской конторы. У Шабановой нашлись родственники за рубежом, разыскивают девушку.
– Нет, – с сожалением вздохнула Виктория Павловна. – Разве всех упомнишь? Столько детей было… Фамилия-то вроде знакомая…
– Воспитательницу Елену Вадимовну знаете? – решила я использовать последний шанс.
– Эту выскочку? – процедила Виктория Павловна. – Как же, рядом работали. Все поучала преподавателей, как с детьми обращаться, а директор, покойный, все в рот ей глядел. Еще бы, муженек-то у зануды в Министерстве просвещения работал, отделом заведовал. Как чего надо, Елене Вадимовне в ножки кланялись, пальтишки детям купить или телевизор… А она и рада стараться, шепнет супругу, а потом нос задирает.
– Где она сейчас? – прервала я поток старых обид.