Последним желанием герцога Окделла было оглянуться и убедиться, что у золотоволосого обычные человеческие глаза, но Повелитель Скал не мог себе этого позволить – бастард и его свора могли истолковать его жест как страх или надежду. Люди Чести умирают как жили, не оглядываясь и не опуская головы. Алан сдержал порыв и, не сбиваясь с шага, навсегда покинул королевский дворец.
Эпилог
«…В пятом часу пополудни…»
В песочных часах равнодушно перетекала вниз золотистая сухая струйка, в витражи рвалось солнце, его лучи были алыми, лиловыми, синими, золотыми… Было очень тихо, лишь иногда звякало оружие. Франциск своими круглыми, как у птицы, глазами смотрел на очень бледную женщину и слегка улыбался. Послышались шаги, распахнулась дверь, и рыжий воин неуклюже преклонил колено перед сюзереном.
– Казнь свершилась?
– Да, государь.
– Как она прошла?
– Очень просто. Убийца не причинил нам хлопот.
– Он что-то сказал?
– Ничего, государь.
– Я так и думал. Такие или говорят очень много, или не говорят вовсе. Не правда ли, эрэа?
Темно-карие глаза Женевьев сверкнули.
– Будьте вы прокляты!..
– За такие слова снимают голову, – равнодушно произнес победитель, – но вы только что овдовели, а горе лишает рассудка. К счастью для вас, оно будет недолгим. Я даю вам другого мужа. Лара́к, подойдите.
Хмурый, еще не старый человек со шрамом на щеке вышел вперед.
– Вы заслужили право на титул, владения и красивую жену. Согласны ли вы утешить эту эрэа и взять на себя защиту ее детей от первого, весьма неудачного, брака?
– Я постараюсь возместить ей ее утрату.
– Не сомневаюсь. – Франциск улыбнулся, показав крупные зубы. – В будущем году я намерен стать избранным отцом[25] ребенка, который со временем получит Надор. Подайте руку невесте и ведите ее в часовню, кажется, это в западном крыле… Начинайте обряд, я проведаю роженицу и присоединюсь.
Женевьев Окделл смотрела на жениха с ужасом и ненавистью, однако молчала. Надо полагать – вспомнила о детях. Ларак крепко взял герцогиню под локоть, и она безропотно пошла за ним.
Франциск Оллар улыбнулся еще раз:
– Положите Первого маршала Талига Рамиро Алву рядом с Эрнани Раканом и распорядитесь о похоронах.
Новый повелитель Талигойи повернулся и стремительно вышел. Франциск Оллар все делал стремительно и уверенно, даже когда никуда не спешил или сомневался в принятом решении. Сейчас сомневаться было не в чем, но дела торопили.
Новоявленный король не собирался задерживаться у вдовы – он не любил иметь дело с рыдающими женщинами. Только клятва есть клятва, особенно если это клятва короля умирающему, данная на глазах соратников и знатных пленников. Талиг должен знать – его величество Франциск Первый не забывает оказанных услуг и безжалостно карает тех, кто поднимает руку на его друзей. С Эпинэ он поговорит завтра или послезавтра, когда тот немного успокоится. Люди Чести чуть не погубили королевство и себя; те, у кого в голове есть хоть что-то, должны это понять.
Скорым шагом спускаясь по лестнице и пересекая двор, Оллар думал уже о другом. Мысли победителя занимал разговор с епископом Кабитэлы.
Без церкви не обойтись, но она должна знать свое место! Отныне главой клира будет король, ну а кардинал… Кардинал получит все, кроме права лезть в дела королевства. Если его преосвященство не дурак, он поймет, что выгодней и безопасней подчиняться одному-единственному королю, а не зависеть от агарисской своры. Нынешние кардиналы и главы орденов мрут как мухи, а их имущество перетекает в бездонные карманы его святейшества и иже с ним.
Как же зовут вдову Рамиро? Жаль, если она родит девчонку. Новый король не сомневался – огрызки Людей Чести не простят кэналлийцам измены, значит, Алва будут верны Олларам, а короне Алва нужны – чужака Кэналлоа не примет. Кэналлоа – это выход в Багряные Земли. Как не вовремя этот болван убил Рамиро, такие полководцы – удача для любого короля, да и с морисками через соберано договориться было бы проще. Пусть думают, что хотят, но союз с Багряными Землями безопасней лобызаний с Агарисом! Как же все-таки зовут герцогиню? Октавия! Девочка, подобранная Рамиро на дороге… Очередной плевок в сторону выродившихся спесивых болванов.
Так и надо жить, как жил кэналлийский герцог, – ничего не боясь и ни на кого не оглядываясь! Октавии Алва будут оказаны все почести, причитающиеся вдовствующей герцогине, чей муж оказал большую услугу короне. Пусть видят, что король умеет быть благодарным… А его уже ждут! Церковники всегда умудряются узнавать новости первыми и держать нос по ветру.
Подобострастная, похожая на старую клячу аббатиса монастыря святой Катарины, в одной из келий которого лежала герцогиня, медовым голосом сообщила, что родился мальчик и роды прошли благополучно. Это было добрым предзнаменованием. Бывший ублюдок, ныне именуемый талигойским королем, торжественно прошествовал по прохладному коридору, выслушивая благостные причитания навязавшейся в провожатые «клячи».
– Ваше величество, – аббатиса с видимым усилием распахнула тяжелую дверь, – это здесь.
– Благодарю. – Победитель шагнул в залитую заходящим солнцем комнату, где суетилось несколько человек. Роженица лежала на монашеской постели без балдахина. Король увидел роскошную пепельную косу и тонкую руку, не уступающую белизной алатскому полотну.
– Дочь моя, – подала голос старуха, – это я, мать Амалия. Вас пожелал видеть его…
Франциск властным жестом остановил «клячу», и та, пятясь, отступила к стене.
Бездомный Король давно научился производить именно то впечатление, которое хотел. Сейчас он был государем, взявшим под свое крыло вдову друга и соратника. Придав лицу соответствующее выражение, Оллар произнес со всей мягкостью, на какую был способен:
– Сударыня, я счастлив поздравить вас с рождением сына.
Женщина на постели повернулась, сделав робкую попытку подняться, пресеченную бдительным лекарем, и подняла на гостя светящийся взгляд.
– Благодарю вас, сударь.
У Оллара загодя была припасена и вторая приличествующая случаю фраза, но победитель внезапно утратил дар речи. Возможно, в этом мире были женщины красивее молодой вдовы, которая еще не знала, что она вдова. Даже наверняка, но какое дело до этого Франциску Оллару?!
– Сударь, вы – друг Рамиро? Где он?
Бездомный Король был человеком жестким, даже жестоким, но сказать правду отчего-то не мог. Октавия смотрела на незнакомца ясными синими глазами и ждала, а он молчал. Он нашел свою королеву, но не мог ей об этом сказать, он вообще не знал, что говорить.
– Вы – друг Рамиро? – повторила Октавия. – Он не может прийти?
– Да, я друг Рамиро, и он не может прийти, – подтвердил Франциск. – Вы уже решили, как назовете сына?
– Нет, – она казалась удивленной, – имя ребенку дает отец. Но, сударь, все же вы…
– Я – новый король Талига. – Странно, почему радость от этого обстоятельства куда-то делась. Новый король Талига – одинокий король Талига… Он будет одинок, сколько б дворян ни вилось у его трона и сколько б красавиц ни побывало в его постели, если только эта синеглазая женщина не забудет свою потерю.
– Рамиро… Он… Он мертв? Кто его убил?.. Вы?!
– Не я. Рамиро Алва оказал мне и Талигу неоценимую услугу. Я любил его и был бы счастлив видеть своим маршалом. Надеюсь, со временем это место займет его сын. Вы позволите мне взять его и вас под свое покровительство? Я… Сударыня!
И без того бледное лицо стало вовсе белым, и Октавия упала на подушки. Подбежала повитуха, кто-то громко закричал, кто-то принялся бормотать молитвы. Франциску следовало оставить герцогиню на попечение старух и врачей и вернуться к делам – захватить власть трудно, удержать ее еще труднее. Он так долго шел к этому дню и не может в решающий момент выпустить вожжи ни на мгновенье. Оллар железной рукой схватил за плечо кого-то дородного в лекарском балахоне.
– Что с ней?
– Обморок, – проблеял тот, – у эрэа слабое сердце, а тут такое потрясение… Эрэа очень привязана к мужу…
Привязана к мужу, а муж был привязан к ней и нерожденному ребенку, которым эти заносчивые уроды велели не жить. Но теперь эти уроды – его, Франциска, подданные.
– Если с ней все будет в порядке, получишь дворянство, – проникновенно сказал новый король, – нет – повешу.
Лекарь что-то забормотал, но победитель уже вышел, придержав тугую дверь. Будь Рамиро Алва жив, король со временем послал бы красавца-маршала на красивую смерть, но к уже убитому испытывал лишь благодарность и скорбел по несостоявшейся дружбе.
Топтавшийся на пороге оруженосец торопливо доложил, что в часовне все готово к венчанию, а в Коронационном храме – к поминальной службе. Франциск что-то буркнул и, тяжело ступая, пошел по гулкому коридору, не обратив никакого внимания на шарахнувшуюся из-под ног здоровенную крысу.
Отмеченная монаршим вниманием герцогиня осталась лежать с закрытыми глазами среди суетившихся слуг, число которых стремительно возрастало. Лежать, прижимая к наливающейся молоком груди руку с обручальным браслетом. Рамиро умер, она тоже умерла, только этого никто не заметил.
Ветер лениво шевелил полотняные занавеси, сиделка-монахиня перебирала четки, озабоченный лекарь что-то смешивал в костяной чаше. Через распахнутое окно донесся звон сигнального колокола – пять часов пополудни…
Пять часов… В соседней комнате мирно спит ребенок, которому суждено жить с двойным клеймом – сына предателя и пасынка чужеземного короля.
Пять часов… В наспех прибранной часовне вдова будущего мученика и святого, глядя в глаза перепуганному священнику, тихо произносит «да», отдавая руку чужаку, от которого ей предстоит родить семерых Людей Чести.
Пять часов… Запертый в казармах граф Карлион в сотый раз объясняет графу Тристраму, что с самого начала знал, что Алва – предатель.
Пять часов… Епископ Ариа́н, преклонив колени перед алтарем, не столько молится об упокоении душ новопреставленных, сколько обдумывает предложение Франциска порвать с Агарисом и стать главой новой церкви. Еще не маршал Шарль Эпинэ в нерешительности стоит на краю Коронной площади, решая, войти ли в храм у всех на глазах или же проститься с Рамиро ночью, когда этого никто не увидит.
Пять часов… Королева Бланш и ее сын в придорожной харчевне ждут, когда Михаэль фок Варзов добудет им хлеба и сыра, на конюшне тяжело поводят боками уставшие лошади, а в небе сгущаются тучи – к вечеру зарядит нудный холодный дождь.
Пять часов… Кровь во дворце смыта, испорченные ковры заменены, над троном развешаны знамена с Победителем Дракона. Скоро хронисты всех стран запишут, что в третий день Осенних Ветров 399 года Круга Молний Франциск Оллар захватил столицу Талигойского королевства Кабитэлу, одним махом покончив и со старой династией, и с позорной кличкой «Бездомный Король». Они много чего напишут…
Красное на красном
Часть I. «Башня»[26]
Человек никогда не бывает так счастлив или так несчастлив, как это кажется ему самому.
ФРАНСУА ДЕ ЛАРОШФУКО
Глава 1
Талиг. Окрестности Олларии
397 год К.С. 1-й день Осенних Волн
1
Осень 397 года круга Скал выдалась хмурой и слякотной. Серое небо, словно бы укутанное грязным войлоком, нависало над раскисшими дорогами. На проселках лошади вязли чуть ли не по колено, но и столичный тракт выглядел немногим лучше. В такую погоду путешествуют либо по большой охоте, которая, как известно, пуще неволи, либо по необходимости. Злые, заляпанные грязью путники, измотанные кони и мулы, чавкающая, вязкая грязь, мокрые деревья у обочин, воронье в низком небе – все это напрочь лишало окрестности Олла́рии неоднократно воспетой поэтами и трубадурами прелести. Добровольно обрекшие себя на дорогу непоседы – и те глядели по сторонам безо всякой радости, что уж говорить о тех, кого впереди не ждало ничего хорошего. Летом яркое солнце и сочная зелень скрасят любую неприятность, осенью, особенно столь унылой, даже воображаемые напасти кажутся ужасными и неотвратимыми. Неудивительно, что шестнадцатилетний Ричард Окделл взирал на мир отнюдь не радостными глазами.
Юноша никогда не бывал в столице, но уже ненавидел ее всей душой. Единственный сын предательски убитого четыре года назад герцога Эгмонта до последнего надеялся остаться в родном Надоре. Увы, вдовствующая герцогиня была неумолима. Корона требовала, чтобы Ричард Окделл, как и пристало высокородному дворянину, прошел школу оруженосцев, – значит, так тому и быть. Граф Ларак, родич и опекун Дика, пытался отстоять внучатого племянника – не вышло. Мирабелла Окделл обладала железной волей. Ларак сдался, хотя по закону решал он, и только он.
Матушка объясняла сыну и наследнику, в чем его долг, несколько дней; Ричард почти не слушал. Судьба одарила юношу весьма сомнительным свойством – смелый и порывистый, Дик умудрялся переживать все радости и неудачи загодя, причем грядущие беды в его глазах выглядели ужаснее, чем на самом деле. Вот и полгода в знаменитом на весь Талиг поместье Ла́ик, чаще называемом «Жеребячьим загоном», казались юному герцогу страшнее чумы и войны. Впрочем, на сей раз воображение и рассудок друг другу не противоречили. Жить среди врагов, подвергаясь оскорблениям и не имея права ответить ударом на удар, – что для дворянина может быть горше?!
Дикон не сомневался – королевские лизоблюды сделают все, чтобы превратить жизнь сына Эгмонта в пытку. Мать и ее духовник год за годом твердят о терпении – «кольчуге сильного», но с терпением у Повелителей Скал всегда было худо. Молодой человек тоскливо глядел на выраставшие из серой мути башни Олларии. Разбитая дорога поворачивала и шла вдоль стены к воротам, у которых собралась небольшая толпа.
Попасть в столицу было непросто – стражники в шлемах и кирасах придирчиво рассматривали путников. Мелких торговцев и крестьян пропускали, взяв с них и с их товаров положенную мзду, а дворянам и серьезным негоциантам приходилось называть писарям имя и цель приезда. Так повелось со времен Франциска Оллара. Узурпатор отобрал у побежденных не только свободу и гордость, но и веру, и имена. Кабитэла стала Олларией, Талигойя – Талигом, а ее жители – подданными чужеземной династии. Король Оллар сидел на троне и теперь, хотя потомки Победителя Дракона давно выродились и управились бы разве что с ы́заргом[27].
– Запомните, Ричард, – граф Ларак вырвал подопечного из невеселых раздумий о прошлом и еще менее приятных мыслей о будущем, – для всех мы прибыли не сегодня вечером, а завтра утром. Окделлам нельзя появляться в столице без особого разрешения и задерживаться дольше, чем требуется. Я должен без промедления передать вас с рук на руки капитану Лаик, но мы поступим иначе. Конечно, мы рискуем, но…
– Я буду молчать.
– От вашей скромности зависит очень многое. Даже если у вас появятся друзья, они не должны знать о вашей встрече с кансилльером.
– Так мы едем к Шта́нцлеру?!
– К графу Штанцлеру, Дикон. Вас ждет хороший вечер и знакомство с настоящим другом, но учтите – тайно принимая сына Эгмонта, он рискует больше нашего.
– Я понял, – заверил юный герцог. – Я никому не скажу.
– Надеюсь. Нам выпало жить во времена стервятников, такие люди, как Август Штанцлер, наперечет. Они слишком драгоценны, чтобы ими рисковать. Я не хотел ставить кансилльера под удар, но он весьма настойчив, если не сказать упрям.
– Поэтому мы и поехали впереди свиты и в чужих плащах?
– Да. У ворот Роз нас встретит человек Штанцлера и проводит к нему.
– Ворота Роз? Это уже они?
– Да. Придержите лошадь, мы приехали точно к назначенному времени.