Николай, который на некоторое время потерял сознание, в этот момент вновь пришел в себя. Открыв глаза, он увидел лишь клубящийся багровый сумрак да несколько датчиков, которые раскачивались на коротких проводах средь вихрей пробуждающего газа.
Он понял, что произошло, когда в уши вместо монотонного шелеста внутренних насосов ударил тревожный высокочастотный сигнал.
Своими неуклюжими попытками привлечь чье-либо внимание он добился лишь того, что оборвал прикрепленные к телу датчики, отчего система автоматического поддержания жизни подняла тревогу.
Это могло окончиться по-разному. Либо кто-то придет, чтобы выяснить причину сбоя, либо автоматика сама справится с неполадкой, либо камера просто отключится спустя некоторое время…
Внезапно сквозь противный писк зуммера тревоги послышалось отчетливое шипение, и красноватая мгла, обволакивавшая его тело, начала стремительно редеть.
Николай, который окончательно пришел в сознание, но по-прежнему был беспомощен, как новорожденный младенец, почувствовал, что дышать стало легче – газ улетучивался, и причиной тому был открывающийся колпак его криогенной ячейки!
Красный свет внезапно потух. Зуммер сдавленно пискнул и замолк, в то время как прозрачная крышка, поддерживаемая двумя телескопическими штангами, поднялась вверх и отъехала в сторону, скрывшись за изголовьем.
Теперь уже ничто не отделяло восковое тело человека, покрытое мелкими капельками влаги, от внешнего мира. Он по-прежнему лежал неподвижно, сотрясаясь от мучительного, засевшего в каждой клеточке организма холода…
«Странно, что не слышно окриков», – отстраненно подумал Николай. Он все еще не воспринимал реальность в полном объеме – сознание оставалось рыхлым, мысли были непоследовательны, а ощущения безнадежно запаздывали.
И все-таки после долгой паузы, лежа в полнейшей тишине, которая уже начала давить на него, сквозь дурноту и озноб он опять ощутил тревогу и страх – два чувства, что бессильно бились где-то внутри, пытаясь достучаться до заторможенного сознания…
…
Мутант, затаившийся в метре от открывшегося саркофага, вытянул шею. Над пультом управления, словно перископы подводной лодки, поднялись два горящих голодным огнем глаза.
Внезапно тело человека несколько раз конвульсивно дернулось, словно сквозь него пропустили разряд электрического тока, а затем усеченный цилиндр криогенной камеры приподнялся и повернулся, аккуратно вывалив человека на пол.
Это сработала последняя автоматическая система. Выстрелив в шею Николая двумя зонд-инъекторами со стимулирующим раствором, криогенная камера отправила свое содержимое на пол. Все огни на ее контрольных панелях потухли, встроенные насосы издали последний вздох и остановились…
…Через несколько минут Николай, содрогаясь от холода, сумел подняться на четвереньки. Он чувствовал себя настолько мерзко, был так слаб, изможден и напуган, что, заметив два разнесенных в стороны глаза, торчащие из-за пульта управления, принял их за плод своего воображения.
А что он мог еще подумать?
Он только что очнулся от низкотемпературного сна и был подвержен всем пакостным постэффектам этого противоестественного для человеческого организма состояния. Пусть эти глаза и выглядели вполне натурально, как и вцепившаяся в пульт трехпалая конечность, но все равно это был лишь отвратительный глюк, порождение пробуждающего газа и стимулирующих инъекций, которые, заставив работать заторможенный мозг, могли нарисовать в воображении и не такую пакость…
Опираясь на край криогенной камеры, Николай поднялся, обвел мутным взглядом огромное сумеречное помещение и, цепляясь за пульты, медленно пошел по проходу в направлении двери.
Вслед ему смотрели два глаза, в которых голод был смешан с отвращением. Как ни странно, но мутант не кинулся на добычу. Существо, которое, пошатываясь, брело прочь от перевернувшейся набок низкотемпературной ячейки, слишком отвратительно воняло. Жизнь в отравленных радиоактивных болотах научила его не есть подозрительно пахнущую еду. Он видел, как от такой еды умирали в диких корчах и судорогах некоторые неосторожные сородичи, и его частично атрофированный мозг хранил в себе этот опыт чужих мук и смертей.
И все же он очень хотел есть…
Дождавшись, пока голый человек дойдет до конца прохода и скроется за дверями подсобного помещения, тот, кого Николай счел галлюцинацией, вышел из своего убежища и последовал в том же направлении…
* * *
В подсобке, куда попал Николай, было еще холоднее, чем в криогенном зале.
Обливаясь липким холодным потом, он вцепился в пластиковый косяк, пытаясь совладать с бунтующим желудком. Через некоторое время, когда тошнота стала не столь острой, он огляделся.
Помещение, куда он попал, имело панорамное окно, за которым в кромешной тьме падали неправдоподобно большие, чуть голубоватые хлопья снега. Вдали не светился ни один огонь – ночь за стенами здания была черна, и лишь у самого стекла огромные снежинки выскакивали из мрака, словно рой фантастических насекомых, и, медленно кружа, уплывали вниз, в бездонную черноту…
Николай рухнул в кресло.
Холод и страх грызли его изнутри. Осмотрев помещение, которое оказалось обыкновенной караулкой, он наконец заметил царящий вокруг беспорядок.
На скошенной панели охранных систем стояла сиротливая чашка с кофе. Кто-то второпях задел ее, и по мертвым окошкам индикаторов растеклась высохшая коричневая клякса. На полу ровным слоем рассыпались диски компьютерной памяти, небрежно выброшенные из распахнутого сейфа. Пирамида для личного оружия была пуста. Зато встроенные шкафы, где охранники хранили личные вещи, пестрели кучами вываленной на пол одежды. Создавалось ощущение, что тут не так давно царила настоящая паника.
Николай сполз с кресла. Стоять на ногах все еще было выше его сил. Преодолев два метра, он протянул руку, вырвав из кучи одежды и личных вещей большое махровое полотенце из синтетической ткани. Стиснув зубы, он кое-как стер с себя остатки желеобразной массы из криогенной камеры и, все еще содрогаясь от холода, начал натягивать чью-то теплую одежду.
Копаясь в вещах, он нашел плоскую фляжку, внутри которой что-то булькало. Отвинтив пробку, он поднес ее к лицу. В нос ударил резкий запах спиртного, от которого желудок едва не вывернуло наизнанку. Николай судорожно закашлялся, потом, плотно закрыв глаза и стараясь не дышать, поднес ко рту горлышко фляги и сделал несколько глотков.
Язык и небо моментально онемели, горячий ком застрял где-то в горле, вызвав удушливый спазм. Из глаз Николая брызнули слезы, он едва не захлебнулся, но обжигающее тепло уже провалилось в желудок, и он обессилено затих, отдавшись этому блаженному ощущению…
Как ни странно, но спустя некоторое время он ощутил прилив сил.
Цепляясь за кресло, Николай поднялся на ноги и нетвердой походкой пересек караульное помещение, из которого вела вторая дверь.
Распахнув ее, он издал нечленораздельный звук и застыл на пороге.
Хмель, если он и был, моментально вылетел из его головы.
Сразу за порогом лежал обезображенный труп в униформе охранника тюрьмы. Мертвые пальцы все еще сжимали пластиковый приклад импульсной винтовки. Строчка рваных дыр перечеркивала грудь наискосок, от левого плеча к животу.
Содрогаясь от ужаса, Николай поднял глаза и едва не попятился. Он многое видел на своем веку, но сумрак широкого коридора открыл перед ним страшную картину бушевавшей тут бойни… Стены и потолок были забрызганы кровью, двери сорваны с петель, пластиковая облицовка, посеченная ураганным огнем, сразу навела его на мысль о людях, которые, поддавшись панике, вливались в теснину коридора, давя друг друга, пока кто-то не спустил курок…
В глубине коридора, где тусклые плафоны сливались в сплошную желтую линию, тонко подвывал ветер. Там кружился снег, наметая у выбитой двери большой сугроб.
Избыток адреналина в крови сработал лучше всяких стимуляторов. Холод мгновенно отпустил – наоборот, Николаю вдруг стало жарко. Кровь гулкими горячими толчками ритмично ломилась в виски, так что у него зашумело в ушах…
Николай нагнулся и вырвал из окоченевших пальцев импульсную винтовку. Он понял: где бы он ни оказался по прихоти злой судьбы и тюремных чиновников, тут случилось что-то страшное и у него нет времени ни на реабилитацию, ни на какие-либо чувства.
Его ладонь машинально высвободила пустой магазин, и он звонко клацнул, ударившись об пол возле трупа. Нашарив рукой подсумок, фон Риттер по весу определил полный и скупым движением вогнал его на место. Счетчик зарядов мягко осветился, показав зеленые цифры. С тихим шелестом сработал интегральный затвор, и умное оружие тихо пискнуло.
Николай перешагнул через труп.
Его продолжал бить озноб, но теперь его причиной был уже не холод – что-то страшное ждало его впереди, за черным квадратом выбитой двери.
ГЛАВА 2.
13 мая 3781 года. Глубокий космос, сектор Окраины. Борт грузового космического корабля «Геракл»…
…В уши Александры ударил высокочастотный вой перегруженных турбин ее штурмовика, перед глазами встал на дыбы взбесившийся горизонт, и белоснежные линии инверсионного следа ракет вновь потянулись к ней, лопаясь в ушах звонким набатом барабанящих по броне осколков.
Она падала. Из-под наушников коммуникатора по шее и подбородку текла, капая на пол кабины, липкая и соленая на вкус кровь.
– Держись, Ледышка!..
– Командир, мы идем к тебе! Выравнивай машину!..
Слова доходили до нее, словно через слой ваты. Перед глазами плавал кровавый туман боли, затягивая перевернувшийся горизонт багряной дымкой.
Она держалась. Держалась из последних сил, вцепившись онемевшими от боли пальцами в штанги астронавигационных рулей своей покалеченной машины.
Штурмовик постоянно кренился, стремясь завалиться на перебитую плоскость и сорваться в штопор.
Саша знала, что ей уже не выкарабкаться, и только далекие голоса ребят из ее штурмового звена заставляли лейтенанта Эйзиз почти бессознательно бороться за жизнь.
Сквозь забрызганное кровью забрало гермошлема она видела, как разрастаются впереди ослепительные вспышки, перепахивающие кору планеты в том месте, откуда по ней била ракетная установка. В небо летел камень и рваные куски обугленной брони.
Потом Саша потеряла сознание, и ее машина рванулась навстречу изуродованной земле.
Лейтенант Эйзиз сидела в простреленном кресле, бессильно уронив на грудь голову в забрызганном кровью гермошлеме, а ее штурмовик, вопреки всем законам физики, продолжал лететь. Снизу его поддерживала своим силовым полем машина Сереги Вахмистрова, справа и слева то же самое делали два его ведомых, Джон Говард и Лина Семенова.
Штурмовики Иволгина и Лайзы Бетрецци в трех километрах южнее шли на перехват очередного роя ракет, и броня их машин озарялась частыми отрывистыми вспышками стартующих кассетных боеголовок…
…
Саша застонала и рывком села на постели.
Еще не проснувшись, она уже чувствовала, как струится по телу липкий, противный пот. Она широко открыла глаза, обводя мутным взглядом убогую обстановку каюты, и с силой сжала виски, гоня прочь наваждение того рокового боя…
Хотелось плакать. Просто по-человечески зарыться лицом в подушку и дать волю своему горю…
Она не смогла. Что-то внутри противилось проявлению человеческих чувств. Встав со скомканной постели, она подошла к зеркалу. Взглянув на кибернетические протезы, покрытые дешевой пеноплотью, она побледнела, упрямо поджав губы.
«Сколько раз клялась себе не спать голой, чтобы, проснувшись, не видеть этого дерьма, а, подруга?..» – бессильно подумала она.
Боль внутри отступала. Она приходила в себя, как обычно, после очередного кошмара, на борту старого межзвездного грузовика.
Это называлось «периодом реабилитации»… По мнению психологов компании, она должна чувствовать моральное удовлетворение оттого, что не сидит на паперти среди калек, а продолжает работать…
Порой ей казалось, что для всех было бы во сто крат лучше, если бы ее штурмовик тогда просто врезался в холодные скалы планетоида…
Она не знала, куда бежать от собственных мыслей. «Калека… – нашептывало сознание, – калека в двадцать семь лет. Дура… Никому не нужная чокнутая дура…»
От этих мыслей ее начал колотить озноб. О сне нечего было и мечтать, и она, натянув одежду, выскочила из каюты в пустой межпалубный коридор космического корабля.
Ноги сами привели ее в рубку управления.
За пультом, водрузив ноги на скошенную приборную панель, сидел Линкс. Потухший взгляд его голубых глаз был устремлен поверх приборов в звездную бездну. В руке командир транспортного корабля «Геракл» держал полупустой стакан с сомнительным пойлом.
Саша, взглянув на его худощавый орлиный профиль, внезапно подумала, что этот человек – последний, кого она хотела бы увидеть. И тем не менее она бессознательно пришла именно сюда, в рубку управления.
Странная эта штука – судьба… Ведь Линкс был ее подчиненным. Теперь он командует, а она исполняет его приказы…
– Привет, Саша… – не поворачивая головы, произнес Линкс. – Хочешь выпить? – он протянул руку, предлагая ей бокал.
Она молча взяла его и залпом выпила.
Спиртное подействовало на нее весьма неприятным образом. Вместо того чтобы просто поговорить, она вдруг с хрустом сжала бокал…
– Проблемы, Ледышка? – Линкс повернул голову, с любопытством посмотрев на осколки пластика. – Пытаешься разжевать судьбу и выплюнуть себе под ноги?
Саша повернулась, яростно взглянув на него.
– Кому есть дело до наших судеб, а, Линкс? – не выдержав скопившегося напряжения, взорвалась она. – Мы шлак, накипь, отработанный материал…
– Тебя это задевает? – Линкс удивленно вскинул брови. – Милая, тебя мучают кошмары, и ты приходишь сорвать зло на мне?
– Да, представь! – Кибернетическая рука Саши Эйзиз непроизвольно сжалась в кулак.
– Девочка, ты работала за деньги. За деньги, сечешь? – Линкс откинулся в кресле. – Корпоративные войны – это грязная, кровавая и денежная работа. Не то что борьба за идею на нищих планетах, – с назидательным цинизмом заключил он. – Тебе и мне просто не повезло – мы получили свой куш, но не сумели выбраться невредимыми. Что ж… – он философски пожал плечами, допивая остаток мутной жидкости прямо из горлышка пластиковой бутылки. – Лично я знал, на что шел, когда подписывал контракт. И корпорация поступила достаточно благородно, предоставив мне шанс работать дальше…
– Ха!.. – Смех Саши больше походил на хриплый клекот. – Хорошее благородство, фрайг их всех подери! Собрали команду калек и вышвырнули в дальний космос. Работайте, ребята. С паршивой овцы хоть шерсти клок! А не загнетесь, так мы вас пошлем еще дальше…
– Ну хватит! – не выдержал Линкс. Их разговор был беспредметен, оба знали об истинном положении дел, и нечего было бередить раны… Ледышка была права – они шлак, отработанный материал, который используется корпорацией по своему усмотрению, но думать об этом было неприятно. И Линкс не думал. А она думала, потому что лишилась своей руки гораздо позже, когда он уже успел адаптироваться к своим кибернетическим протезам. Меньше всего ему хотелось пройти сызнова весь мучительный путь, пусть даже с ней.
И все же что-то шевельнулось в его очерствевшей, покрытой шрамами и отравленной алкоголем душе. Когда-то они сражались бок о бок…
Тяжело вздохнув, он встал и подошел к Саше, которая, отвернувшись, смотрела в чернильную бездну Вселенной, расплескавшейся на экранах обзора.