– Создатель, – негромко окликнул его слуга.
Олег обернулся. Оказалось, горница битком набита людьми. Они не падали на колени, как сектанты, не орали дурным голосом, как селяне, они просто смотрели, смотрели с тем мертвенным изумлением, с каким корейцы разглядывают Петергофский парк, а кенийцы – Екатерининский дворец, с каким изобретатель взирает на почему-то заработавший вечный двигатель, а баран – на новые ворота. Они смотрели круглыми глазами, и не верили своим очам…
– Что это значит, Дьявол? – тихо спросил Олег.
– Слухи разлетаются быстрее птиц, Создатель. Они собрались торжественно тебя встретить…
– Опять?! Только этого нам и не хватает…
Первым очнулся кряжистый, темноволосый, с густыми бровями мужик лет сорока. Он сделал шаг вперед, неуверенно кашлянул и произнес:
– Мы приветствуем тебя, Создатель. Наши дома, наши руки, наши жизни – в твоей власти, Создатель. Выскажи свою волю, Создатель, и мы выполним ее, Создатель. Мы твои рабы, Создатель…
– Мне нужен только кров и постель на ночь, – несколько грубовато отрезал Олег и на всякий случай уточнил: – И ничего больше!
– Прими мой кров, Создатель! – растолкав земляков, упал на колени русый худощавый селянин и вскинул к Олегу мозолистые ладони. – Возьми мой дом в дар!
– Встань! – сурово приказал Олег. – Мне не нужен твой дом, мне нужен только ночлег.
– Умоляю, Создатель… – проситель поднялся на ноги.
– Хорошо, – отвернулся Олег от унижающегося человека. – Где твой дом?
– Он напротив, Создатель, – засуетился селянин. – Разреши, я отнесу тебя?
– Этого еще не хватало… Просто покажи дорогу.
– Слушаюсь, Создатель, – селянин выскочил под дождь и мелкой трусцой побежал вперед.
Олег взглянул на небо. Тучи висели над самыми крышами и старательно «сливали воду». Первые, самые густые потоки уже схлынули, но капли размером с виноград продолжали трудолюбиво стучать по лужам. Рядом вырос Дьявол, накинул Олегу на голову полу своего толстого, пахнущего дымом плаща, и они вместе вышли из дверей.
Домишко мужичка не представлял из себя ничего особенного – маленькие окна, закопченные стены. В горнице стол, пяток грубых табуретов, обитый железными полосами сундук. В дальнем от входа углу, каковой на Руси принято называть «красным», – высокая двуспальная кровать, которую лихорадочно перестилала дрожащими руками бледная толстушка.
– Сейчас Рита ужин соберет, – заискивающе сообщил селянин.
– Ужина не надо, – предупредил Олег.
Дьявол целенаправленно устремился к противоположной от кровати стене и с интересом обнюхал неказистый кусочек дерева, лежащий на застеленной белым полотенцем полочке.
– Сандаловое дерево? Для отпугивания нечистого? Купцы из Хелены дерут за него три шкуры… – Дьявол повернулся к хозяину дома: – Не помню, чтобы уделял тебе особо много внимания.
– Смилуйся, Создатель! – упал на колени селянин. – Отведи свою кару! Если я прогневал тебя, возьми мою жизнь, но пощади нашего сына…
– Я ничего не понимаю… – отступил от него Олег.
– Пятеро у меня было, Создатель, пятеро! – На глазах мужичка появились слезы. – Три девочки, двое сыновей. Бесследно все исчезли… Остался последний… За что эта немилость, Создатель? Чем я провинился перед тобой?
– Наверное, ты любил звать их по имени, – спокойно предположил Дьявол.
– Четверо детей, Создатель… – селянин, не стесняясь, плакал. – Это больно… Я пережил столько боли, что искупил любую вину, Создатель… Прости меня. Возьми мою жизнь, но оставь сыну.
– Может, хоть ты объяснишь, в чем дело? – Олег повернулся к Дьяволу.
– Это жизнь, Создатель, – ответил слуга.
– Это не жизнь, это муки и страдание, – женщина опустилась на колени рядом с мужем. – Прости наши грехи, Создатель, отведи свой гнев, или обрушь его на нас. Пощади сына…
– Этот мир прекрасен, Создатель, – негромко, но уверенно заговорил Дьявол. – В нем распускаются нежные цветы, пасутся красивые олени, живут изящные пантеры. Но если запретить пантерам охотиться на оленей, – изящества не будет, если запретить оленям есть цветы, – не станет красоты… Если из мира исчезнут боль и смерть, горе и страдания – он превратится в пустыню.
– Нет! – закричал мужичек. – Не верь ему, Создатель, не верь! Это боль превращает мир в пустыню, а не радость! Счастье – вот что позволяет расцветать красоте! Не верь Дьяволу, у него черные мысли, черные слова!
– Позови своего сына, – приказал Дьявол.
– Пощади, Создатель! – взмолился перепуганный отец.
– Позови, не бойся, – успокоил его Олег. – С ним ничего не случится.
Проситель поднялся с колен, прокрался к двери, косясь на Дьявола, и громко позвал:
– Артур, иди сюда!
– Вот так, – сообщил Олегу слуга, – он орет во всю глотку, а я виноват.
– Ну так и что? Казнить его теперь за это?
– Да зачем он мне нужен? – пожал плечами Дьявол. – Просто сами на неприятности напрашиваются. Да еще не слушают, когда им это довольно внятно объясняют.
Артур оказался самым обыкновенным мальчишкой лет пятнадцати. Русый, как отец, упитанный, как мамочка. Родители поставили его на колени между собой и заискивающе смотрели на Олега.
– Я не хочу, чтобы с ним что-нибудь произошло, – сообщил Олег Дьяволу.
– Все в твоей воле, Создатель, – ответил слуга, завернулся в плащ и вышел под дождь.
Обрадованные селяне кинулись целовать Создателю ноги.
– Все, хватит, – брезгливо поморщился Олег. – Оставьте меня. Я хочу спать.
– Благодарим тебя, Создатель, благодарим… – и те, не переставая кланяться, выскочили из дома.
Олег облегченно вздохнул, сел на постель. Сероватое белье попахивало гнильцой, жесткий соломенный тюфяк сбился в комки. Пожалуй, приятнее было бы спать в каком-нибудь стогу. Но на улице продолжался дождь…
* * *
Антонина Митрофановна с громадным изумлением наблюдала, как сын, пользуясь выходным днем, наводил порядок у себя в комнате. Еще больше ее удивление возросло, когда Саша пропылесосил пол, а уж когда он начал мыть окна, поняла, что кровинушка ее, плоть от плоти, сошел с ума.
– Сбрендил, ей богу сбрендил, – ехидно причитала она. – Может, аспиринчику выпьешь?
– Некогда.
– Что, и пол на кухне будешь мыть? А корвалольчику?
– Мам, тебе что, жалко, если я пол помою?
– Нет, для родного сына мне ничего не жалко. Но только я подобное старание впервые за двадцать шесть лет вижу.
– Могу я помыть пол хоть раз в четверть века?
– Да хоть каждый день! – Антонина Митрофановна потопталась в дверях кухни и наконец не выдержала: – Это что же за зазноба тебя так цепанула?
– С чего ты вдруг взяла? – попытался Саша увильнуть от ответа.
– Вилка у меня сегодня на пол упала. Стало быть, не миновать гостей женского полу. А уж если сынок взялся полы мыть… Я ее хоть знаю?
– Нет, мама, не знаешь.
– Обидно. – Впрочем, лицо Антонины Митрофановны ни малейшей обиды не выражало. – Хоть познакомишь, дон Жуан?
– Ну, не все сразу… – замялся Трофимов.
– Жалко, жалко, – покачала головой мама и с улыбкой закончила: – А все же, почаще бы такие гости. Какой порядок был бы в доме…
Весь вечер Антонина Митрофановна с интересом ждала. Однако гостья и не появлялась. Не было ее ни в семь, ни в восемь. И до девяти никто не появился. Разочарованно вздыхая, Сашина мама просидела у телевизора до одиннадцати вечера, потом махнула рукой и улеглась спать. К полуночи из-за стены донеслось сладкое посапывание, и примерно в то же время Саша вышел из дому. Вскоре он уже приплясывал от холода на темном Московском шоссе.
Сугробы к апрелю изрядно похудели, на газонах появились проплешины земли с жухлой прошлогодней травой. От снежных куч тянулись тощие ручейки, неизменно замерзающие на ночь. Ветер из морозного стал влажным, но не менее пронизывающим. Не изменилась только консервная банка, кем-то заботливо пристроенная на нижней ветке тополя.
Трофимов довольно долго мялся на автобусной остановке, сжимая небольшой букетик и внимательно осматриваясь по сторонам, но появление девушки все-таки проглядел:
– Это мне?
– Да, – Саша повернулся на голос и протянул Синичке тюльпаны.
– Спасибо. Мне уже лет триста никто цветов не дарил! – она прижала букет к груди.
– А где все?
– А кто тебе нужен?
– Ты, – ответил он без колебаний.
– Я здесь, – засмеялась она.
– Тогда пойдем?
Вместо ответа она взяла Сашу под руку и положила голову на плечо. Идти, чувствуя девушку так близко, было не очень удобно, но чертовски приятно.
В прихожей Синичка сразу скинула шубу и крутанулась перед зеркалом – ее плотно обтягивало темно-бордовое платье с глубоким вырезом на спине и единственной застежкой сзади на шее. На фоне платья белые волосы казались светящимися, в ушах хищно блеснули рубиновые серьги. У Трофимова появилось такое странное чувство, будто он пытается проглотить аппетитный кусок вырезки вдвое больше своего желудка. Синичка резко остановилась, косо посмотрела на молодого человека:
– Саша, ты меня еще любишь?
– Почему еще? Я тебя просто люблю. Очень.
Синичка порывисто обняла его, отпустила, взяла за руку. Они вошли в комнату. Саша заботливо усадил ее в кресло:
– Я за шампанским схожу.
– Разве я тебе не нравлюсь?
– Почему? Очень…
– Тогда почему ты хочешь замутить свою голову? Посмотри лучше на платье! – она вскочила, прошлась по комнате, – Я его в твоем журнале увидела. Нравится?
– Очень!
– Там еще другое было, с широкой юбкой, может лучше было его сделать?
– Не знаю…
– Ты же его видел! Похожее, но с широкой юбкой.
– Да…
Можно подумать, Трофимов хоть раз заглядывал в этот дурацкий журнал мод!
– Сашок, но я хочу знать, в каком платье я тебе больше нравлюсь, в том или этом?
– Ты мне и без платья нравишься, – попытался отшутиться Трофимов.
– Да? – Синичка, кинув хитрый взгляд, подняла руки к затылку донесся тихий щелчок, платье медленно стекло на пол, а девушка скромно потупила глазки и с наивностью в голосе спросила: – Так?
Трофимов подавился воздухом. На ней не было ничего! И она была потрясающе красива! Чуть тронутая загаром атласная кожа, высокие девичьи груди, ровный живот, стройные ножки. Между холмами грудей соблазнительно блеснул медальон.
– Ты простудишься! – лживо забеспокоился Трофимов, сдернул с кровати покрывало и откинул одеяло. – Забирайся скорее!
Синичка юркнула в постель и тут же требовательно пожаловалась:
– Холодно!
– Сейчас будет тепло, – он быстро разделся и забрался к ней.
Саша так и не узнал, насколько на высоте оказался он в первую ночь. Ему было так хорошо, что все просто вылетело из головы. Он не помнил, что делал, как, сколько времени прошло. Словно бомба взорвалась в голове в тот самый миг, как только он коснулся ее тела, и волна наслаждения раскатилась, затмевая разум, выходя изо всех пор маленькими капельками. Потом Саша долго и неохотно приходил в себя, и когда стал воспринимать свои мысли, то поклялся, что в следующий раз сделает все возможное, но ей будет так же прекрасно.
– Любимый мой, ты пришел, – она гладила его по ногам, целовала лицо, шею, грудь, и шептала: – Ты со мной. Я ждала тебя тысячу лет, я уже не верила, что ты придешь. Любимый мой, родной мой.
– Я люблю тебя, – шепнули его губы.
Она положила голову Саше на грудь, медленно водя рукой по его животу.
– Синичка, оставайся со мной…
– Я с тобой… – шепнула она.
– Нет, оставайся со мной навсегда.
– Я буду с тобой… Будут полнолуния. Будет Иван Купала. Мы будем вместе.
– Нет, не раз в месяц, а всегда, каждый день!
Она вздохнула, и он понял, что этого не получится.
– Ну почему? Тебе дед не разрешит? Или… Или ты замужем?
Она повернулась и прижала палец к его губам.
– Сашенька, любимый мой, я ничего не могу изменить. Не надо говорить про это. Лучше люби меня.
Синичка убрала палец с губ и стала целовать его глаза. Она была нежной и страстной, королевой и рабыней, женщиной и сказкой.
Наваждение оборвалось внезапно.
– Ох, я же не успею! – Синичка вскочила, подхватила платье, выскочила из комнаты. Мгновением спустя хлопнула входная дверь. От неожиданности Саша упустил несколько очень важных мгновений, и когда он метнулся в прихожую, там было пусто. Все… Душу молодого человека наполнила тоскливая пустота. Ушла. Опять целый месяц в ожидании, а потом опять короткая ночная встреча… И еще неизвестно, будут ли они вдвоем, или у Синички и ее компании опять найдутся дела…
– Нет!
Проклиная себя за упущенные секунды, Трофимов лихорадочно натянул брюки, ботинки, схватил с вешалки куртку и бросился из дома. Девушки видно не было, но он знал, где искать – в стороне детских садиков, построенных чуть ли не в сталинские времена.
Саша помчался со всех ног, забыв застегнуть накинутую на плечи куртку, поскользнулся на повороте, вскочил, безразлично сплюнув кровь из прокушенной губы, пересек темную улицу Ленсовета, перепрыгнул ограду детского садика, неудачно свалившись на обледеневший сугроб, но опять быстро оказался на ногах…
– Сашка, милый, ну что же ты делаешь?..
– А-а? – оглянувшись, он увидел ее совсем рядом. – Синичка, не уходи, пожалуйста. Я не могу ждать тебя по месяцу! Я же с ума сойду!
– Они уже близко, – грустно сообщила девушка. – Нам пора.
– Останься! – он поймал ее руки.
– Сашенька, не заставляй меня говорить то, чего я не хочу.
Теперь и Трофимов заметил быстро приближающуюся троицу, крепко сжал ее руки:
– Не пущу!
Синичка оглянулась, увидела в двух шагах от себя Велемира и упавшим голосом признала:
– Прости, Саша, но я – из рода Гекаты.
На Трофимова, однако, эта фраза не произвели ни малейшего впечатления, и девушка, уже громче, повторила:
– Ты что, не понял? Я – колдунья из рода Гекаты!
– Ну и что? – на столь дикое и бессмысленное заявление молодой человек просто не смог никак отреагировать. Переизбыток чувств и необходимость отвечать непонятно на что вызвали в его мозгу полный ступор, и он продолжал выполнять намертво засевшую в голове задачу: удержать Синичку рядом.
– Ночь кончается, – почти кричала девушка, – полнолуние гаснет! Я не могу приходить и уходить в другие дни!
– Вот и не уходи…
– Но что удержит меня здесь?!
– Я.
Синичка резко замолчала. Оглянулась на деда.
– Нет! – отрезал тот.
– У него есть энергия. Живая.
– У нас нет времени, – повысил голос старец, – а он не понимает, что говорит.
– Я остаюсь…
– Дура! – Яр всем телом упал на руки молодых людей и разорвал сомкнутые ладони. – Ты погибнешь! Он же не понимает, о чем идет речь!
– У нас нет времени! – оборвал споры Велемир. – Луна уходит. Синичка…
– Нет!
– Синица! – кричал Яр. – Полнолуние уходит! Сгинем все!
– Саша, – твердо приказала девушка, – отойди и закрой глаза.
Трофимов, ничего не понимая, но чувствуя, что происходит что-то важное, послушался.
– Млада, руку!
– Не делай…
– Время!!!
– Нет!
Сквозь закрытые веки ощутилась яркая вспышка, а затем нежный Синичкин голос произнес:
– Ох, мамочки, как здесь холодно…
* * *
Олег открыл глаза, несколько минут смотрел на тикающий будильник.
Опять… Опять метро, опять муфельная печь, глина и восковки. Опять мокрый снег и слякоть. Словно он быдло какое, а не Создатель. Господь Бог занимается отливкой безделушек. Смешно…
Не дожидаясь, пока будильник зазвонит, Олег стукнул его по макушке, выбрался из-под одеяла и тяжело пошлепал умываться.
* * *
Саша немедленно накинул ей на плечи свою куртку.
– С ума сошел! – охнула она, увидев его обнаженный торс. – Оденься немедленно! Это ты в таком виде за мной помчался? Немедленно беги домой!
– Без тебя не пойду, – упрямо заявил Трофимов.
– Сашка… Ох, Сашка, – голос ее дрогнул. Она осторожно погладила его ладошкой по щеке. – Так получается, что теперь я без тебя не могу… Совсем.
Но тут, спохватившись, она схватила его за руку и потащила за собой:
– Бежим домой! Ты же заболеешь!
Синичка, даром что казалась хрупкой, заставила Сашу пробежаться до самой парадной, а сама даже не запыхалась. Трофимов же отдышался, только поднявшись неспешным шагом до своего этажа. Перед дверью немного переждал, окончательно успокаиваясь, а потом достал ключ.