Иггельд услышал, как за спиной громко ахнуло. Пальцы Ратши впились ему в пояс, сдавили.
– Это же… как высоко!
– Черныш, – крикнул Иггельд, – хватит карабкаться вверх, голову разобьешь о небо!..
Дракон послушно растопырил крылья. Иггельд чувствовал, не оборачиваясь, что Ракша легонько склоняется то на левый бок, то на правый, рассматривает проплывающие далеко внизу горы. Отсюда Город Драконов и долина выглядят жалким зеленым пятнышком, горы смотрятся оскаленными потемневшими челюстями с неровными, хоть и сверкающе белыми зубами. Отсюда даже виден далекий край гор, там уже зеленеет бесконечный простор равнины, а сами горы легли на ровную зеленую гладь, как исполинская подкова, выгнулись, захватывая часть пространства.
– Страшно, – донесся из-за спины голос. – Страшно… И как здорово! Это же какая красота…
Иггельд спросил с неловкостью:
– Нравится?
– Еще бы. Страшная красота. Подумать только, чего человек лишен… а какие-то вороны…
– Вороны сюда не залетают, – ответил Иггельд с обидой. – Сюда не всякий орел…
– А что орел? Люди, да – орлы! Эх, Иггельд, никто не ждал от тебя такого.
Черныш медленно поворачивался, раскинув крылья. Солнце уже опускалось за край, они видели, как внизу сперва от высоких гор пролегли длинные черные тени, расчерчивая залитый ярким светом мир, потом тени удлинились, разрослись и затопили весь мир тьмой. Там, на земле, уже ночь, а здесь еще сверкающий день, солнце светит ярко, и еще непривычно то, что солнце бьет лучами почти снизу, золотит брюхо дракона, просвечивает пурпуром крылья, зажигает рубиновым огнем глаза.
Ратша за спиной судорожно вздохнул.
– Какая жуткая, нечеловеческая красота… А вы, наездники, такое видите всякий раз!
Иггельд сказал с неловкостью:
– Ну, не всякий… Если только вечером вот так. Да и не всегда небо ясное. Вчера так вообще были тучи.
Он постучал по боку Черныша, тот сделал вид, что не услышал, Иггельд постучал сильнее, требовательнее, послышался вздох, словно Черныш тоже любовался прекрасным зрелищем заката, тела внезапно стали легче. Ратша ахнул и крепче вцепился в пояс Иггельда.
– Это он слишком круто снижается, – торопливо объяснил Иггельд. – Можно бы и по длинной дуге… если бы перевозили беременную тцарицу…
Ратша выдавил ему в затылок:
– Я пока не беременный. И вроде еще не тцарица.
– Тогда терпи, – ответил Иггельд и сам удивился, что так уверенно разговаривает с могучим Ратшей, самым сильным воином их края, идолом мальчишек. – Быстрее будем на месте.
– На каком?
– Откуда прилетели, – ответил Иггельд.
– А-а-а, – протянул Ратша. – А я думал, он несет нас в драконье гнездо. Как добычу.
Иггельд раскрыл рот, чтобы объяснять, спорить, доказывать, бороться с невежеством, захлопнул, догадавшись, хоть и не сразу, что воин так шутит, а у него, у Иггельда, с пониманием шуток всегда происходит что-то не так. Не так понимает или не понимает вовсе.
Горы разрастались, раздвигались, уже не видно далекой зелени, горы от края мира и до края, вон наконец знакомый хребет, вершины поднимаются навстречу падающему дракону… ну не падающему, но крылья подобрал почти наполовину, проваливается сквозь бьющий снизу ветер, так тонет большой плоский камень: не мчится вниз, а идет медленно, плавно, покачиваясь из стороны в сторону.
Иггельд предостерегающе постучал по спине – не увлекайся, чувствовал за спиной сдавленное дыхание Ратши, да и у самого сердце почти остановилось. Черныш наконец начал выдвигать крылья шире, еще шире, ветер снизу становился все тише, наконец Черныш поплыл на растопыренных парусах, ветра уже нет, желудки опустились на место.
И все равно зеленая долина выглядела маленькой и жалкой в сравнении с грозным величием холодных гор. Домики совсем крохотные, ямки котлованов едва заметные в полутьме, а освещенные дома выглядят отсюда как слабые светлячки.
Черныш сделал полный круг, выбирая место для посадки. На площади находился только один человек, он сидел на пустой опрокинутой бочке, а когда Черныш снизился, из-за домов вышли еще люди, их лиц Иггельд в полутьме не рассмотрел: Черныш закрыл крыльями. Ветер теперь в лицо, затем спина вздыбилась, Ратша охнул и крепче ухватился за Иггельда, это Черныш опустился на зад, но не проехался, обдирая еще мягкую плоть, а как прилип, крылья с сухим треском потянулись на спину.
Ратша шумно выдохнул, Иггельд расстегивал ремни, руки почему-то дрожали. Ратша исчез, а когда Иггельд соскользнул по гладкому боку на землю, Ратша уже без всякой боязни стоял почти у самой морды Черныша. Подошел Апоница, хлопнул Ратшу по плечу.
– С посвящением!.. Раньше не летал?
– Только с ложа на пол, – признался Ратша.
– Ну и как, понравилось?
– С ложа на пол?
Оба рассмеялись, подошли Шварн и Чудин. Поздравили Ратшу, тот поворачивался гордый, указал на подошедшего Иггельда:
– Вы хоть узнаете в нем того заморыша, что унес за пазухой другого заморыша?.. Признаете дохликов, что ушли умирать в горы?
Апоница внимательно всматривался в Иггельда, сказал торопливо:
– Пойдемте ко мне в дом. Как я понимаю, ты готов отдать его в котлован…
Иггельд ахнул, что его так поняли, отшатнулся, прокричал:
– Да как же… да ни за что! Апоница, как ты мог… Как мог на меня такое?.. Да чтоб я друга в темницу?
Он задохнулся от возмущения, грудь ходила ходуном, разводил руками, не мог отыскать слов, только побагровел, кончики ушей вспыхнули. Апоница смотрел пристально, наконец тяжело вздохнул, уронил взгляд.
– Ладно, прости… Истолковал так, как будто ты… уже не совсем сумасшедший. Ладно, что будет, то будет. А чего не будет, того и не будет. Пусть этот летающий… заночует в моем дворе. Ничего не разрушит?.. Ладно, даже если и разрушит. Пойдем, здесь все-таки городская площадь. И хотя город существует благодаря драконам, но все же… порядки все ужесточаются.
– Черныш, – сказал Иггельд. – За мной!
Он видел, как все четверо напрягаются, как деревенеют лица, а улыбки застывают, когда горячее дыхание из нависающей над ними пасти дракона развевает волосы. Черныш добросовестно шел следом, очень близко шел, желая быть в стае всемогущих людей, гордый тем, что приняли, что тоже с ними, и только жаль, что другие драконы не видят, что он идет, тоже человек, вместе со всеми.
Во дворе Апоницы сперва пришлось загнать в сараи трех свиней, увести коня и шугнуть кур. Черныш лег возле колодца, голова с вытаращенными глазами оказалась возле ведра. Апоница вздохнул, но ничего не сказал, широким жестом пригласил всех в дом.
Уже на крыльце оглянулся, спросил с глубоко упрятанным беспокойством:
– А его не надо привязывать… хотя бы к коновязи?
– К коновязи?
– Да, это глупо, он и всю конюшню на себе утащит, но хотя бы… чтобы он видел?
Иггельд сказал с упреком, хотя раздувался от гордости:
– Посмотрите на него! Разве похоже, что он собирается убежать?
Черныш приподнял голову, видя, как все четверо рассматривают его с крыльца. Хвост заскреб по земле, а голова приподнялась. Иггельд увидел, что дракон готов сорваться с места, уверенный, что с ним хотят играть, крикнул поспешно:
– Лежать!.. Сторожи!
Черныш замер, на морде готовность не пропустить никого во двор, бдить и не пущать, Апоница вздохнул:
– А что он сторожит? И от кого?.. Ладно, постараюсь предупредить всех домашних, чтобы ни под каким предлогом не выходили.
ГЛАВА 7
В просторном доме Апоницы собрались в самой большой комнате, он устроил настоящий пир: велел сестре, что жила в его доме взамен давно умершей жены, достать из подвала острый вантийский сыр, мясо молодого теленка, отваренное в редких травах, что придавали особый пряный вкус давно привычному мясу, на столе появился и кувшин вина, но Иггельд, как с неудовольствием заметил Апоница, ел драгоценное мясо так же безучастно, как и обычное, а сыр глотал, не смакуя и даже не разжевывая.
Да что это я, спохватился он, я уже постарел, по-настоящему постарел, стал ценить вкусную еду и питье, а этот молодой и горячий пока не знает и не ищет удовольствия во вкусной еде, для него высшая радость – драконы! А для меня… разве не так?
В просторной комнате один светильник горел у дверей, другой на столе, оба давали слабый оранжевый свет, зато в широкое окно смотрела огромная полная луна и заливала комнату ярким светом ночного солнца. Светильник же подсвечивал лица снизу, делая их странными и незнакомыми, по стенам двигались широкие пугающие тени.
Ратша толкнул впавшего в раздумья хозяина.
– Не спи за столом!
Апоница вздрогнул, на него смотрели с улыбками, со всех сторон блестели молодые здоровые зубы, слышался стук ножей, отделяющих куски мяса и сыра.
– Я думаю, – огрызнулся он. – Это вы еще не думаете, а… как молодые драконы!
– А старые? – спросил Шварн хитренько.
– Старые драконы уже думают, – отрезал Апоница с достоинством. – На то они и старые. Я вот что думаю, Иггельд… Ты сделал великое дело. По-настоящему великое. Жаль только, что никто тебя не поддержит.
Все насторожились, Шварн спросил с непониманием:
– В чем?
– В новых методах, – отрезал Апоница. – Вы что, не заметили? Это же не просто чудачество. Иггельд сумел воспитать… вылепить, создать!.. не дракона-раба, как у нас, не дракона-помощника. У него это друг, что за косой взгляд на хозяина раздерет нас всех в клочья!
Ратша зябко повел плечами, вздрогнул.
– Да, – признался он, – ты в самую точку! Эта зверюга все время смотрит то на него, то на всех нас и как бы умоляет: ну попробуйте толкнуть моего хозяина или замахнитесь, ну сделайте что-нибудь такое, чтобы я получил право показать хозяину, как я его люблю!.. Представляю, как бы он доказывал. И подошвы бы не выплюнул!
Иггельд смутился, жалко покраснел, запротестовал:
– Да что вы такое на него говорите! Он же такой умный!
Он не понял, почему все переглянулись, Ратша сказал довольно:
– Ага, даже не сказал, что у него зверь покорный или хотя бы послушный!.. Он сам не считает его рабом, заметили? Говорит о нем, как… об Апонице!
Все заулыбались, Апоница оставался серьезным, кивнул.
– Ты прав, Ратша. Хоть и кичишься, что знаток только воинского дела, но пожил с нами, многое понял лучше, чем мы, ибо смотришь со стороны.
Лунный свет померк, в комнате стало намного темнее. Ратша охнул, сдавленно выругался. Перед окном, заслоняя весь проем, поднималась огромная блестящая в лунном свете глыба. Искры рассыпались на чуть изогнутых металлических пластинках, искрились на двух толстых выступах, из-под которых страшным огнем горящих углей полыхали пурпурно-красные глаза. Ниже на сильно выдвинутом широком уступе из двух красиво вырезанных ноздрей шел легкий синеватый дымок. Пасть приоткрылась, грозно блеснули огромные зубы, вспыхнул жарким огнем высунутый язык, совсем уж жутко смотрелась уходящая вглубь глотка.
Иггельд сказал смущенно:
– Да что это он такой любопытный… Простите, я сейчас!
Он вскочил, едва не опрокинул стол, Ратша едва успел поймать подпрыгнувший кувшин, бросился к окну. Все видели, как после короткого жеста дракон отступил, а по второму лег и даже опустил голову на лапы.
Иггельд вернулся, сказал с раскаянием:
– Моя вина, я только велел не покидать двор. Сейчас все в порядке. Он не поднимется.
Ратша спросил с недоверием:
– Даже если буду водить перед его мордищей теленка?
– Да хоть свинью, – ответил Иггельд. Наткнувшись на непонимающий взгляд, объяснил: – Он очень любит сало. Настоящий куяв!..
– И ничего?
– Как ничего? Быстрее наедается.
Апоница подошел к окну, Иггельд видел только худую согбенную спину, но и по ней видел, с каким напряженным вниманием старый смотритель драконов всматривается в Черныша. И сам, вспоминая внешность своего перепончатого друга, представил себе то, что видит Апоница: постоянные и все увеличивающиеся нагрузки сделали из простого дракона нечто чудовищное: весь в броне, под которой тугие мышцы, могучие крылья, широкая голова с высоким умным лбом и широко расставленные глаза под надбровными выступами…
– Ждет, – проронил Апоница, не оборачиваясь. – Он в самом деле тебе предан, Иггельд. Это видно, с какой надеждой он смотрит на дверь. Ждет, когда же ты, самый замечательный, осчастливишь его появлением…
– Он уже пробует огнем, – сказал Иггельд гордо. Добавил поспешно: – Правда, еще не получается… но горячий воздух уже выдыхает.
Апоница медленно повернулся, оперся костлявым задом о широкий подоконник.
– Это я ощутил… – заметил он. – Только не поверил. Думал, со страху.
– Со страху? – не поверил Иггельд.
– А что не так?
Иггельд промямлил в неловкости:
– Я просто не верю, что вы… чего-то боитесь. Я вас чаще видел на спинах драконов, чем на улице.
Апоница усмехнулся.
– Лучше поверь. Бесстрашные наездники гибнут быстро. Даже осторожные гибнут, сам знаешь. А тут иду, как дурак, это чудовище дышит за спиной прямо в затылок… А я иду, стыдно показать, что трушу, когда вы все идете, такие стойкие.
Ратша покрутил головой, признался со смешком:
– Если честно, то я все равно трусил. И когда летал, и когда эта зверюга топала за спиной.
Шварн и Чудин переглянулись, оба сказали почти в один голос:
– И я боялся…
– И я трусил…
Иггельд сказал обиженно:
– Вы чего? Он у меня такая застенчивая лягушечка!.. Тихий такой, мухи не тронет. Зачем обижаете?
Шварн переспросил с недоверием:
– Но как может пробовать огнем? Это же еще сколько лет, пока…
Ратша ответил вместо Иггельда:
– Дети героев взрослеют рано.
Апоница кивнул, глаза странно мерцали.
– Прочишь в герои? Впрочем, ты прав. В таких жутких условиях оставалось только умереть или стать героем.
Шварн тоже подошел к окну, долго рассматривал Черныша, повернулся с завистливым вздохом.
– Великолепен. Ничего не скажешь! Это не тот заморыш, которого надо было умертвить. Это же скала с крыльями, а не дракон. Куда там, если правду сказать, всем нашим котлованным драконам! Признавайся, гад, какие у тебя секреты?
Иггельд вздохнул: одни и те же вопросы, одни и те же ответы, скорее надо учиться просто отгавкиваться или посылать к черту. Ведь ясно же, что весь мир шагает не в ногу, только один он верно, так это надо еще и объяснять!
– Я не общаюсь с ним раз в неделю, – ответил он заученно. – С этим я…
– Дружишь?
Иггельд вымученно улыбнулся.
– А почему с таким недоверием? Да, я считаю, что именно дружу. И он все еще считает меня старшим другом. Он подчиняется мне не как конь или вол, а как… скажем, пес. Мы с ним постоянно летаем, охотимся. У него крылья впятеро сильнее, чем у ваших драконов, которых выпускают полетать раз в две недели. Даже когда нам незачем летать, мы летаем. Я заставляю его подниматься настолько высоко, что у нас обоих кровь из ноздрей, заставляю догонять мои стрелы, я взваливаю ему на спину целые скалы, и мы летаем так над горами…
– И он все это терпит?
Иггельд развел руками.
– Ему самому это нравится. Понимаешь, я его каждый раз хвалю, восторгаюсь, какой он сильный, какой быстрый, как высоко или далеко летает… а он из кожи вон лезет, чтобы удивить меня еще больше… Ну, ладно, нам пора! Спасибо, Апоница…
Апоница удивился:
– За что?
– Что предоставил двор, – ответил Иггельд серьезно.
– Для хвастовства, – пояснил Шварн ехидно.
– Для бахвальства, – уточнил Чудин еще ехиднее. Засмеялся: – Да ладно тебе, Иггельд! Не видишь разве, мы просто завидуем. И даже не скрываем, все равно такое не скроешь. Ты нас повозил мордами по земле, повозил… Завтра о твоем драконе заговорит весь город.
– Этого я и хочу, – ответил Иггельд очень серьезно. – Может быть, старшие смотрители поймут и тоже станут…
Ратша поднялся, прогудел могучим голосом:
– Это ты взлетел слишком высоко. Пойдем, я проведу тебя. Похоже, там за воротами уже собирается толпа! Нет, не с цветами… Готовы разорвать и тебя с драконом, и Апоницу. За что?.. Люди всего боятся, Иггельд. Мы вот тоже боялись, теперь видим, что у тебя нет никакого дракона, а там во дворе сидит и лижет лапку просто тихий зайчик. Большой только зайчик. С крылышками, как воробышек. Но, думаю, тебе все же запретят прилетать сюда. У тебя ж нет штыря боли… в смысле, у твоего зайчика нет. Здесь уже забыли, с чего начинался наш Город Драконов, все давно обзавелись семьями, стали сытыми и берегущими свою сытость. Народ быстро привыкает к безопасности, Иггельд!.. И чтобы оправдаться в трусости, в стремлении вкусно есть и мягко спать, всегда ссылаются на семьи, детей. Мол, я бы на любые подвиги, но жена, дети, огород, корова… Они и тебе бы такой штырь вставили, чтобы управлять. Неуправляемые люди необходимы, чтобы державе выжить, но крайне неудобны для общения, для соседей…