– Дядя Федя на гармошке играет. Когда с получки надерется, громко поет, как он на почте служил ямщиком.
– Выпивает дядя Федя?
– Не знаю. Это бабушка, как услышит песню, говорит: «Опять Федька с получки надрался».
«Музыкальный» вопрос оказался малышу не по зубам. Слава хотел было попросить Диму, чтобы тот познакомил со своей бабушкой, которая «каравулит» его во дворе и наверняка знает о мальчишках, заглядывавших в окно к хромому музыканту. Но в это время к скамейке подошла энергичная старушка в длинной, будто с чужого плеча, вязаной кофте. Окинув Голубева пристальным взглядом, она строго спросила:
– Почему, гражданин, с ребенком заигрываешь? Умыкнуть хочешь?…
Голубев засмеялся:
– Соображаю, кому бы такого джигита под контроль сплавить.
– Ты мне зубы не заговаривай!
– Честное слово, не ворую. – Слава достал из нагрудного кармана рубашки служебное удостоверение. – Я в милиции, бабуся, работаю. Сам воров ищу.
Старушка, прищурясь, заглянула в развернутые корочки. Будто читая по слогам, шевельнула губами и подобрела:
– Это другой табак, а то – джигит… Тут такие джигиты мельтешат, того и гляди чегонибудь стибрят. Да и люди теперь всякое говорят…
– Не слушайте пустые разговоры.
– Здоров живешь! Как не слушать? Из пустого не придумают. Видать, что-то было на самом деле, коль говорят. Сам-то чего, прошлогодний снег здесь ищешь?
– Из тринадцатой квартиры через форточку магнитофон утащили.
– О, батюшки! У хромого музыканта?
– У него.
– Когда?
– Четыре дня назад, пятнадцатого числа.
– Это, стало быть… В понедельник?…
– Так, выходит.
– Жалко инвалида. Очень приветливый, ласковый паренек. – Старушка вдруг подняла со скамейки любопытно притихшего внука и поставила его на землю. – Топай, Димочка, домой. Мама оладушков испекла, тебя поджидает.
Мальчик с неохотой, но беспрекословно пошел к подъезду.
– Хороший малыш, послушный, – глядя ему вслед, сказал Голубев.
Старушка присела на скамейку. Чуть помолчав, вздохнула:
– В таком возрасте все хорошие да послушные, а подрастут – закусывают удила.
– Вас как зовут, бабуся?
– Федосьей Андреевной. – Старушка опять вздохнула. – Своровали, говоришь, у инвалида музыку?
– Своровали.
– Вот несчастье… Это, так и знай, кто-то из подрастающего молодняка набедокурил. Помешались ныне молодые на музыке. Вот, к примеру, возьми мою внучку Татьяну, старшую Димину сестру. В восьмом классе учится. Считай, невеста. А прибегает из школы и… загудело все в квартире. Такую оглушительную музыку заводит, хоть из дому убегай. На прошлой неделе подарила ей ко дню рождения десятирублевку. Купи, мол, сама себе подарок. И что, думаешь, купила?… – Старушка протянула сморщенную ладонь. – Вот такую, меньше моей ладошки, фитюльку с музыкой. «Пленка» – называется. А на той пленке: то ли черти горох молотят, то ли ведьмы с подвывом горшки об пол бьют. Покачала я головой: «Эх, Татьяна, не жаль тебе было спалить десятку за такое дерьмо?» Она от удивления глаза таращит: «Ты что, бабуленька?! Это настоящий американский рок!» Вот и поговори с ней…
– Где Татьяна купила эту музыку? – заинтересовался Слава.
– В магазине, должно быть.
– В магазинах такое не продают.
– Ну, видать, жулик какой-то Татьяну облапошил.
– Федосья Андреевна, – спросил Голубев, – подростки часто в окно к хромому музыканту заглядывают?
– Почти каждый день пялются. Музыкант сам с ними заигрывает.
– Из вашего двора мальчишки?
– Нашенские.
– А чужие здесь бывают?
Старушка задумалась:
– В понедельник… или во вторник, не могу точно вспомнить, два посторонних стригунка, лет по двенадцати, на черемуху за ягодой хотели взобраться. Я прикрикнула, чтоб сучья не обломали. Их как ветром со двора выдуло.
– Не они ли в форточку залезли?
– Кто их знает. Шустрые были мальчуганы. Один конопатый, как сорочье яйцо, у другого личико чистенькое.
– Одеты как?
– Оба в школьной форме.
– Волосы какие?
– Конопатый – светленький, другой – чернявый. Подстрижены коротко. Видать, перед началом школьного года в парикмахерской были.
– Вы в какое время обычно во дворе находитесь?
– Считай, целыми днями тут вот сижу. Только после обеда, когда Дима на часик засыпает, отсутствую… – Старушка вдруг придвинулась к Голубеву и понизила голос: – Слушай-ка, а ведь в понедельник утром появлялся в нашем дворе подозрительный мужчина. Годов ему этак… возле сорока. Роста приличного, белесый и круглолицый. Одет хорошо. Белые наутюженные штаны; рубаха, видать, заграничная – с разными картинками вдоль и поперек; на макушке расписная тюбетейка. Другими словами, если по одежке судить, человек интеллигентный. Но руки рабочие. И улыбка нехорошая, от уха до уха. А во рту, поверь моему слову, сплошь золотые зубы…
– Что этот мужчина здесь делал? – быстро спросил Голубев.
– Музыканта хотел дождаться, но тот поздним вечером домой заявился.
– Долго ждал?
– Во двор он зашел около десяти. Аккурат я с Димой из квартиры вышла. С полчаса посидел со мной на этой вот лавочке. Потом где-то по райцентру часа два мотался. Вернулся уже после обеда. Еще минут двадцать о разных пустяках со мной поговорил. Признаться, я без охоты с ним разговаривала и прямо высказала, мол, чего-то ты, гражданин, не вызываешь у меня доверия. Он не обиделся. Тебе, говорит, мать, прокурором надо работать. Но в данный момент подозрения твои ошибочны. «А какая нужда приспичила к хромому музыканту?» – спросила. – «Дружки мы с ним. Хочу подработку дать». После этих слов закурил папиросу и быстренько испарился. Вечером, когда музыкант домой прибыл, рассказала ему о «дружке». Тот удивился: «Нет у меня, бабушка, такого друга, с золотыми зубами».
– Не испугался?
– А чего пугаться? Только плечами передернул.
– Как он вообще, музыкант?…
– Безотказный, услужливый паренек. По ремонту музыки большой спец. Соседи распознали, ну и зачастили к нему с просьбами насчет неисправных телеков да прочего радио. Наше бытовое обслуживание без радости встречает клиентов. Придешь в бытовку, а там то нахамят, то запчастей нету, то очередь такую создадут, что и до морковкиного заговенья не дождешься починки. А музыкант придет в дом, покумекает возле неисправного телека, смотришь, тот разом и заиграл как новенький… – Старушка помолчала. – И, главное, вроде из чистого интереса неисправности устраняет, денег за починку с соседей не берет. Только материалы просит оплачивать. Ну это и понятно: не станет же мастер из собственного кармана еще и запчасти доставать. Скажи, не так?…
– Так, – согласился Слава.
Разговор со старушкой вдохновил Голубева. Он почувствовал внутренний подъем еще и оттого, что инвалид Зуев был, кажется, порядочным человеком. Вообще-то Слава не делил потерпевших на положительных и отрицательных, но порядочных людей, когда волею случая или злого умысла на них обрушивалось несчастье, жалел больше. Поэтому при раскрытии преступлений, где пострадали невинные люди, Голубев работал вдохновеннее и напористее.
Взяв мысленно на заметку «золотозубого в тюбетейке», как про себя окрестил Слава мужчину, показавшегося Федосье Андреевне подозрительным, он поинтересовался у старушки, в какое время прибыл Зуев домой в понедельник вечером.
– Сразу после ужина со стороны железнодорожного вокзала пришел. Налегке, без багажа, – ответила Федосья Андреевна.
– Бывало, и с багажом появлялся?
– Иногда подкатывает к подъезду на такси. То какие-то коробки привозит, то, видала, телевизор как-то выгружал.
– А клиенты к нему на машинах не приезжают?
– Теперь машин развелось, не сразу поймешь, кто к кому едет.
– Когда вы последний раз видели музыканта?
Старушка, будто считая, принялась загибать пальцы:
– После ужина во вторник Дима тут в песочке копался, а я на лавочке так же сидела. Аккурат в это время музыкант и появился с красивенькой барышней. Поздоровался со мной. Я пошутила: «Никак невесту подхватил?» Он сконфузился: «Сестренку, бабушка, на вокзале встретил. Из Новосибирска приехала». Вот и все.
– Больше не видели?
– Нет. Барышню ту сегодня видала. С нашим участковым милиционером куда-то из дому уходила.
– Другие «сестренки» здесь не надоедают?… – опять намекнул Слава.
– Ни-ни! В этом отношении очень скромный паренек.
С улицы во двор вошла высокая девушка в модной курточке и белых «бананах». Увидев ее, старушка доверительно шепнула Голубеву:
– Глянь, моя Татьяна тут как тут. Во, в какую лосиху вымахала…
– Надо бы узнать, у кого она пленку с американским роком купила, – быстро сказал Слава.
– Сейчас узнаем. Татьяна!.. – окликнула девушку Федосья Андреевна.
– Что, бабуленька?
– Ходика, милка, сюда…
Девушка неторопливо подошла к скамейке. Скосив ироничный взгляд, поздоровалась с Голубевым. Старушка снизу вверх посмотрела на нее:
– Скажи, милая, где продают американскую музыку, которой ты мне всю голову заглушила?
– В магазине.
– В каком?
– Где радиотовары.
– Не винти! В советских магазинах таким безобразием не торгуют, – старушка кивком указала на Голубева. – Между прочим, этот гражданин из милиции.
– Бабулька!.. – Девушка, наигранно испугавшись, расширила чуть подкрашенные глаза. – Нельзя пугать детей милицией. Это запрещено. Наша милиция – лучшая в мире.
Татьяна оказалась не из робкого десятка и с юмором. Разговорившись с ней, Слава узнал, что японскую кассету для портативного магнитофона она действительно купила за девять рублей в районном магазине радиотоваров, а музыку записал на пленку Лева Зуев бесплатно.
Беседу с Федосьей Андреевной Голубев закончил в сумерках. Когда он зашел в квартиру Зуева, чтобы выяснить, не знает ли Люба золотозубого человека в тюбетейке, Бирюков уже собрался уходить. Они остановились в небольшой прихожей, тускло освещенной настенным светильником. По словам Любы, среди знакомых брата не было мужчин с золотыми зубами, и, тем более, никто из них не носил редкую для Сибири тюбетейку.
На этом Бирюков и Голубев расстались с Любой. Перед тем как разойтись по домам, обменялись информацией.
– Игнатьич, почему Зуев написал заявление о краже магнитофона, а в милицию не передал?… – спросил Слава. – Тебе не кажется, что он из страха придержал свою бумагу?
– Может, из страха, а может, просто не успел, – ответил Антон и показал цветную фотографию Каретниковой. – Не встречал эту красавицу?
– Нет, – внимательно посмотрев на снимок, сказал Голубев.
– Ты вот что… Завтра утром пригласи участкового Дубкова и вместе с Владимиром Евгеньевичем помогите Любе Зуевой организовать похороны брата.
– Игнатьич, я в похоронных делах – профан. Там ритуалы…
– Без ритуалов, Слава, по-человечески. Кстати, приглядись, кто приедет проститься с Зуевым.
– Сейчас меня больше интересует, кто увез Зуева из дома, – сделав ударение на слово «кто», со вздохом проговорил Голубев.
– Надо искать его связи. Без них ничего не сделать.
Глава VI
Утреннее оперативное совещание у начальника районного отдела внутренних дел подполковника Гладышева, как обычно, началось с доклада дежурного. За прошедшую ночь происшествий в районе не случилось, поэтому доклад носил чисто формальный характер и занял не больше двух минут. По заведенному правилу, после дежурного Гладышев предоставил слово Бирюкову. Когда Антон подробно рассказал о деле Зуева, подполковник нахмурился:
– Надо срочно выяснить в областном управлении…
– Сегодня спозаранку уже выяснил, Николай Сергеевич, – не дал ему договорить Бирюков. – Ни в областном, ни в городском управлениях о Зуеве никаких сведений нет.
– Какие оперативные меры думаешь принять?
– Вначале оглядимся здесь, а потом, видимо, придется ехать в Новосибирск. По-моему, оттуда ниточка тянется…
В разговор вмешался начальник районной госавтоинспекции Филиппенко:
– В какое время и на какой машине увезли Зуева?
Бирюков повернулся к нему:
– По словам сестры, приехавшие за Левой Зуевым отрекомендовались сотрудниками милиции. Сколько их было, она не знает. Машину тоже не видела. Время, ориентировочно, около двадцати трех.
Филиппенко полистал записную книжку:
– Красные «жигули» вас устроят?…
– Меня, Гриша, устроит даже любой намек.
– Тогда слушай. Шестнадцатого сентября, во вторник, в двадцать три десять один из наших общественных инспекторов хотел остановить у железнодорожного вокзала красного жигуленка ноль-третьей модели, чтобы предупредить водителя о превышении скорости. На участке у вокзала, как известно, движение ограничено до тридцати километров. Этот же каскадер мчался за семьдесят. Сигналу общественника не подчинился, и тот хотел взять нарушителя на карандаш, но… задний номерной знак был забрызган грязью. Удалось различить только последние две цифры – восемьдесят восемь и буквенный индекс – НБ, присвоенный Новосибирской области.
– Сколько человек ехало в «жигулях»?
– Двое в штатской одежде впереди и один на заднем сиденье, вроде бы в военной или в милицейской форме.
– Подробнее общественник их не разглядел?
– Нет, слишком быстро мчались.
– Куда ж они так спешили? – словно самому себе задал вопрос Бирюков.
Филиппенко развел руками:
– Не знаю, куда, но торопились выехать из райцентра. Даже железнодорожный переезд проскочили при закрытом шлагбауме. Об этом, кстати, осталась запись у дежурной по переезду.
– И тоже – только последние две цифры и буквенный индекс?
– К сожалению, да.
Подполковник Гладышев насупленно посмотрел на начальника госавтоинспекции:
– Почему, Григорий Алексеевич, частники гоняют у тебя на повышенной скорости да еще и с замазанными номерами?
– Это не у меня, Николай Сергеевич, – вспыхнул обидчивый Филиппенко. – В нашем районе красных «жигулей» ноль-третьей модели с госномером, оканчивающимся на восемьдесят восемь, вообще нет. Это из другого района каскадеры к нам заезжали.
– Надо разобраться с ними!
– Естественно, разберемся.
Подполковник обвел взглядом присутствующих:
– Хватит, товарищи, совещаться. Начинайте работать…
Вскоре после обеда к Бирюкову зашел Слава Голубев. По его невеселому лицу Антон догадался, что настроение у оперуполномоченного, несмотря на солнечный день, пасмурное. В подобных случаях Бирюков не любил сгущать краски, поскольку из собственного опыта знал: ничто так отрицательно не действует на сложную розыскную работу, как «руководящие накрутки».
– Что, сыщик, нос повесил? – спросил Антон.
– Не утешай, Игнатьич, – сказал Голубев. – У меня возникает подозрение: не сочинил ли Зуев о краже магнитофона?…
– Зачем?
– Райцентровские ребятишки о японском «Национале» представления не имеют. Удалось отыскать «стригунков» Веньку Жокеева и Стасика Пластунова. Хорошие мальчуганы. Без запирательства признались, что в понедельник днем действительно хотели нарвать черемухи, но сердитая бабка прогнала их со двора. Мальчишки побежали к железнодорожному вокзалу. Там, возле летнего досаафовского тира, видели золотозубого в тюбетейке. Мужчина недолго пострелял из воздушки по мишеням и укатил на электричке в сторону Новосибирска. Никакого магнитофона у него не было. И на подоконнике за черемухой мальчишки «музыки» не видели.
Бирюков достал из сейфа заявление Зуева. Внимательно перечитав его, сказал:
– По-моему, магнитофон украли рано утром. Зуев, вероятно, ушел из дома в шесть утра. Время для форточников самое удобное: соседи еще спят крепким сном, улицы в такую рань обычно пустынные…
Голубев промолчал. Оживился он лишь после того, как Антон рассказал о красных «жигулях».
– Игнатьич, это хорошая зацепка! – воскликнул Слава. – Не зря я поручил инспектору Дубкову поговорить со сторожами «Химчистки» напротив дома Зуева. Может, из них кто-то видел приезжавших за Львом Борисовичем. Договорились, если будут новости, Дубков сразу зайдет к тебе. Помозгуем втроем, а?…