Дверь тут действительно имелась, и это была как раз та самая, в нише которой прятался Бюсси, в результате чего, приподняв повязку, предполагаемый математик оказался лицом к лицу с нашим героем.
– Ну как? – поинтересовался Бюсси.
– Ой! – удивился любитель ночных прогулок, отступая на шаг.
– Вот тебе раз! – сказал Бюсси.
– Но это невозможно! – воскликнул неизвестный.
– Как видите, возможно, но случай и в самом деле необычный. Так, значит, вы тот самый лекарь?
– А вы тот самый дворянин?
– Тот самый.
– Иисус! Какая удача!
– Тот самый лекарь, – продолжал Бюсси, – который вчера вечером перевязал дворянина, получившего удар шпагой в бок?
– Верно.
– Все так, я вас тотчас же узнал. Должен сказать, что рука у вас нежная, легкая и в то же время очень умелая.
– Ах, сударь, я не ожидал встретить вас здесь.
– А что вы ищете?
– Дом.
– А-а, вы ищете дом? – протянул Бюсси.
– Да.
– Стало быть, вы знаете, где он?
– Как же я могу это знать? – ответил молодой человек. – Ведь мне завязали глаза, прежде чем отвести туда.
– Вас туда отвели с завязанными глазами?
– Конечно.
– Но вы уверены, что действительно приходили в этот самый дом?
– В этот или в один из соседних. В какой именно – я не уверен, поэтому я и разыскиваю…
– Прекрасно, – сказал Бюсси, – значит, все это не сон!..
– Что – все? Какой сон?
– Надо вам признаться, любезный, мне казалось, что все это приключение, кроме удара шпагой, разумеется, было просто сном.
– Я вас понимаю, – сказал молодой врач, – этим вы меня не удивили, сударь.
– Почему не удивил?
– Я сам думал, что во всем этом есть какая-то тайна.
– Да, любезный, и эту тайну я хочу прояснить. Вы не откажетесь мне помочь, не правда ли?
– Разумеется.
– По рукам. Но прежде всего один вопрос.
– Слушаю.
– Как вас зовут?
– Сударь, – сказал молодой лекарь, – я не стану принимать ваши слова за намеренное оскорбление. Я знаю, что, по доброму обычаю и по существующему порядку, в ответ на ваш вопрос мне подобало бы гордо вскинуть голову и, подбоченившись, спросить: «А вы, сударь, кем вы изволите быть?» Но у вас длинная шпага, а у меня только мой ланцет, у вас вид знатного дворянина, а я, промокший до костей, по пояс в грязи, я должен вам казаться каким-то проходимцем. Поэтому отвечу вам просто и чистосердечно: меня зовут Реми ле Одуэн.
– Прекрасно, сударь, тысячу раз благодарю. Что до меня, то я граф Луи де Клермон, сеньор де Бюсси.
– Бюсси д’Амбуаз! Герой Бюсси! – восторженно воскликнул юный медик. – Так вот оно что! Сударь, вы тот самый знаменитый Бюсси, тот полковник, который, который?.. О!
– Тот самый, сударь. А теперь, когда мы выяснили, кто мы такие, сделайте милость, удовлетворите мое любопытство, несмотря на то что вы весь вымокли и измазались в грязи.
– И в самом деле, – сказал молодой человек, сокрушенно разглядывая свои короткие штаны, сплошь забрызганные грязью, – и в самом деле, мне, как Эпаминонду Фиванскому,[29] очевидно, придется провести три дня дома, ведь в моем гардеробе всего лишь одни штаны и только один камзол. Но, простите, как мне показалось, вы соблаговолили задать мне какой-то вопрос?
– Да, сударь, я хотел бы у вас спросить, как вы попали в тот дом.
– Весьма простым и в то же время очень сложным путем. Судите сами.
– Посмотрим.
– Господин граф, извините меня, я был так потрясен, что обращался к вам, не называя вашего титула.
– Какие пустяки, продолжайте.
– Господин граф, вот моя история: я живу на улице Ботрейи в пятистах двух шагах отсюда. Я бедный ученик хирурга, но, могу вас заверить, рука у меня довольно умелая.
– Я и сам имел случай в этом убедиться, – сказал Бюсси.
– Учился-то я усердно, – продолжал молодой человек, – да вот пациентов не приобрел. Меня зовут, как я уже говорил, Реми ле Одуэн; Реми – потому, что такое имя дали мне при крещении, и Одуэн – потому, что я родился в Нантей-ле-Одуэн. Семь или восемь дней тому назад за Арсеналом какого-то бедолагу как следует полоснули ножом, я зашил ему кожу на животе и очень удачно втиснул туда кишки, которые вывалились было наружу. Эта операция принесла мне некоторую известность в округе, и, видимо, благодаря ей мне посчастливилось: вчера ночью меня разбудил чей-то приятный голосок.
– Голос женщины! – воскликнул Бюсси.
– Да, но не спешите с выводами, граф, какой бы деревенщиной я ни был, все же я понял, что это голос служанки. Я их знаю, ведь мне гораздо чаще приходилось иметь дело со служанками, чем с госпожами.
– И что же вы сделали?
– Я поднялся и открыл дверь, но едва я высунул голову, как две маленькие, не слишком нежные, но и не чересчур загрубелые ручки наложили мне на глаза повязку.
– И вам при этом не сказали ни слова?
– Нет, как же, мне было сказано: «Идите со мной, не пытайтесь разглядеть, куда я вас веду, молчите, вот ваше вознаграждение».
– И этим вознаграждением?..
– Оказался кошелек с пистолями, который вложили мне в руку.
– Ага! И что вы ответили?
– Что я готов следовать за моей очаровательной проводницей. Я не знал, очаровательна она или нет, но подумал, что маслом каши не испортишь.
– И вы последовали за ней без возражений, не требуя никаких гарантий?
– Мне часто приходилось читать в книгах о подобных историях, и я заметил, что для врача они всегда кончаются чем-нибудь приятным. Итак, я последовал за незнакомкой, как я уже имел честь вам доложить; меня вели по твердой земле, к ночи подмерзло, и я насчитал четыреста, четыреста пятьдесят, пятьсот и, наконец, пятьсот два шага.
– Хорошо, – сказал Бюсси, – это было умно с вашей стороны. И вот теперь мы, по-вашему, должны быть у той двери?
– Во всяком случае, где-то поблизости от нее, потому что на сей раз я насчитал четыреста девяносто девять шагов. Конечно, хитрая девчонка могла повести меня окольным путем, – по-моему, она была способна выкинуть со мной подобную штуку.
– Да, допустим, она позаботилась о такой предосторожности, тем не менее, будь она даже хитра, как сам дьявол, наверное, она все же сболтнула вам что-нибудь, назвала какое-то имя?
– Никакого.
– Может быть, вы сами что-нибудь приметили?
– Только то, что можно приметить пальцами, приученными в иных случаях заменять глаза, то есть – дверь, обитую гвоздями, прихожую за дверью, в конце прихожей – лестницу.
– Слева?
– Вот именно. Я даже сосчитал ступеньки.
– Сколько их было?
– Двенадцать.
– И потом сразу вход?
– Думаю, что сначала коридор: открывали три двери.
– Хорошо.
– А потом я услышал голос. Ах, на сей раз это был голос госпожи, такой нежный и мелодичный.
– Да, да. Это был ее голос.
– Конечно, ее.
– Ее, ее, клянусь вам.
– Вот уже кое-что, в чем вы можете поклясться. Дальше меня втолкнули в комнату, где лежали вы, и разрешили снять повязку.
– Все так.
– И тогда я вас увидел.
– Где я был?
– Вы лежали на постели.
– На постели с занавесками из белого шелка в золотых цветах?
– Да.
– А стены комнаты были покрыты гобеленами?
– Правильно.
– А на потолке написаны фигуры?
– Точно так, а в простенке между окнами…
– Портрет?
– Вот именно.
– Женщины в возрасте от восемнадцати до двадцати лет?
– Да.
– Блондинки?
– Да, несомненно.
– Прекрасной, как ангел?
– Еще прекрасней!
– Браво! Ну и что вы сделали?
– Я вас перевязал.
– И отлично перевязали, даю слово!
– Старался, как мог.
– Превосходно перевязали, просто превосходно, милостивый государь, сегодня утром рана почти закрылась и стала розовой.
– Это благодаря бальзаму, который я составил; на мой взгляд, он отлично действует, ибо, не зная, на ком мне его испробовать, я не раз протыкал себе кожу в самых различных местах тела, и – честное слово! – через два-три дня дырки уже затягивались.
– Любезный господин Реми, – воскликнул Бюсси, – вы замечательный человек, я полон всяческого расположения к вам… Но дальше, что было дальше? Рассказывайте.
– Дальше вы снова потеряли сознание. Голос спросил меня, как вы себя чувствуете.
– Откуда он спрашивал?
– Из соседней комнаты.
– Значит, самой дамы вы не видели?
– Нет, не видел.
– Что вы ей ответили?
– Что рана не опасна и через двадцать четыре часа затянется.
– И она была довольна?
– Ужасно. Она воскликнула: «Боже мой, какое счастье!»
– Она сказала: «Какое счастье!»? Милый господин Реми, я вас озолочу. Ну дальше, дальше.
– Вот и все, никакого дальше. Вы были перевязаны, а мне уже ничего не оставалось там делать. Голос сказал мне: «Господин Реми…»
– Голос знал ваше имя?
– Конечно, все из-за того несчастного, которого проткнули ножом. Помните, я вам говорил?
– Верно, верно; итак, голос сказал: «Господин Реми…»
– «Будьте до конца человеком чести, не подвергайте опасности бедную женщину, поддавшуюся чувству сострадания; завяжите себе глаза, позвольте отвести вас домой и не пытайтесь подглядывать по дороге».
– Вы обещали?
– Я дал слово.
– И вы сдержали его?
– Как видите, – простодушно ответил молодой человек, – иначе я не искал бы дверь.
– Ладно, – сказал Бюсси, – это великолепная черта характера, показывающая, что вы галантный кавалер, и хотя внутри у меня все кипит от злости, я не могу не сказать: вот моя рука, господин Реми.
И восхищенный Бюсси протянул руку молодому лекарю.
– Сударь! – воскликнул пораженный Реми.
– Примите, примите ее, вы достойны быть дворянином.
– Сударь, – сказал Реми, – я вечно буду гордиться тем, что имел честь пожать руку отважному Бюсси д’Амбуазу. А пока что совесть моя неспокойна.
– Это почему же?
– В кошельке оказалось десять пистолей.
– Ну и что?
– Это слишком много для лекаря, которому больные платят за визит пять су, а то и совсем ничего не платят, и я разыскивал дом…
– Чтобы вернуть кошелек?
– Вот именно.
– Любезный господин Реми, вы чересчур щепетильны, клянусь вам; эти деньги вы честно заработали, они ваши по праву.
– Вы думаете? – с явным облегчением спросил Реми.
– Я отвечаю за свои слова, но дело в том, что расплачиваться с вами следовало вовсе не этой даме, ведь я ее не знаю, и она меня тоже.
– Вот еще одна причина вернуть деньги. Сами видите.
– Я хотел вам сказать только, что и я тоже, и я ваш должник.
– Вы мой должник?
– Да, и я расквитаюсь с вами. Чем вы занимаетесь в Париже? Давайте рассказывайте. Поверьте мне ваши тайны, любезный господин Реми.
– Чем я занимаюсь в Париже? Да, в сущности, ничем, господин граф, но я мог бы кое-чем подзаняться, имей я пациентов.
– Ну что же, вам очень повезло; для начала я вам доставлю одного пациента: самого себя. Поверьте, у вас будет большая практика! Не проходит дня, чтобы либо я не продырявил самое прекрасное творение создателя, либо кто другой не подпортил великолепный образчик его искусства в моем лице. Ну как, согласны вы заняться штопанием дыр, которые будут протыкать в моей шкуре, или тех, которые я сам проткну в чьей-нибудь оболочке?
– Ах, господин граф, – сказал Реми, – у меня так мало заслуг…
– Напротив, вы именно тот человек, которого мне надо, дьявол меня побери! Рука у вас легкая, как у женщины, и с этим бальзамом Феррагюс…
– Сударь!
– Вы будете жить у меня, у вас будут свои собственные апартаменты, свои слуги; соглашайтесь или, даю слово, вы ввергнете меня в пучину отчаяния. К тому же ваша работа еще не закончена: вам надо сменить мне повязку, любезный господин Реми.
– Господин граф, – отвечал молодой врач, – я в таком восторге, что не знаю, как выразить свою радость. У меня будет работа! У меня будут пациенты!
– Ну нет, ведь я вам сказал, что беру вас только для себя самого… ну и для моих друзей, естественно. А теперь – вы ничего больше не вспомните?
– Ничего.
– Ну, коли так, то помогите мне разобраться кое в чем, если это возможно.
– В чем именно?
– Да видите ли… вы человек наблюдательный: вы считаете шаги, вы ощупываете стены, вы запоминаете голоса. Не знаете ли вы, почему после того, как вы меня перевязали, я очутился на откосе рва у Тампля?
– Вы?
– Да… я… Может быть, вы помогали меня переносить?
– Ни в коем случае! Наоборот, если бы спросили моего совета, я решительно воспротивился бы такому перемещению. Холод мог вам очень повредить.
– Тогда я ума не приложу, как это случилось. Вам не угодно будет продолжить поиски вместе со мной?
– Мне угодно все, что угодно вам, сударь, но я боюсь, что от этого не будет проку, ведь все дома тут на одно лицо.
– Тогда, – сказал Бюсси, – надо будет посмотреть на них днем.
– Да, но днем нас увидят.
– Тогда надо будет собрать сведения.
– Мы все разузнаем, монсеньор…
– И мы добьемся своего. Поверь мне, Реми, отныне нас двое, и мы существуем не во сне, а наяву, и это уже много.
Глава XI
О том, что за человек был главный ловчий Бриан де Монсоро
Даже не радость, а чувство какого-то исступленного восторга охватило Бюсси, когда он убедился, что женщина его грез действительно существует и что эта женщина не во сне, а наяву оказала ему то великодушное гостеприимство, неясные воспоминания о котором он хранил в глубине сердца.
Поэтому Бюсси решил ни на мгновение не расставаться с молодым лекарем, которого он только что возвел в ранг своего постоянного врачевателя. Он потребовал, чтобы Реми, такой, как был, – весь в грязи с головы до ног, сел вместе с ним в носилки. Бюсси боялся, что, если он хоть на миг упустит Реми из виду, тот исчезнет, подобно дивному видению прошлой ночи; нужно было во что бы то ни стало доставить его к себе домой и запереть на ключ до утра, а на следующий день будет видно, выпускать его на свободу или нет.
Все время обратного пути было употреблено на новые вопросы, но ответы на них вращались в замкнутом кругу, который мы только что очертили. Реми ле Одуэн знал не больше Бюсси, правда, лекарь, не терявший сознания, был уверен, что Бюсси не грезил.
Для всякого человека, начинающего влюбляться, – а Бюсси влюбился с первого взгляда, – чрезвычайно важно иметь под рукой кого-нибудь, с кем можно было бы потолковать о любимой женщине. Правда, Реми не удостоился чести лицезреть красавицу, но в глазах Бюсси это было еще одним достоинством, ибо давало ему возможность снова и снова растолковывать своему спутнику, насколько оригинал во всех отношениях превосходит копию.
Бюсси горел желанием провести всю ночь в разговорах о прекрасной незнакомке, но Реми начал исполнение своих обязанностей врача с того, что потребовал от раненого уснуть или по меньшей мере лечь в постель. Усталость и боль от раны давали нашему герою такой же совет, и в конце концов эти три могущественные силы одержали над ним верх.
Однако, прежде чем лечь в постель, Бюсси самолично разместил своего нового сотрапезника в трех комнатах четвертого этажа, которые он сам занимал в годы юности. И только убедившись, что молодой врач, довольный своей новой квартирой и новой судьбой, подаренной ему провидением, не сбежит тайком из дворца, Бюсси спустился на второй этаж, в свои роскошные апартаменты.
Когда он проснулся на следующий день, Реми уже стоял возле его постели. Молодой человек всю ночь не мог поверить в свалившееся на него счастье и ожидал пробуждения Бюсси, в свою очередь желая убедиться, что все это не сон.
– Ну, – сказал Реми, – как вы себя чувствуете?
– Как нельзя лучше, милейший эскулап, ну а вы, вы довольны?
– Так доволен, мой сиятельный покровитель, что не поменялся бы своей участью с самим королем Генрихом Третьим, хотя за вчерашний день его величество должен был сильно продвинуться по пути в рай. Но не в этом дело, разрешите взглянуть на рану.
– Взгляните.
И Бюсси повернулся на бок, чтобы молодой хирург мог снять повязку.
Рана выглядела как нельзя лучше, края ее стянулись и приняли розовую окраску. Обнадеженный Бюсси хорошо спал, крепкий сон и ощущение счастья пришли на помощь хирургу, не оставив на его долю почти никаких забот.
– Ну что? – спросил Бюсси. – Что вы скажете, мэтр Амбруаз Паре?
– Я скажу, что вы уже почти выздоровели, но я открываю вам эту врачебную тайну с большим страхом, – как бы вы не отослали меня обратно на улицу Ботрейн, что в пятистах двух шагах от знаменитого дома.
– Который мы разыщем, не правда ли, Реми?
– Я в этом уверен.
– Как ты сказал, мой мальчик? – переспросил Бюсси.
– Простите, – вскричал Реми со слезами на глазах, – неужели вы сказали мне «ты», монсеньор?