Ни свет ни заря дети были уже на ногах, но завтрак подавали только после мессы, а мессу служили, когда встанет граф, и поэтому им пришлось ждать. Слуги, которые поднимались раньше всех, поручили им натаскать дров на весь день. Врывавшийся через открываемую дверь холодный воздух выстудил помещение, и взрослые начали просыпаться. Когда дети уже натаскали дров, они увидели Алину…
Как и накануне вечером, она спустилась в зал по лестнице, но сегодня выглядела совсем иначе. На ней была короткая туника, на ногах – валеные башмаки. Вьющиеся волосы, убранные назад и затянутые лентой, открывали изящную линию подбородка, маленькие ушки и белоснежную шею. Темные глаза, казавшиеся накануне серьезными и взрослыми, искрились весельем и радостью; на губах играла улыбка. Алину сопровождал тот самый мальчик, что во время ужина сидел рядом с ней и графом, на год-два старше Джека. Он с любопытством разглядывал незнакомых детей, но первой с ними заговорила Алина.
– Вы кто? – спросила она.
– Мой отец каменщик, который будет ремонтировать замок. Меня зовут Альфред, это моя сестра Марта, а это Джек.
Когда она подошла поближе, Джек с благоговением почувствовал запах лаванды. И как это человек может пахнуть цветами?
– Сколько тебе лет? – Алина продолжала разговаривать с Альфредом.
– Четырнадцать. – Джек видел, что Альфред тоже очарован ею.
– А тебе сколько? – набравшись смелости, выпалил Альфред.
– Шестнадцать. Есть хотите?
– Хотим.
– Пошли со мной.
Следом за ней дети вышли из зала и спустились по ступенькам.
– Но до мессы нам ничего не дадут, – снова заговорил Альфред.
– Здесь делают то, что велю я, – вскинув голову, сказала Алина.
Через мост она провела их в нижний двор и велела дожидаться у кухни, сама же вошла.
– Правда, хорошенькая? – повернувшись к Джеку, прошептала Марта.
Он молча кивнул. Через несколько минут Алина вышла, держа в руках кувшин с пивом и буханку пшеничного хлеба. Разломив хлеб, дала каждому по куску и пустила по кругу кувшин.
– А где твоя мама? – робко спросила Марта.
– Моя мама умерла, – проговорила Алина.
– Тебе грустно?
– Было грустно, но это случилось давным-давно. – Она кивнула на стоящего рядом мальчика: – Ричард даже не помнит.
Джек понял, что Ричард, по всей вероятности, брат.
– Моя мама тоже умерла, – сказала Марта, и к ее глазам подступили слезы.
– Когда? – спросила Алина.
– Неделю назад.
Джек обратил внимание, что слезы Марты не тронули Алину, если только таким образом она не пыталась спрятать собственное горе.
– Постой, – она удивленно посмотрела на Марту. – Кто же тогда женщина, что пришла с вами?
– Моя мама, – подал голос Джек. Ему жуть как хотелось что-нибудь ей сказать.
Алина взглянула на него, словно впервые увидела.
– А где в таком случае твой отец?
– У меня его нет, – ответил Джек. Уже то, что она смотрела на него, заставляло его испытывать волнение.
– Он тоже умер?
– Нет, – сказал Джек. – У меня никогда не было отца.
С минуту все молчали, а потом Алина, Ричард и Альфред грохнули от смеха. Озадаченный Джек смотрел на них непонимающими глазами, а они заливались все сильнее. Он чувствовал себя оскорбленным. Что смешного, если у него никогда не было отца? Даже Марта улыбалась, забыв про слезы.
– Тогда откуда же ты появился, – язвительно спросил Альфред, – если у тебя не было отца?
– Из мамы. Все малыши появляются из своих мам, – сказал совершенно сбитый с толку Джек. – Отцы-то здесь при чем?
Они захохотали еще громче. Ричард весело прыгал, показывая на Джека пальцем, а Альфред, повернувшись к Алине, заявил:
– Да он ничего не понимает! Мы его в лесу нашли.
У Джека запылали щеки. Он был так счастлив говорить с Алиной, а теперь она считает его законченным дураком, лесным дикарем, и, что еще хуже, он действительно не понимал, почему они смеялись. Хотелось плакать, а хлеб застрял в горле, и никак не мог его проглотить. Джек посмотрел на Алину. Ее милое личико раскраснелось от смеха. Это было невыносимо. Он бросил на землю хлеб и ушел.
Джек брел куда глаза глядят, пока не уткнулся в земляной вал. По его пологому склону он вскарабкался на вершину и сел на холодную землю, глядя вдаль, жалея себя и ненавидя и Альфреда, и Ричарда, и даже Марту с Алиной. «У принцесс нет сердца», – решил он.
Зазвонили к утренней мессе. Церковные службы стали для него еще одной загадкой. На языке, который не был ни английским, ни французским, священники пели гимны и разговаривали со статуями, картинами и даже существами, которые были вообще невидимы. По возможности, мать Джека старалась избегать посещения служб. Поскольку население Эрлскастла потянулось к часовне, Джек незаметно перебежал на другую сторону вала и притаился.
Замок окружали ровные голые поля, а вдали начинался лес. Два ранних путника шагали по направлению к воротам. Небо было затянуто низкими серыми тучами. «Может, пойдет снег?» – подумал Джек.
Он увидел еще двоих гостей, приближавшихся к замку. Эти были верхом. Они скакали во весь опор, быстро настигая первую пару. Подъехав к деревянному мосту, перевели коней на шаг. Всем четверым придется дождаться окончания мессы, прежде чем они смогут заняться делами, ибо службу посещали все, кроме стоявших на часах стражников.
Внезапно раздавшийся рядом голос заставил Джека подпрыгнуть.
– Ах, вот ты где! – То была его мать. Джек обернулся, и она поняла, что сын расстроен. – Что случилось?
Он хотел, чтобы она утешила его, но вместо этого заставил свое сердце ожесточиться и произнес:
– Скажи, мама, у меня был отец?
– Да. – Она опустилась рядом. – У всех есть отцы.
Он отвернулся. Это она виновата в его унижении, так как никогда не рассказывала об отце.
– И где он теперь?
– Он умер.
– Когда я был маленьким?
– Еще до того, как ты родился.
– Но как же он мог быть моим отцом, если умер еще до моего рождения?
– Видишь ли… дети получаются из семени. А семя выходит из мужского членика и сеется у женщины внутри. Затем у нее в животике из этого семени вырастает ребеночек, а когда наступает срок, он выходит на свет Божий.
С минуту Джек молчал, переваривая услышанное. Он подозревал, что все это связано с тем, что мать и Том делают по ночам.
– Том собирается посеять в тебя семя?
– Может быть.
– И тогда у тебя будет еще один ребенок?
Она кивнула.
– Твой братишка. Ты хотел бы?
– Мне все равно, – сказал Джек. – Том уже отнял у меня тебя. Брат ничего не изменит.
Она обняла и прижала его к себе.
– Никто никогда не сможет отнять меня у тебя.
Ему стало немного лучше.
Они еще помолчали, потом она сказала:
– Холодно здесь. Пойдем посидим до завтрака у огня.
Джек кивнул. Они встали и, перебравшись через земляной вал замка, сбежали по его склону во двор. Тех четверых, что прибыли этим утром, видно не было. Возможно, они пошли в часовню.
Проходя по мосту в верхний двор, Джек спросил:
– А как звали моего отца?
– Так же, как и тебя, – Джек, – ответила она. – Джек Шербур.
Это было приятно. Он носил то же имя, что и отец.
– Значит, если появится еще один Джек, я могу говорить, что меня зовут Джек, сын Джека – Джексон.
– Можешь. Люди не всегда называют нас так, как нам хочется… Но можно попробовать.
Джек кивнул. Теперь он чувствовал себя гораздо лучше. Впредь он будет звать себя Джек Джексон. Ему уже не было так стыдно. В конце концов он узнал, что такое отцы. И еще он узнал имя своего.
Они подошли к сторожевой башне верхнего двора. Здесь часовых не было. Мать остановилась и нахмурилась.
– Чует мое сердце, что-то здесь не то, – сказала она.
Ее голос звучал спокойно и обыденно, но в нем слышалась тревожная нотка, от которой по спине Джека пробежал холодок и появилось предчувствие беды.
Мать направилась в сторожевую башню. Мгновение спустя Джек услышал ее сдавленный возглас. Он побежал за ней. Мать застыла от потрясения – ладони прижаты к губам, глаза уставились в пол.
Часовой лежал на спине, раскинув руки, с перерезанным горлом. Рядом с ним разлилась целая лужа крови. Без сомнения, он был мертв.
III
Уильям Хамлей и его отец выехали в полночь. С ними была почти сотня конных рыцарей и воинов. В арьергарде ехала мать. Все это войско, освещаемое пылающими факелами, их укутанные от морозного ночного воздуха лица, должно быть, наводили ужас на жителей деревень, через которые они проносились по пути в Эрлскастл. Когда домчались до перекрестка дорог, было еще совсем темно. Здесь они пустили коней шагом, чтобы дать им отдохнуть и не создавать лишнего шума. А когда забрезжил рассвет, войско Хамлеев укрылось в лесу, что окружал замок графа Бартоломео.
Уильям не сосчитал точного числа ратников, которых видел в замке, – за это упущение мать бранила его нещадно, несмотря на то что, как пытался он ей объяснить, многие из находившихся там воинов ждали, когда их пошлют с поручением, в то время как другие вполне могли прибыть и после его отъезда, так что на его подсчет все равно нельзя было бы положиться. Но как сказал отец, это все же лучше, чем ничего. По приблизительной оценке Уильяма, в замке собралось около сорока воинов. Таким образом, если за последние несколько часов не произошло серьезных изменений, Хамлеи будут иметь преимущество даже большее, чем два против одного.
Конечно, обложить замок им не удастся. Однако они разработали план, как его захватить, не прибегая к осаде. Трудность заключалась лишь в том, что дозорные непременно заметят приближение неприятеля и успеют закрыть ворота задолго до того, как отряд окажется у них. Нужно было найти способ сохранить ворота замка открытыми в течение того времени, которое потребуется войску, чтобы домчаться туда из своего лесного укрытия.
Только мать Уильяма могла разрешить эту проблему.
– Нужен отвлекающий удар, – сказала она, трогая фурункул на щеке. – Нечто такое, что посеет в них панику, и они заметят наше войско только тогда, когда будет слишком поздно. Что-нибудь вроде пожара.
– Если придет кто-то чужой, – возразил Перси Хамлей, – и устроит пожар, это тем более встревожит их.
– Нужно сделать по-хитрому, – подал голос Уильям.
– Именно так, – нетерпеливо сказала мать. – Этим займешься ты, когда они соберутся на мессу.
– Я?! – опешил Уильям.
В общем, начало операции было возложено на него.
Утреннее небо светлело невыносимо медленно, Уильям нервничал, теряя терпение. Ночью они внесли в план некоторые уточнения, но уверенности в том, что его удастся осуществить, не было: Уильяма с товарищами могли по каким-то причинам не пустить в замок, или они могли вызвать подозрение, и тогда было бы невозможно действовать исподтишка, или их могли схватить до того, как они успеют хоть что-нибудь сделать. Но даже если план удастся, предстоит сражение, первое настоящее сражение Уильяма. Будут раненые и убитые, и одним из этих неудачников вполне может оказаться он сам. От страха у него свело живот. Там будет и Алина, а случись ему потерпеть поражение, она, конечно же, об этом узнает. Но с другой стороны, если он станет победителем, то у нее на глазах. Уильям вообразил, как ворвется в ее спальню с окровавленным мечом в руке. Тогда-то она и пожалеет, что выставила его на посмешище.
Из замка донесся звон колокола, созывавшего прихожан на утреннюю мессу.
Уильям кивнул, и двое, отделившись от его группы, полем пошли по направлению к замку. Это были Раймонд и Рэннульф, воины с суровыми лицами и крепкими мускулами, всего на несколько лет старше Уильяма. Он сам их выбрал: отец наделил его полной свободой действий. Что до старшего Хамлея, то он возглавит остальной отряд.
Уильям смотрел, как Раймонд и Рэннульф быстро шагают по замерзшему полю. Когда до замка оставалось рукой подать, он взглянул на Уолтера, пнул его коня, и они рысью рванули вперед. Часовые на башнях должны были увидеть, что к замку приближаются четверо: двое пеших и два всадника. Все это выглядело абсолютно невинно.
Расчет Уильяма оправдался. Они с Уолтером обогнали Раймонда и Рэннульфа примерно в сотне ярдов от замка и спешились у моста. Сердце Уильяма замерло. Если он не справится с заданием, то и штурм сорвется.
У ворот стояли двое стражников, Уильям не мог отделаться от мысли, что в замке его ждет засада и, как только он подойдет, на него набросится дюжина воинов, которые изрубят его на куски. Однако стражники, хоть и выглядели настороженно, волнения не проявляли. Они были без доспехов, а у Уильяма с Уолтером под плащами были надеты кольчуги.
Страх буквально парализовал Уильяма, во рту пересохло. Один из стражников его узнал.
– Привет тебе, лорд Уильям! – весело крикнул он. – Снова пожаловал просить руки госпожи, а?
«Прости, Господи», – слабым голосом прошептал Уильям и вонзил ему в живот кинжал, резким движением направив лезвие вверх – под ребра, к сердцу.
Захрипев, тот изогнулся и широко раскрыл рот, словно собираясь закричать. Шум мог все испортить. Потеряв голову и не зная, что делать, Уильям рванул кинжал на себя и, ударив им в перекошенный от боли рот, пропихнул в горло. Крик умирающего захлебнулся в хлынувшей крови. Его глаза закатились. Когда он рухнул на землю, Уильям выдернул наконец кинжал.
Испуганный возней, конь Уильяма попятился. Уильям ухватил его за узду и взглянул на Уолтера, который только что расправился со вторым стражником. Слуга действовал более умело, одним движением перерезав жертве горло, так что тот умер, не издав ни звука. Про себя Уильям решил, что это следует запомнить: может пригодиться, когда ему потребуется добить кого-то без лишнего шума. И тут его осенило. «Я сделал это! – восторженно подумал он. – Я убил человека!»
Он понял, что больше не испытывает страха.
Передав поводья Уолтеру, Уильям побежал по винтовой лестнице на самый верх сторожевой башни. Там находился механизм для подъема моста. Двух ударов мечом оказалось достаточно, чтобы разрубить толстый канат, конец которого Уильям выбросил в окно. Упав на берег рва, канат плавно и почти бесшумно сполз в воду. Теперь уже никто не сможет поднять этот мост, когда налетит отцово войско.
Раймонд и Рэннульф подошли как раз в тот момент, когда Уильям уже спускался. Первым делом им надо было сломать гигантские, обитые железом дубовые ворота, закрывавшие арку, под которой находился проход с моста на внутреннюю территорию замка. Они вытащили принесенные с собой деревянные молотки и зубила и принялись выбивать строительный раствор, в котором крепились мощные металлические петли. Ударявшиеся о зубила молотки производили глухой, тяжелый грохот, который казался Уильяму невыносимо громким.
Между тем он, не теряя времени, оттащил мертвых стражников в сторожевую башню. Поскольку местное население слушало мессу в храме, можно было надеяться, что тела убитых обнаружат, когда будет уже слишком поздно.
Он взял у Уолтера поводья своего коня, они вышли из-под арки и через двор направились к конюшне. Уильям старался идти спокойным, неторопливым шагом, тайком поглядывая на стоявших на сторожевых башнях часовых. Вдруг кто-нибудь из них видел, как упал в ров канат подъемного моста? Не смущает ли их стук молотков? Но они безразлично смотрели на шедших по двору незнакомцев, а стук молотков, уже не такой отчетливый в ушах Уильяма, похоже, наверху и вовсе был неслышим. Уильям чувствовал облегчение. Задуманный ими план осуществлялся.
Они вошли в конюшни и, не завязывая, набросили на жердь поводья своих коней, чтобы животные легко могли убежать. Затем Уильям достал огниво, высек искру и поджег лежавшее на полу сено. Оно было грязным, а местами и мокрым, но тем не менее начало медленно разгораться. Уильям запалил его еще в нескольких местах. Тем же самым был занят Уолтер. С минуту они стояли, глядя, как разгорается огонь. Почуявшие запах дыма лошади начали волноваться в своих стойлах.