– И не подумали. Они сразу решили, что все ясно: парень был пьян. Когда же выяснилось, что Наттис не был пьян ни разу за всю свою недолгую жизнь, полицейские снова решили, что все ясно: парня убил я. А потом они просто исчезли. Как я теперь понимаю, по вашей, сэр Почтеннейший Начальник, милости.
– Как это похоже на Бубутиных питомцев! – схватился за голову Джуффин. – Грешные Магистры, как же это на них похоже!
Говинс деликатно промолчал.
К этому времени подоспели три из дюжины знахарок. Выяснилось, что еще шесть дежурили при пациентах, двоих просто не нашли, а одна старуха, по словам посыльного, наотрез отказалась идти в этот «черный дом».
«Совсем спятила, бедняжка!» – снисходительно подумал я.
Джуффин на секунду задумался, потом решительно приказал впустить всех троих одновременно. По этому поводу я получил еще одно объяснение: «Когда нужно допросить нескольких женщин, лучше всего собрать их вместе. Каждая будет так стараться превзойти остальных, что непременно расскажет больше, чем собиралась. Проблема лишь в том, чтобы не сойти с ума от этого гвалта!»
Итак, дамы вошли в гостиную и важно расселись вокруг стола. Старейшую звали Маллис, двух других, тоже весьма немолодых особ – Тиса и Ретани. Я пригорюнился: впервые попал в общество туземных леди, и на тебе – младшей из них, судя по всему, недавно перевалило за три сотни.
Поведение Джуффина заслуживает отдельных комментариев. Для начала он смастерил из своего лица самую мрачную рожу, какую только можно вообразить. Кроме скорбной физиономии на долю бабушек досталось патетическое прикрывание глаз ладонью и прочувствованный речитатив первого приветствия. В интонациях Джуффина появились душевные завывания, характерные скорее для поэтических чтений, чем для допросов, да и порядок слов в предложениях внезапно причудливо изменился, словно бы он и правда пытался говорить белым стихом. Конечно, здесь к знахаркам нужно обращаться церемонно и уважительно, как на моей «исторической родине» к университетским профессорам, но, на мой взгляд, господин «па-а-ачетнейший начальник» слегка перестарался. Впрочем, мое мнение по этому вопросу вряд ли могло заинтересовать кого-либо из присутствующих, а потому я скромно потупил очи и молчал в тряпочку. Вернее, в кружку с камрой, которой я за этот вечер, кажется, отравился. Ну да, как говорится, на халяву и уксус сладкий.
– Извините меня, торопливого, за причиненное вам беспокойство, мудрые леди, – витийствовал Джуффин, – но без разумного совета жизнь моя проходит бессмысленно. Слышал я, что благодаря дивной силе вашей один из обитателей этого дома, Искру навсегда утративший, жизнь свою продлил на срок, воистину удивительный…
– А, Олли, из молодых Маклуков? – понимающе отозвалась леди Тиса.
Из «молодых»?! Я, признаться, решил, что старуха все на свете перепутала, но Джуффин утвердительно кивнул. Впрочем, она-то наверняка знавала еще их общего деда. (Позже я узнал, что старухи были гораздо старше, чем я мог вообразить, но на покой не спешили: здесь, в Ехо, где триста лет – срок жизни обычного человека, а дальнейшее долгожительство – дело личного могущества, да при их-то профессии, и за пятьсот – не возраст.)
– Олли был очень сильным, – заявила леди Маллис, – а если вы подумаете о том, что его тень стерегли двенадцать старейших леди в Ехо, вы поймете, что он прожил слишком мало. Слишком! Мы-то уж думали, что Искра вернется к нему: в древности такое нередко случалось, хоть вы, молодежь, в это и не верите. Молодой Олли тоже не верил, но это и не нужно. У него все равно был шанс заполучить Искру обратно.
– Никогда о таком не слышал, леди, – заинтересованно сказал Джуффин. (Позже он признался мне, что соврал – «для оживления беседы».) – Я-то думал, что бедняга прожил на удивление долго, а он, оказывается, умер слишком рано!
– Никто не умирает слишком рано, все умирают вовремя. Кому-кому, а тебе, Кеттариец, надо бы знать такие вещи. Ты ведь смотришь в темноту… Но молодой Олли умер не по нашей вине.
– В этом я не сомневаюсь, леди!
– Ты во всем сомневаешься, хитрец. И это неплохо. Я могу сказать тебе одно: мы не знаем, почему умер Олли. А ведь мы должны это знать!
– Браба знает, но не говорит, – перебила коллегу леди Тиса. – Поэтому она не пришла в дом Маклуков. И не придет. Но это и не нужно. Ретани навестила ее на следующий день после смерти Олли. Говори, Ретани. Мы никогда не спрашивали тебя, потому что у нас были другие заботы. Но у Кеттарийца нынче, кажется, только одна забота: узнать, почему Браба боится сюда приходить. И пока не узнает, он от нас не отцепится.
Воцарилось молчание. Потом Джуффин изящно поклонился леди Тисе:
– Да вы у меня в сердце читаете, незабвенная!
Старая карга кокетливо улыбнулась и подмигнула Джуффину. После этого галантного эпизода все присутствующие уставились на леди Ретани.
– Браба сама толком не знает. Но она очень боится. Она не может работать с тех пор, потому что боится, как девчонка. Она говорит, что кто-то увел тень молодого Олли и чуть не прихватил ее собственную. Мы-то все были уверены, что его тень ушла сама. Непонятно почему, но ушла. Быстро, как уходит женщина, которая не хочет любить. А Браба говорит, что ее увели. Кто-то, кого нельзя разглядеть. Но она так испугалась, что мы решили – зачем расспрашивать? Тень не вернешь. Зачем нам чужой страх? – И леди Ретани умолкла, похоже, до следующего года.
Ведьмочки в тишине попивали камру, деликатно похрустывая печеньем. Сэр Джуффин думал. Господин Говинс значительно молчал. Я глазел на эту милую компанию и бескорыстно наслаждался. Но в какой-то момент мне показалось, что воздух в комнате сгустился так, что дышать стало невозможно. Что-то отвратительное появилось здесь на миг и тут же отступило, не задев никого из присутствующих, кроме меня. Да и я не успел ничего понять. Только липкий комочек абсолютного ужаса проник в мои легкие при вздохе, подступил ко мне тенью какой-то мерзкой догадки, чтобы тут же исчезнуть, к моему величайшему облегчению. Наверное, это и был тот самый «чужой страх», о котором говорила старая леди, но тогда я счел странный эпизод просто беспричинным скачком настроения, для меня обычным. Мне и в голову не пришло делиться этим дурацким переживанием с сэром Джуффином.
Позже я понял, что напрасно скрытничал. «Дурацкие переживания» были чрезвычайно важной частью моей будущей профессии. Священный долг сотрудника Тайного Сыска докладывать шефу о каждом смутном предчувствии, ночном кошмаре, внезапном сердцебиении и прочих душевных неполадках, а вот анализ ситуации и прочую дедукцию вполне можно оставить при себе. Но тогда я постарался просто забыть об этом нехорошем комочке «чужого страха». Мои старания увенчались успехом, почти немедленным.
– Я знаю, как уходит тень, – заговорил наконец Джуффин. – Скажите, мудрые леди, неужели никто из вас, кроме почтенной Брабы, не почуял неладного?
– Мы все почуяли неладное, – усмехнулась леди Маллис. – Почуяли неладное – но и только! Никто из нас не знает, что именно мы почуяли. Нам это не по зубам. И тебе тоже не по зубам, хоть ты и заглядываешь во тьму куда чаще, чем мы. И твой парнишка вряд ли тебе поможет.
Я с ужасом понял, что внезапно удостоился пристального внимания старухи.
– Это тайна, сэр. Просто чужая, плохая тайна, – сказала леди Тиса. – Всем нам она не нравится. Мы не хотели о ней говорить, потому что бессмысленно говорить о том, чего не знаешь. Но когда находишься в обществе двух джентльменов, обреченных глядеть во тьму… Мы решили сказать все, хотя это вам ничего не даст. А теперь мы уйдем.
И три старушки с грацией молодых кошек исчезли за дверью.
«Джуффин, – тут же заныл я, бессловесно, разумеется, – что они несли про “двух глядящих в темноту джентльменов”? Что это значит?»
«Не занимайся пустяками. Так эти леди представляют себе нас с тобой. Они мало что знают о Невидимой магии, поэтому определяют ее как «тьму». Им так проще. И вообще не придавай большого значения всему, что они наговорили. Эти дамы – неплохие практики, но теоретики из них никудышные».
И сэр Джуффин Халли встал из-за стола.
– Мы уходим, Говинс. Здесь надо хорошо подумать. Скажи хозяину, что он может никого не посылать в Дом у Моста, я все оформлю сам. Утром пришлю вам разрешение, сможете похоронить беднягу. Но не обещаю, что все остальное уладится так же быстро, как хлопоты с бумагами. Надо выждать, к тому же я буду очень занят в ближайшие дни. И следите, чтобы никто не шастал в эту грешную спальню. Пусть стоит неубранная, Магистры с ней. Сэр Маклук не должен волноваться: об этом деле я не забуду, даже если захочу. Но если…
– Да, сэр. Если что-то случится…
– Лучше пусть ничего не случается. Просто не надо туда заходить. Присмотрите за этим, дорогой Говинс.
– Вы можете положиться на меня, сэр Почтеннейший Начальник.
– Ну вот и славно. Сэр Макс, ты еще жив? И не превратился в кувшин с камрой? А то знаешь, она имеет такие свойства…
– Джуффин, можно мне еще раз зайти в эту комнату?
Он изумленно приподнял бровь.
– Разумеется, хотя… Ладно, зайдем туда вместе.
И мы зашли в полутемную спальню. Все было спокойно. Индикатор в трубке сэра Джуффина дернулся и снова начал тупо искать компромисс между двойкой и тройкой. Но я пришел сюда не за этим. Оглядевшись, я сразу нашел коробочку с бальзамом, над которой мы безуспешно колдовали в начале вечера. Она все еще лежала на полу, на полпути к двери. Я поднял коробочку и сунул в карман лоохи, хвала Небесам, предусмотренный здешней модой. Виновато покосился на Джуффина. Он хохотал. Ничего, от меня не убудет, а он вполне заслужил хорошее развлечение.
– Зачем тебе эта штуковина, Макс? – спросил Джуффин, когда мы вышли в сад и затопали в направлении дома. – Готовишься к переезду, обрастаешь хозяйством? Почто обобрал моего соседа, признавайся!
– Вы будете смеяться… Да вы уже и так смеетесь, Магистры с вами. Но вы же сами видели, как она боится. Я просто не мог оставить ее там.
– Коробочку?! Ты имеешь в виду коробочку?
– Да, коробочку. Какая разница? Я чувствовал ее страх, я видел, как она пыталась укатиться… Но если вещи умеют помнить прошлое, значит, они его как-то воспринимают. Значит, они живут своей непостижимой жизнью, так ведь? В таком случае какая разница, кого спасать – коробочку или прекрасную даму…
– Дело вкуса, конечно, – прыснул Джуффин. – Ну и воображение у тебя! Молодец! Сколько живу на свете, но в героическом спасении коробочки еще не участвовал.
Он издевался надо мной до самой калитки, но вдруг резко посерьезнел.
– Вообще-то, сэр Макс, ты – гений. Не знаю, как там насчет непостижимой жизни коробочки, но если забрать предмет из зоны страха… Грешные магистры! Ты прав, она вполне может «заговорить» у нас дома. Что-нибудь да расскажет. А старуха может съесть свою скабу. Чтобы мы с тобой да не справились с этой тайной! Справимся, и не такие орехи грызли.
Я решил воспользоваться благоприятным моментом и осторожно спросил:
– А все-таки, что они имели в виду, когда говорили про тьму, в которую мы якобы смотрим? Мне как-то не по себе от всего этого.
– А тебе и должно быть не по себе, – жестко сказал Джуффин. – Это – нормально. Помнишь, как ты сюда попал?
– Помню, – буркнул я. – Но стараюсь об этом не задумываться.
– Ну и правильно. Успеешь еще задуматься, дурное дело нехитрое. Но согласись, такое не с каждым может случиться: удрать из одного мира в другой, в здравом-то уме и при живом теле. Так вот, мы с тобой – из тех ребят, с кем случается еще и не такое. А старухи занимаются магией, да не как все здешние жители – раз в год на собственной кухне, а очень долго и всерьез. И опыт говорит им: что-то с нами не так. Это «не так» они и называют «тьмой»… Понятно?
– Не очень, – честно признался я.
– Хорошо. Попробуем зайти с другой стороны. Тебе иногда бывает страшно или весело, просто так, ни с того ни с сего? Ты выходишь на улицу, спешишь по какому-то глупому делу и вдруг задыхаешься от невероятного, острого ощущения бесконечного счастья. А иногда бывает, что у тебя все в полном порядке, рядом спит любимая женщина, ты молод и полон щенячьего восторга, – и вдруг ты осознаешь, что висишь в полной пустоте, и ледяная тоска сжимает твое сердце, потому что ты умер – даже не так, ты никогда не был живым… А порой ты смотришь на себя в зеркало и не можешь вспомнить, кто этот парень, зачем он здесь. И тогда твое собственное отражение разворачивается и уходит, а ты молча глядишь ему вслед… Можешь ничего не отвечать, я и так знаю, что все это время от времени с тобой происходит. И со мною творится то же самое, Макс, только у меня было достаточно времени, чтобы привыкнуть. Это случается, потому что нечто непостижимое тянется к нам – кто его знает, откуда, зачем и что будет, когда оно прикоснется наконец к твоему рукаву… В общем, мы с тобой имеем талант к некоторому странному ремеслу, в котором никто ни хрена не понимает. И если честно, ничего я тебе толком пока объяснить не могу. Знаешь, об этом просто не принято говорить вслух. Да и опасно – такие вещи должны оставаться в тайне. Есть один человек здесь, в Ехо, который понимает в этом деле побольше нас с тобой, и когда-нибудь ты его увидишь. А до тех пор помалкивай. Ладно?
– С кем это, интересно, я вообще могу беседовать, кроме вас? С Хуфом?
– Ну, с Хуфом-то как раз можно. И со мной можно. Но скоро у тебя начнется куда более бурная светская жизнь.
– Вы все грозитесь.
– Я бы и сам рад поскорее привести тебя в Дом у Моста, но дела в Ехо делаются медленно. Я подал прошение о твоем назначении ко Двору на следующий же день после нашей поездки в «Обжору». Поскольку все дела моего ведомства решаются с максимальной срочностью, через две-три дюжины дней все будет в порядке.
– Это и есть «максимальная срочность»?
– Ага. Привыкай.
Мы уже были дома. Джуффин отправился в спальню, и я остался один. Самое время поразмыслить о тьме, в которую я, черт побери, заглядываю… Напугали же меня эти бабки! А тут еще Джуффин со своей лекцией о таинственных причинах перепадов моего настроения… Бр-р-р-р.
У себя в комнате я вынул из кармана лоохи «спасенную» коробочку: полежи, милая, успокойся, у дяди Макса не все дома, но он хороший. Он защитит тебя от всех напастей, вот только сходит посмотреть во тьму… Но в момент наивысшего расцвета моей благоприобретенной фобии из этой самой тьмы выскочил пушистый комочек: «Макс – грустный – не надо!» Мой маленький друг Хуф так вилял коротким хвостом, что чертова тьма разлетелась в клочья. Я успокоился, выкинул из головы бормотание пожилых русалок, и мы с Хуфом пошли в гостиную – ужинать и читать свежую вечернюю прессу.
В тот день я не засыпал до рассвета: ждал Джуффина, чтобы за кружкой утренней камры еще раз обсудить события минувшего вечера. Признаться, я думал, что теперь сэр Джуффин с утра до ночи будет ломать голову над таинственным убийством. То есть, как старый добрый Шерлок Холмс или не менее старый и добрый комиссар Мегрэ, он будет часами курить трубку, бродить вокруг места преступления, чтобы на исходе очередной бессонной ночи, не без моей скромной помощи, вдруг раскрыть «Дело об изжеванном трупе». Все танцуют.
Меня ожидало глубокое разочарование. Наша утренняя встреча длилась минут двадцать. Все это время сэр Джуффин потратил на то, чтобы обсудить мое одинокое будущее – то есть как я буду жить без него в ближайшие три дня. Пришло, оказывается, время его ежегодного дружеского визита ко Двору, а поскольку такое счастье выпадает на долю Короля всего пару раз в год, он, как правило, не спешит отпускать своего обаятельного вассала. В среднем, по подсчетам сэра Джуффина, эти форс-мажорные обстоятельства длятся дня три-четыре, а потом тяжкие стоны покинутого на произвол судьбы народа вынуждают монарха оторвать от сердца свою добычу и вернуть ее Миру.