– А этот клешоногий… который прикидывается волхвом, на что? Он же как клещ вцепился в его руки-ноги… А то и в язык. Ну, по-своему, по-волховьи… Короче говоря или выражаясь кратко, исподтишка, незримо. А тот, видать, уже привык драться по хитрости…
Владимир уязвленно хмурился. Выходит, что он и победил вроде бы не совсем по-равному. Это как княжеская охота, когда стой себе, а на тебя со всех сторон выгоняют оленей, дабы ты сам ножки не утрудил…
Белоян застыл, поднял руку. Все замерли, даже кони перестали фыркать, обнюхивая окровавленных людей. Высоко в небе нарастало едва слышное злобное шипение. Словно Змей Горыныч дохнул огнем или же кузнец Людота сунул раскаленный меч в растопленное масло. В двух полетах стрелы мелькнуло огненное копье, ударившее с неба, громыхнуло, на земле вспыхнул огонь, взлетели черные комья.
Не рассуждая, Владимир уже несся туда, едва успел придержать коня перед страшной ямой, где в глубине со злобным бульканьем кипела красная земля, быстро покрываясь коричневой коркой. А в самой середке вздыбилась корявая спина валуна…
Он соскочил с коня, едва не запутавшись в стремени, издали донесся истошный вопль волхва:
– Рассыпься по всему полю!.. Собирай!
Ага, собирай, подумал Владимир потрясенно. Он оставил коня, а сам, оскальзываясь на рыхлом крае, попробовал спуститься, вблизи видел, что это не камень, а покрытая окалиной глыба железа. От нее несло жаром, брови трещали, он закрылся рукой, приблизился, но брать не решился, земля только что кипела, как горячее молоко.
Смутно слышал радостные вопли. Дружинники затеяли какую-то игру, им все игра, хоть и раненные, а он, не в силах дождаться, попробовал замотать руки тряпкой из седельного мешка, обжегся, глыба даже не шевельнулась. Земля застыла, еще горячая, воздух над ней колышется, глыба в ней торчит, как прибрежный валун во льдине.
Раздосадованный, вылез, а к нему уже спешили волхв с двумя дружинниками. К великому облегчению Владимира, дружинники несли целые оглобли, предусмотрительный у него волхв!
Долго стукали острыми краями, сбивали прикипевшую землю. Наконец подважили, навалились. Земля затрещала, затрещали и колья, но глыба дрогнула, медленно поползла вверх. Волхв оттолкнул князя без стеснения:
– Погодь… Она выпала из горнила небесного кузнеца. Вишь, еще не остыла?
– Надо сразу к Людоте, – сказал Владимир торопливо.
Волхв сказал значительно:
– Небесный огонь сохранится, даже если остынет. Ты проследи, чтобы и остальное собрали. Железа много нападало. Хорошо бы собрать все, но разве соберешь те, что с маковое зерно?.. А в них та же небесная мощь…
– Ребятишек можно прислать, – предложил воевода. – Пусть ищут, выковыривают.
– Девкам на бусы, – добавил Чейман. – В Киеве есть такие…
– Я те дам девкам, – рявкнул воевода. – Воинам на украшения! На оружие.
– Волхвам, – строго сказал Белоян.
– Волхвам зачем?
– На обереги! Думаешь, не надо оберегать эти земли?
Владимир засмеялся, похлопал по рукояти уцелевшего меча:
– Вот чем надо оберегать. Родину не стены оберегают, не штучки волхвов, а наши сердца.
Белоян буркнул:
– Много тебе мечи помогли? Один сломался, второй треснул… треснул, треснул! Не видишь, я вижу. Но насчет детишек прав. Пусть ковыряются. Сколько смогут найти, за все стоит платить.
Когда возвращались, высоко по небу медленно двигался, словно выползал из липкой живицы, зеленый, как кленовый лист, Змей. Владимир рассмотрел даже просвечивающие крылья, небо раскалено, Змей пасть раскрыл, жарко.
Чуть ниже парит ястреб, этот опаснее Змея. Тот разве что на заблудшую коровенку нападет, а ястреб то и дело хватает цыплят прямо со двора. Вон еще один летит, явно уже отнес, спешит за новым…
Претич заметил глубокомысленно:
– Грят, стрелой с наконечником из такого металла Змея сшибают с одной стрелы!
– Кто говорит?
– Старики глаголят.
– Со стариков каков спрос? У них один ответ: в старину были богатыри, а скоро всемером одну соломину поднимать будут. А посмотришь на них, ага, богатыри…
Чейман услышал, подскакал ближе, горяча коня. На подбородке был глубокий порез, кровь уже запеклась коричневой коркой, а в щелях между погнутыми булатными пластинами забились коричневые комки своей и чужой крови.
– Я подсмотрел из окошка, – сказал он весело, – как мой дед садился на лошадь. Бодренько подсеменил, прыг на спину… да только и до брюха не доскочил. Встает, охает: старость – не радость!.. Оглянулся по сторонам, видит: никого нет, никто не заметил его позора. Сплюнул тогда под ноги и говорит сам себе: да ты и в молодости был не лучше…
Дружно заржали, пошли смешки, забавные случаи, кто-то затянул походную песню. Подхватили, кони пошли веселей, сами дружинники чувствовали, как песня всех выпрямляет, заставляет глядеть соколами.
Претич подъехал к Владимиру, оглянулся, снизил голос:
– Говорят, Свенельда видели…
– Где? – переспросил Владимир похолодевшими гу–бами.
– В этих как раз краях…
Словно бы огромная хищная птица пролетела над ним, закрыв исполинскими крыльями солнце. Владимир ощутил, как осыпало с головы до ног холодом. Могучие, но и очень странные люди пришли из неведомых земель в дружине его прадеда Рюрика. Кроме героев, вроде Асмунда или Рудого, были если не колдуны, то такие, как Свенельд… Священник, что при Ольге начал вести летопись, записал, что в 914-м, если считать от рождения их бога Христа, воевода Свенельд покорил главный город угличей Пересечен. В том же году сам Игорь покорил древлян, наложив дань больше Олеговой. Так что Свенельд уже тогда был как воитель равен князю Игорю, а войска у него было не меньше. Через тридцать с небольшим лет, в 945-м, Игорь убит, а Свенельд служит главным воеводой у его сына Святослава. Правда, Святослав еще совсем ребенок, и Свенельд командует всеми войсками Руси… Но вот подрос Святослав, начал свои победоносные войны… Еще почти тридцать лет Свенельд сражается бок о бок с князем, наконец в 972-м тот убит, а Свенельд, что всегда при Святославе, как-то прорывается из окружения в Киев… Служит главным воеводой уже у сына Святослава, Ярополка… Он же натравил Ярополка на брата Олега, а когда тот погиб в 977-м, Ярополк горько упрекал Свенельда, что тот, мол, добился своего…
Как и когда умер Свенельд, никто не знает, а могилы не видели. Владимир по рассказам дряхлых стариков знал, что уже у его прадеда Рюрика он был немолодым суровым воином. Когда речь идет о великих людях, то не знают даже год рождения, но все знают день и час смерти, ибо такое отмечают по всей стране. Но бывают люди, о таких поговаривают шепотом, которые появляются словно ниоткуда, оставляя заметный след, затем так же исчезают…
– Ну что ж, – ответил он хрипло, стараясь придать голосу беспечность, – потороплю Людоту, дабы меч отковал побыстрее!
ГЛАВА 12
В Киеве была целая улица кузнецов, как улицы оружейников, горшечников, пекарей, улицы с мясными лавками. Только один из кузнецов жил при княжьем тереме, во дворе ему поставили кузню, что не знала нехватки железа, угля или дюжих молотобойцев.
Заслышав стук копыт, на порог вышел сгорбленный старик. Белая как снег борода заправлена за кожаный передник, в плечах широк: любому богатырю на зависть, толстые, как бревна, руки с ревматическими вздутыми суставами опускаются до колен. Не по-старчески острые глаза окинули всадников цепким взором. Голос, хриплый и прокаленный в жарком горне, раздался как мерные удары молота по наковальне:
– Доброго здравия, княже… Давненько не захаживал.
Владимир соскочил с коня, Белоян подал ему мешок.
– Людота, – воскликнул Владимир, – ты самый лучший на свете коваль. Я не тревожил тебя, зачем мешать, но ты не знал недостатка… Но сейчас я кое-что привез особое.
Он опустил мешок к ногам старого коваля торжественно и счастливо… Людота неспешно раздвинул горловину, вгляделся, слегка отшатнулся, потом движения его стали торопливее, он суетливо, как хорь, рылся в мешке, высвобождая глыбу, Владимир хотел было уже помочь, но старик вытащил глыбу с неожиданной прытью. В его руках она поблескивала синеватыми искрами. Людота перевел потрясенный взор на Владимира:
– Где ты отыскал такое чудо?
– Правда, неплохое железо? – спросил Владимир как можно небрежнее, хотя готов был завизжать от счастья, кувыркнуться через голову, как дешевый скоморох.
– Железо? Это не железо…
– А что? – быстро спросил Владимир.
Людота в сомнении пожевал бесцветными губами. Ладони его бережно ощупывали глыбу, он все еще держал ее на весу.
– А может, и железо… Только не простое. Что ты хочешь, чтобы я с ним сделал?
Владимир взглянул ему прямо в глаза:
– Что может хотеть князь?
– Меч? – переспросил Людота.
– Конечно же, меч.
Жилы на руках старого коваля напрягались все сильнее, глыба тянула вниз, наконец он со вздохом опустил ее на мешковину.
– Меч…
– До вечера сделаешь? – спросил Владимир жадно. – Ладно, ты же любишь по ночам, дабы не подглядывали… Завтра утром получу?
Людота поклонился строго, с достоинством:
– Спасибо, княже, за честь. Но отковать тебе так сразу меч я не смогу…
Сердце Владимира сжалось в страхе.
– Случилось что? Людота, если ты не сумеешь, то уже больше никто на свете…
– Не знаю, – ответил Людота. – Я такого металла еще не знавал на своей жизни. А жил я, признаться, немало. Да и не могу так сразу… Может, тебе сковать серп аль подкову?
Владимир вспыхнул:
– Меч!
– Тогда жди. Буду говорить с богами.
Он ушел, словно разговаривал с простолюдином, а не с великим князем. Владимир смотрел вслед с надеждой. Кузнецы живут и работают с огнем, они знают тайны, которые волхвам и не снились, иные кузнецы сами могучие колдуны, недаром кузницы и поныне ставят поодаль, о них рассказывают страшные случаи, а при виде кузнецов матери прячут детей.
Людота ради такого случая принес в жертву не ягненка, а молодого раба. Потом трое суток окуривал кузницу травами, постился, взывал к умершим родителям, развешивал по кузнице внутри и снаружи пучки колдовских трав.
На пятый день он выгнал из кузницы подручных, а князю велел строго-настрого:
– Три дня!.. Три дня чтоб никто не входил.
– Клянусь, – пообещал Владимир торопливо.
– Что б ни случилось, княже. Меня нет для этого мира на три дня.
– Обещаю! Но сможешь ли сам?
– Не знаю, – отрубил Людота.
Он отступил, исхудавший и с ввалившимися глазами, буркнул что-то под нос, захлопнул дверь с такой силой, что затряслась даже крыша. Владимир велел Претичу:
– Поставь дружинников через каждые два шага. Кто подойдет, да примет смерть!.. А ты, Чейман, прокричи всем на воротах, дабы предупреждены были.
Чейман смотрел влюбленными глазами на грозного князя, сразившего в единоборстве воина-мага:
– Сделаю, княже! Что еще?
Владимир развел руками в злом бессилии:
– Если бы знал!..
Три дня из-под крыши валил густой черный дым. Видны были отблески багрового огня, доносились мощные удары молота по металлу. Слышались и голоса, потрясенные дружинники отступили, ибо голоса были странные, а Людота вроде бы с ними спорил, доказывал, железо звякало громче, там гремело и грохотало, однажды даже прогремел мощный гром, прокатился низко над городом, а из кузницы в ответ блеснула молния.
Удары становились то громче, то почти затихали, дружинники сменялись через каждые полдня. На третий день дым валил все так же, молот бухал по наковальне. Владимир измучился, то порывался броситься к кузнице, то, устрашенный строгим наказом старого кузнеца, отступал, ходил вокруг, как пес на длинной веревке.
Пошел к закату третий день, настала ночь, а когда забрезжил рассвет четвертого дня, из щелей в крыше поднимался дым, но уже не черный, а сизый, но молот по-прежнему бухал, хотя уже и медленно, с усилием.
Владимир не выдержал:
– Открывайте!
Претич сказал осторожно:
– Княже, он не велел…
– Трое суток миновало!
– Но вдруг просчитался чуть? Сутки туды, сутки сюды…
Владимир поколебался, отступил, но, когда солнце поднялось над городской стеной, взвыл:
– Не могу больше! Людота не таков, чтобы ошибиться. Беду чую!
Дверь пришлось выламывать, заперто на два засова. Изнутри повалил сизый дым. У наковальни стоял согнутый лохматый старик, Владимир не сразу узнал Людоту, молот поднимался с натугой, а когда обрушивался на длинную полосу металла, оттуда по всей кузнице разбрызгивались длинные странно синие искры. Владимир решился уже шагнуть вовнутрь, но Людота снова сунул темно-багровую полосу в пылающий горн, подержал, а когда вытащил, все так же продолжал бить тяжелым молотом. Владимир похолодел: глаза старого кузнеца смотрели в пространство. Дыхание Владимира перехватило, меч выглядел сказочным! По голубому лезвию бегут живые искры… и с каждым ударом молота эти искры гаснут.
Он шагнул через дым и гарь, глаза сразу защипало, ухватил Людоту за плечо:
– Слава тебе, великий!.. Готов меч?
Людота, не слушая и не замечая князя, поднял молот снова, ударил, и Владимир со страхом и недоумением увидел, что лезвие вроде бы стало чуть хуже…
– Людота! – закричал он ему в ухо. – Людота!.. Это я, князь! Ты слышишь?.. Эй, люди! Все сюда!
Старого кузнеца подхватили на руки, вынесли на свежий воздух. Владимир высвободил чудесный меч. Во дворе Людоту облили водой из колодца, старый кузнец слегка вздрогнул, но рука еще поднималась, будто все еще держал молот. Вылили еще пару ведер, он задрожал от холода, веки затрепетали. Уже осмысленными глазами пробежал по лицам:
– Что?.. Где это я?.. А вы кто?
Владимир проговорил настойчиво:
– Людота, ты не помнишь? Ты ковал этот меч.
Старый кузнец с недоумением уставился на чудесное оружие. Глаза его заблестели восторгом, но брови сдвинулись к переносице.
– Я?.. Я сковал это чудо?.. Ничего не помню.
Среди потрясенных дружинников пошел почтительный говор. В коваля вселился кто-то из богов, видел его глазами и работал его руками. Ковал княжеский меч не сам Людота, а бог… Или же сам Людота становился богом. Волхвы глаголют, что любой человек, даже самый мелкий и слабый, в какие-то мгновения жизни становится равен богам, а то и выше. Надо только не проглядеть те моменты…
Помощники кузнеца спешно привели молодого здорового раба, бросили на землю. Тот стиснул зубы, не издал ни звука, когда все еще багровый кончик лезвия коснулся его шеи. Людота нажал сильнее, кожа зашипела. Сгорая, взвился дымок, а раскаленное лезвие с легким шипением вошло в тело. Раб сжимал челюсти, побелел. Полоса меча вошла в молодое тело на всю длину, и лишь тогда раб издал легкий стон, дернулся, рот раскрылся чуть, оттуда потекла темно-багровая струйка, словно уже успела вобрать в себя часть небесного железа.
Людота подержал за рукоять, железо пьет молодую кровь, обретает крепость и стойкость при ударе, чтобы не разлетелось как ледяшка, чтоб гнулось, но не ломалось, чтобы, однажды заточенное, сохранило остроту даже после лютой битвы!
– До захода солнца, – определил он. – Потом… оружейникам.
Возле Владимира уже суетились, потеряв степенность, старшина оружейников Острозуб и его лучший подмастерье Гаргак. Глаза их не отрывались от торчащей рукояти, пальцы Острозуба хищно сжимались, словно уже вытаскивал, торопливо очищал от засохшей крови, затачивал, ладил защитный крыж на рукояти, даже оправу для каменьев, буде князь изволит с драгоценностями…
– Спасибо, Людота, – сказал Владимир, – если что будет нужно, только скажи слово.
Людота вздрогнул, глядя на меч:
– Хорошо, что ты не вошел раньше…
– А что случилось бы?
Людота зябко повел плечами:
– Я сковал слишком… меч. Он рассекал бы любые доспехи, как лист капусты, отбивал молнии, летящие стрелы! А если бы кто сумел выбить из твоей руки, сам бы мигом прыгал в твою ладонь. С таким мечом можно хоть против Змея, хоть против колдунов, да что там колдунов – можно супротив самого неба! И тогда я, услышав чей-то настойчивый глас, начал делать его проще… Теперь уж не настолько молниеносен, даже стрелы сам не отобьет…
Челюсти Владимира стиснулись так, что слились в одно целое. Претич, дурак, уговаривал подождать еще…