Никто громко не разговаривал. В цирке царила напряженная хрупкая тишина. Все смотрели на арену и словно ждали чего-то. Администратор провел Катю, Мещерского и Кравченко к свободным сиденьям в первом ряду. А сам кого-то увидел в проходе, грозно замахал. К нему протолкался тот самый «погонщик слона». Тюрбан свой парень, правда, снял и теперь мял в руках. Администратор только кулаком погрозил ему и потом, извинившись перед Катей, двинулся куда-то вдоль арены и скрылся за кулисами. Следом скрылся и «погонщик слона».
Катя присела на откидное кресло. Только сейчас она почувствовала, как устала. Кравченко хотел было подойти к самой клетке.
– Эй ты, длинный! Тебе, тебе говорю, назад!
Кравченко обернулся. На два ряда выше Кати на спинке сиденья, точно галка на заборе, сидел тот самый паренек – Катя его узнала, хоть и с трудом, – тот, что вел перед слоном французского бульдога. Мальчишка лет шестнадцати, гибкий, мускулистый, белокурый. Длинная нестриженая челка то и дело падала ему на лоб, и он все время отбрасывал ее рукой.
– Это ты мне, деточка?
– Тебе, длинный. Жить, что ли, надоело?!
– А в чем дело?
– Сейчас узнаешь, в чем… Вот Разгуляев Улю и Звездочку выпустит!
– Отойдите! Сядьте! – Вдоль арены к Кравченко уже бежал служитель в халате. – Вы мешаете репетиции. Это опасно!
– Так нет же никого, – резонно возразил Кравченко.
И тут… Они услышали за кулисами яростное, грозное, остервенелое рычание. Все громче и злее. Напряжение в зале, казалось, было уже осязаемым. Клетка все еще пустовала, но взгляды всех устремились на арену, туда, на посыпанный опилками круг, где уже были расставлены тумбы, лестницы и огромный шар на рельсах. Неожиданно из-за кулис кто-то вышел. Встал, как на страже, у боковой двери клетки. Катя узнала «погонщика слона». На нем уже не было нелепого тюрбана, и он словно вышел на тропу войны, вооружившись вилами, увесистой палкой и арапником. Кате бросилась в глаза диспропорция в фигуре этого относительно еще молодого человека: короткие ноги при широких плечах и квадратном торсе. Он был во все тех же белесых джинсах, которые очень туго облегали его. И это выглядело явным промахом, ведь он был из породы тех мужчин, которые гораздо лучше смотрятся в костюмах с удлиненными пиджаками, по возможности прикрывающими их рыхлый, увесистый, чисто женский зад.
«Погонщик» был коротко стриженным рыжеватым блондином. Позже, когда Катя рассмотрела его ближе, она заметила на его бледном полном лице обильные веснушки. Несмотря на весь его напускной замкнутый и заносчивый вид, они придавали его лицу какое-то странное, иногда даже трогательно-сентиментальное выражение.
Из динамиков под самым куполом грянула тревожная барабанная дробь. И ответом ей стал взрыв яростного рева какого-то взбешенного до глубины души, растревоженного хищника. А потом… потом Катя увидела, как по специальному тоннелю, составленному из передвижных клеток, к большой клетке на арене, слегка сгибаясь, неторопливо идет человек в черном. Именно нелепость и претенциозность костюма незнакомца приковали Катино внимание. Казалось, перед ней статист, сбежавший с репетиции «Бэтмена», – черное трико с большим вырезом, открывающим мускулистые руки и грудь, украшенную золотым медальоном. На руках черные перчатки, а на запястьях – браслеты с шипами. Кате весь этот наряд показался схожим с доморощенным прикидом неоперившихся рокеров или малость тронувшихся на «крутизне» гомиков из арбатского подвальчика «Небесная голубка».
Поначалу она смотрела только на костюм – смотрела с этакой ухмылочкой и еще не видела его лица. Человек в черном вошел в большую клетку и остановился в центре манежа.
– Валентин, ну что, все готово? – крикнул со своего места вынырнувший из-за кулис администратор Пал Палыч. – Ну, ребятки, с богом!
И сразу все пришло в движение: по тоннелю из клеток бесшумно заскользили какие-то тени – черные, как ночь, пестрые, как песок, испещренный пятнами густой тени. Пять леопардов и пантера. Звери один за другим, крадучись, входили в клетку, кружили по ней.
«Нет, так дело не пойдет, – решила про себя Катя. – Так я ничего тут толком не пойму». Она встала и, тоже крадучись, что твоя пантера, заскользила вдоль ряда туда, где сидел администратор. Волна сквозняка из бокового прохода ударила ей в лицо, принеся с собой запах едкой кошатины («Чертовы леопарды!» – подумала Катя) и… аромат медоточивых духов «Poison». Она сразу же задержала дыхание – неизвестно, что еще тошнее! Ей вспомнилось, как несколько лет назад «Пуазоном», настоящим и фальшивым, благоухала вся Москва. Гражданки лили его на себя литрами зимой и летом. И запах, так пленявший вначале новизной, затем приелся, потом начал раздражать и надоел до колик в желудке. Катя поискала глазами обладательницу ненавистных духов и…
– Лен, иди сюда, ко мне, отсюда видно лучше всего.
Горячий шепот за спиной – шепот заговорщика. Шептал тот самый паренек, восседавший, как галка на заборе, на спинке сиденья. Приглашение его адресовалось женщине, стоявшей в проходе и купавшейся в сладких духах. Это была стройная гибкая блондинка. Маленькая и изящная, точно фарфоровая статуэтка. На ней по случаю жары было некое подобие газового черного сарафанчика на бретельках. Но, казалось, и ничего не было – только матово загорелые округлые плечи, гибкие точеные руки с безукоризненным перламутровым маникюром, стройные ножки на каблучках, да грива искусно промелированных густых и мягких полос, сияющей волной падавших ей на плечи. Катя оценила незнакомку – ее нельзя было назвать красивой, но вместе с тем от нее очень трудно было отвести взгляд: безупречный овал лица, холодноватые зеленые глаза с густейшими ресницами, рот, напоминающий разрезанный тюльпан. И Катя сразу простила ей приторные духи. Эта женщина (или девушка – определить ее точный возраст было трудно – ей могло при разном освещении оказаться и двадцать пять, и тридцать пять) напоминала бледно-розовый, породистый, опаленный солнцем пион. А всем известно, что июньские пионы пахнут сладко-сладко.
– Лена, иди сюда!
– Отстань.
Блондинка так и осталась в проходе. А мальчишка на своем насесте. А Катя, сгибаясь в три погибели, благополучно достигла администратора Пал Палыча. Тот напряженно следил за тем, что происходило в клетке, и то и дело вытирал лицо платком – пот так и лил с него градом. Катя же никак не могла взять в толк, отчего старик так волнуется: в клетке у человека в черном не наблюдалось никаких неприятностей. Леопарды, покружив по манежу, порыкав, поогрызавшись, чинно расселись на тумбах.
– Как, вы сказали, фамилия дрессировщика? – шепотом осведомилась Катя.
– Разгуляев Валентин. Вам для очерка? Хорошо, что вы сегодня к нам приехали. Такой ответственный момент застали… Отметьте, не забудьте в статье – истинный героизм, так сказать, проявил артист и недюжинное мужество. Коллектив, можно сказать, спасает.
– Укротитель? То есть как это?
– Цирк горит бездымным порохом, – администратор шептал на ухо Кате, все время косясь на арену. – Гвоздь программы – хищники, львы. На это в основном публика и идет к нам. А номер возьми да и сорвись. Львы в загуле, чтоб им ни дна ни покрышки…
Катя хотела было переспросить: «Как это львы в загуле?», но решила пока не перебивать.
– У Разгуляева номер развалился, а тут звонок из Питера, из цирка на Крестовском. Там смешанная труппа хищников простаивает – дрессировщик по пьянке в автокатастрофу угодил, чтоб ему ни дна ни покрышки… Предложили нам взять, ну, естественно, за хорошие деньги. Разгуляев и рискнул. Отчаянный! Такой все сможет.
– А что, леопардов труднее дрессировать, чем львов, что ли? – с любопытством прошептала Катя, как и все, глядя на арену, где в это время Разгуляев, казалось, очень легко управлялся со своей хищной командой. Вот по его знаку один из леопардов пружинисто соскочил с тумбы и воровато затрусил по буму.
– Да это же не его звери, не его номер, – зашептал Пал Палыч. – А он мало что к ним в клетку вошел, так еще после нескольких репетиций свой аттракцион делает! Подобрал ключи дрессировки, а это в нашей работе основное. Единичные случаи, между прочим, милая девушка, когда дрессировщики берут чужих хищников. Александров-Федотов2 только один и решался на такое, да и то…
В клетке что-то произошло. Катя ничего не увидела, ничего не услышала, но… по тому, какая мертвая тишина воцарилась вдруг в цирке, по тому, как подавился неоконченной фразой говорун-администратор, поняла: между дрессировщиком и его артистами что-то неладно.
– Уля, не упрямься. Вперед. Уля, вперед…
Человек в черном стоял перед золотисто-пятнистым леопардом. И хотя леопард был зол как сатана, от него невозможно было оторваться. Катя, затаив дыхание, смотрела на арену. Зверь артачился, не желая прыгать с тумбы на соседнюю тумбу, скалил клыки. Желтые глаза его с бешеной злобой следили за руками человека. А тот был безоружным, у него не было даже самой тоненькой палки-хлыста.
Бац! Словно черная молния… Нет, то был не злодей-леопард. С крайней левой тумбы на дрессировщика прыгнула пантера, черная как ночь, как незастывший еще асфальт на шоссе. Пантера, до этого мгновения вроде бы тихо и вальяжно, даже благосклонно взиравшая со своего места на людей за сеткой клетки.
Еще бы секунда – и она вцепилась бы когтями человеку в спину, но… он увернулся от удара. Точно его глаза были на затылке – мгновенно отпрянул в сторону. Пантера, глухо рыча, припала к опилкам. Но второго прыжка сделать не успела – в нее полетела со всего размаха брошенная тумба. Человек в черном схватил ее за треногу и запустил в черную тень. Визг, басовитое мяуканье, глухое рычание…
– Уголек, на место! Я кому сказал – на место!
Мятеж был подавлен в самом зародыше. Пантера, огрызаясь, вспрыгнула на свою тумбу.
– Сукины дети, – прошептал Пал Палыч. – Сукины коты!
Катя смотрела на пантеру с трогательным именем Уголек. Ну и зверюга, ну и напасть! Именно ее сейчас Разгуляев заставлял делать трюк: прыгать с тумбы на шар и катить его по рельсам.
– Коварные бестии. – Администратор снова полез за платком. – Никогда не угадаешь, что у них на уме.
– Что же он к нему пристает, злит его? – спросила Катя. – Ведь зверь только что на него бросился, а он его же…
– Надо заставить его работать. Переломить. Такая кошка, милая девушка, человека с одного удара убить может. Бросается либо на спину, сзади, либо в лицо, тварь, метит, а задними лапами живот дерет. Но быстро слабеет. Одна атака не удалась – баста. До следующего удобного раза. Валентин его ломает сейчас, характер его подлый ломает.
Уголек наконец прыгнул на шар, покатил его и вернулся на тумбу.
– Все. Кажется, пронесло благополучно, – сказал Пал Палыч.
И тут… вдруг произошло то, чего никто не ожидал и, уж конечно, не мог предугадать. В цирке погас свет.
Катя почувствовала, что ей трудно дышать. Так внезапен и жуток был переход от слепящих юпитеров к кромешной тьме. Хлопок откидного сиденья – администратор сорвался с места. Топот ног – кто-то куда-то летит сломя голову. Грохот. Кто-то, споткнувшись, загремел по ступенькам. И не видно ни зги. Только лишь… Там, за сеткой, в нескольких метрах на арене, – пара остро светящихся точек – точно два желтых светляка из тьмы. А вот еще, еще…
Катя увидела своими глазами, что это такое, когда кошки, очень большие кошки с железными когтями и клыками, смотрят на вас из мрака. Они вас видят. А вы их – нет.
– Свет! Дайте немедленно свет!!
– Электричества нет…
– Звоните сию секунду на подстанцию!
– Звонят уже!
– Ну, теперь они Вальке покажут кошкин дом… ну теперь держись!
Эту фразу прошептал кто-то позади Кати, обдав ее застарелым перегаром.
– Что… что же он теперь будет делать? – прошептала она испуганно в ответ.
– Что?! На месте их надо удержать, не то – кранты, – безнадежно ответил невидимка.
– А может, зверей можно назад в клетки загнать?
– В такой темноте? Ты что! Ни черта же не видно!
– Тогда пусть он выйдет. Пусть Разгуляев покинет клетку! Там же дверь сбоку.
– А людоеды сразу же без него друг дружке в глотку вцепятся. Передерутся в клочки. Он и так уже львов почти потерял, а если еще и эти коты перегрызутся… Из строя выйдут, то…
– Что? – спросила перегарного невидимку Катя.
– Цирку хана, вот что. Полный крах, разоренье. А нам всем – пинок под зад.
Одна пара светящихся точек на арене начала медленно перемещаться. Почти мгновенно к ней присоединилось и еще две. Катя поняла: леопарды спрыгнули с тубм и теперь кружат вокруг Расторгуева.
– Уля, я сказал назад, на место!
Хриплое, ехидное ворчание в ответ.
– Давай воду! – истошно заорал кто-то на весь цирк сорванным дискантом.
– Я же говорит – напор слабый! Нет воды!
Катя слыхала, что в цирках в опасных ситуациях с хищниками применяют воду из брандспойта, но…
– Пал Палыч, на подстанцию звонили – говорят, крупная авария! Света нет по всему микрорайону. Говорят, пока исправят, минут сорок пройдет, а то и час.
– Да они что? С ума, что ли, сошли – сорок минут? Да за сорок минут у нас тут…
Ответом испуганному администратору было ликующее громовое рычание с арены, от которого не только Катю, но и бывалых цирковых прошиб холодный пот.
– Место, Бандит! – громкий, резкий окрик Разгуляева. – Ну что ты расшумелся?
Катя даже дышать боялась. А мысли летели какими-то клочками, обрывками, бешено кружились. И ни на одной невозможно было сосредоточиться: «Темень-то какая… Ой, мамочка моя… А он там один… Они его видят, а он их… Господи, сделай так, чтобы все обошлось! Но ты ведь… ты ведь всегда мечтала увидеть нечто подобное, пережить… Острые ощущения, адреналин… Тебя же хлебом не корми… Это же как гладиатор на арене. И все ждут, сколько он продержится… Вот это и есть настоящий цирк без прикрас… А еще убийство, убили-то циркового, но об этом тут никто не говорит. Или еще не все знают? А что, если убьют и дрессировщика? Что, если они его сейчас загрызут?»
На арене началась какая-то свара между зверями. Хриплое кашляние-огрызание переросло в яростный рев, затем в вой боли.
«Господи, пусть дадут свет! – взмолилась Катя. – Я больше не хочу, чтобы не было света!»
И тут… Со стороны входа послышался какой-то грохот, лязг, затем шум автомобильного двигателя и… темноту прорезали желтые лучи – зажженные автомобильные фары. Света этого, правда, едва-едва хватало до арены. И Кате, и всем в зале открылось зрелище того, что там в этот миг происходило: пантера и леопард дерутся на опилках, остальные пятнистые вот-вот уже готовы ринуться на подмогу, но…
Разгуляев уже был в центре свары. В руке он держал арапник, переданный ему помощником. Щедро сыпля ударами направо и налево, он разнял дерущихся, загнал воющего от боли леопарда на тумбу и двинулся на пантеру. Свет автомобильных фар сейчас напоминал свет слабого ночника. И картина была какой-то призрачной, почти нереальной: тонущие в густом сумраке ряды амфитеатра, бледные лица артистов, косматые тени на брезенте, сверкание хищных глаз, ощеренные пасти и две черных фигуры – человека и зверя. Разгуляев прибег к испытанному приему: пантера сделала прыжок и наткнулась на металлические ножки тумбы, выставленной дрессировщиком как щит перед собой. Потом тумба снова полетела в пантеру – хриплый разочарованный визг, и после громовой команды «на место!» пантера, как ни в чем не бывало, послушно прыгнула на тумбу.
Разгуляев медленно пятился к сетке. Прислонился к ней спиной, не спуская глаз со своего зверинца. К нему с той стороны клетки подошел помощник, тот самый «погонщик слона». Они тихо переговаривались, видимо, решали, что делать дальше.
– Молодец, парень! Один догадался, что машину можно прямо ко входу подогнать. Мы тут все причитаем, а он хоть какой-то выход нашел. А кто он? Ах, да… тут корреспондентка в зале из газеты… Это вроде их водитель.