– Это ты, Планше? – вскричал лейтенант.
– К вашим услугам, – ответил Планше, сияя, – если только я еще гожусь.
– Может быть, – сказал д’Артаньян. – Но какого черта ты лазишь в семь часов утра по крышам, да еще в январе месяце?
– Сударь, – сказал Планше, – надо вам знать… хотя, в сущности, вам, пожалуй, этого и знать не надо.
– Что такое? – переспросил д’Артаньян. – Но сперва прикрой окно полотенцем и задерни занавеску.
Планше повиновался.
– Ну, говори же! – сказал д’Артаньян, когда тот исполнил приказание.
– Сударь, скажите прежде всего, – спросил осторожно Планше, – в каких вы отношениях с господином де Рошфором?
– В превосходных! Еще бы! Он теперь один из моих лучших друзей!
– А! Ну тем лучше!
– Но что общего имеет Рошфор с подобным способом входить в комнату?
– Видите ли, сударь… Прежде всего нужно вам сказать, что господин де Рошфор в…
Планше замялся.
– Черт возьми, – сказал д’Артаньян. – Я отлично знаю, что он в Бастилии.
– То есть он был там, – ответил Планше.
– Как так был? – вскричал д’Артаньян. – Неужели ему посчастливилось бежать?
– Ах, сударь, – вскричал, в свою очередь, Планше, – если это, по-вашему, счастье, то все обстоит благополучно! В таком случае нужно вам сказать, что вчера, по-видимому, за господином де Рошфором присылали в Бастилию…
– Черт! Я это отлично знаю, потому что сам ездил за ним.
– Но, на его счастье, не вы отвозили его обратно; потому что, если бы я узнал вас среди конвойных, то поверьте, сударь, что я слишком уважаю вас, чтобы…
– Да кончай же, скотина! Что такое случилось?
– А вот что. Случилось, что на Скобяной улице, когда карета господина де Рошфора пробиралась сквозь толпу народа и конвойные разгоняли граждан, поднялся ропот, арестант подумал, что настал удобный момент, сказал свое имя и стал звать на помощь. Я был тут же, услышал имя графа де Рошфора, вспомнил, что он сделал меня сержантом Пьемонтского полка, и закричал, что этот узник – друг герцога Бофора. Тут все сбежались, остановили лошадей, оттеснили конвой. Я успел отворить дверцу, Рошфор выскочил из кареты и скрылся в толпе. К несчастью, в эту минуту проходил патруль, присоединился к конвойным, и они бросились на нас. Я отступил к Тиктонской улице, они за мной, я вбежал в соседний дом, его оцепили, обыскали, но напрасно – я нашел в пятом этаже одну сочувствующую нам особу, которая спрятала меня под двумя матрацами. Я всю ночь или около того оставался в своем тайнике и, подумав, что вечером могут возобновить поиски, на рассвете спустился по водосточной трубе, чтобы отыскать сначала вход, а потом и выход в каком-нибудь доме, который бы не был оцеплен. Вот моя история, и, честное слово, сударь, я буду в отчаянии, если она вам не по вкусу.
– Нет, напротив, – сказал д’Артаньян, – право же, я очень рад, что Рошфор на свободе. Но ты понимаешь, что, попадись ты теперь в руки королевских солдат, тебя без пощады повесят?
– Как не понимать? Черт возьми! – воскликнул Планше. – Именно это меня и беспокоит, и вот почему я так обрадовался, что нашел вас; ведь если вы захотите меня спрятать, то никто этого не сделает лучше вашего.
– Да, – сказал д’Артаньян. – Я, пожалуй, не против, хоть и рискую ни много ни мало, как моим чином, если только дознаются, что я укрываю мятежника.
– Ах, сударь, вы же знаете, что я рискнул бы для вас жизнью.
– Ты можешь даже прибавить, что не раз рисковал ею, Планше. Я забываю только то, что хочу забыть. Ну а об этом я хочу помнить. Садись же и ешь спокойно: я вижу, ты весьма выразительно поглядываешь на остатки моего ужина.
– Да, сударь, потому что буфет соседки оказался небогат сытными вещами, и я с полудня съел всего лишь кусок хлеба с вареньем. Хоть я и не презираю сладостей, когда они подаются вовремя и к месту, ужин показался мне все же чересчур легким.
– Бедняга! – сказал д’Артаньян. – Ну, ешь, ешь!
– Ах, сударь, вы мне вторично спасаете жизнь.
Планше уселся за стол и принялся уписывать за обе щеки, как в доброе старое время, на улице Могильщиков.
Д’Артаньян прохаживался взад и вперед по комнате, придумывая, какую бы пользу можно было извлечь из Планше в данных обстоятельствах. Тем временем Планше добросовестно трудился, чтобы наверстать упущенное время.
Наконец он испустил тот удовлетворенный вздох голодного человека, который свидетельствует, что, заложив прочный фундамент, он собирается сделать маленькую передышку.
– Ну, – сказал д’Артаньян, полагавший, что настало время приступить к допросу, – начнем по порядку: известно ли тебе, где Атос?
– Нет, сударь, – ответил Планше.
– Черт! Известно ли тебе, где Портос?
– Тоже нет.
– Черт! Черт! А Арамис?
– Ни малейшего понятия.
– Черт! Черт! Черт!
– Но, – сказал Планше лукаво, – мне известно, где находится Базен.
– Как! Ты знаешь, где Базен?
– Да, сударь.
– Где же он?
– В соборе Богоматери.
– А что он делает в соборе Богоматери?
– Он там причетник.
– Базен причетник в соборе Богоматери! Ты в этом уверен?
– Вполне уверен. Я его сам видел и говорил с ним.
– Он, наверное, знает, где его господин!
– Разумеется.
Д’Артаньян подумал, потом взял плащ и шпагу и направился к двери.
– Сударь, – жалобно сказал Планше. – Неужели вы меня покинете? Подумайте, мне ведь больше не на кого надеяться.
– Но здесь не станут тебя искать, – сказал д’Артаньян.
– А если сюда кто войдет? – сказал осторожный Планше. – Никто не видел, как я вошел, и ваши домашние примут меня за вора.
– Это правда, – сказал д’Артаньян. – Слушай, знаешь ты какое-нибудь провинциальное наречие?
– Лучше того, сударь, я знаю целый язык, – сказал Планше, – я говорю по-фламандски.
– Где ты, черт возьми, выучился ему?
– В Артуа, где я сражался два года. Слушайте: «Goeden morgen, myn heer! Ik ben begeeray te weeten the ge sond hects omstand».
– Что это значит?
– «Добрый день, сударь, позвольте осведомиться о состоянии вашего здоровья».
– И это называется язык! – сказал д’Артаньян. – Но все равно, это очень кстати.
Он подошел к двери, кликнул слугу и приказал позвать прекрасную Мадлен.
– Что вы делаете, сударь, – вскричал Планше, – вы хотите доверить тайну женщине!
– Будь покоен, она не проговорится.
В эту минуту явилась хозяйка. Она вбежала с радостным лицом, надеясь застать д’Артаньяна одного, но, заметив Планше, с удивлением отступила.
– Милая хозяюшка, – сказал д’Артаньян, – рекомендую вам вашего брата, только что приехавшего из Фландрии: я его беру к себе на несколько дней на службу.
– Моего брата! – сказала ошеломленная хозяйка.
– Поздоровайтесь же со своей сестрой, master Петер.
– Wilkom, zuster! – сказал Планше.
– Goeden day, hrôer![5] – ответила удивленная хозяйка.
– Вот в чем дело, – сказал д’Артаньян, – этот человек ваш брат, которого вы, может быть, и не знаете, но зато знаю я; он приехал из Амстердама; я сейчас уйду, а вы должны его одеть; когда я вернусь, примерно через час, вы мне его представите, и по вашей рекомендации, хотя он не знает ни слова по-французски, я возьму его к себе в услужение, так как ни в чем не могу вам отказать. Понимаете?
– Вернее, я догадываюсь, чего вы желаете, и этого с меня достаточно, – сказала Мадлен.
– Вы чудная женщина, хозяюшка, и я полагаюсь на вас.
Сказав это, д’Артаньян подмигнул Планше и отправился в собор Богоматери.
Глава VIII
О различном действии, какое полупистоль может иметь на причетника и на служку
Д’Артаньян шел по Новому мосту, радуясь, что снова обрел Планше. Ведь как ни был он полезен доброму малому, но Планше был ему самому гораздо полезнее. В самом деле, ничто не могло быть ему приятнее в эту минуту, как иметь в своем распоряжении храброго и сметливого лакея. Правда, по всей вероятности, Планше недолго будет служить ему; но, возвратясь к своему делу на улице Менял, Планше будет считать себя обязанным д’Артаньяну за то, что тот, скрыв его у себя, спас ему жизнь, а д’Артаньяну было очень на руку иметь связи в среде горожан в то время, когда они собирались начать войну с двором. У него будет свой человек во вражеском лагере, а такой умница, как д’Артаньян, умел всякую мелочь обратить себе во благо.
В таком настроении, весьма довольный судьбой и самим собой, д’Артаньян подошел к собору Богоматери.
Он поднялся на паперть, вошел в храм и спросил у ключаря, подметавшего часовню, не знает ли он г-на Базена.
– Господина Базена, причетника? – спросил ключарь.
– Его самого.
– Вот он прислуживает за обедней, в приделе Богородицы.
Д’Артаньян вздрогнул от радости. Несмотря на слова Планше, ему не верилось, что он найдет Базена; но теперь, поймав один конец нити, он мог ручаться, что доберется и до другого.
Он опустился на колени, лицом к этому приделу, чтобы не терять Базена из виду. По счастью, служилась краткая обедня, она должна была скоро кончиться. Д’Артаньян, перезабывший все молитвы и не позаботившийся захватить с собой молитвенник, стал на досуге наблюдать Базена.
Вид Базена в новой одежде был, можно сказать, столь же величественный, сколь и блаженный. Сразу видно было, что он достиг или почти достиг предела своих желаний и что палочка для зажигания свеч, оправленная в серебро, которую он держал в руке, казалась ему столь же почетной, как маршальский жезл, который Конде бросил, а может быть, и не бросал, в неприятельские ряды во время битвы под Фрейбургом.
Даже физически он преобразился, если можно так выразиться, совершенно под стать одежде. Все его тело округлилось и приобрело нечто поповское. Все угловатости на его лице как будто сгладились. Нос у него был все тот же, но он тонул в круглых щеках; подбородок незаметно переходил в шею; глаза заплыли, не то что от жира, а от какой-то одутловатости; волосы, подстриженные по-церковному, под скобку, закрывали лоб до самых бровей. Заметим кстати, что лоб Базена, даже совсем открытый, никогда не превышал полутора дюймов в вышину.
В ту минуту как д’Артаньян кончил свой осмотр, кончилась и обедня. Священник произнес «аминь» и удалился, благословив молящихся, которые, к удивлению д’Артаньяна, все преклонили колена. Он перестал удивляться, узнав в священнослужителе самого коадъютора, знаменитого Жана-Франсуа де Гонди, который уже в это время, предчувствуя свою будущую роль, создавал себе популярность щедрой раздачей милостыни. Для того чтобы увеличить эту популярность, он и служил иногда ранние обедни, на которые обычно приходит только простой люд.
Д’Артаньян, как и все, опустился на колени, принял причитающееся на его долю благословение, перекрестился, но в ту минуту, когда мимо него, с возведенными к небу очами, проходил Базен, скромно замыкавший шествие, д’Артаньян схватил его за полу; Базен опустил глаза и отскочил назад, словно увидел змею.
– Господин д’Артаньян! – воскликнул он. – Vadе retro, Satanas![6]
– Отлично, милый Базен, – ответил, смеясь, офицер, – вот как вы встречаете старого друга.
– Сударь, – ответил Базен, – истинные друзья христианина те, кто споспешествует спасению, а не те, кто отвращает от него.
– Я вас не понимаю, Базен, – сказал д’Артаньян, – я не вижу, как я могу служить камнем преткновения на вашем пути к спасению.
– Вы забываете, – ответил Базен, – что пытались навсегда закрыть к нему путь для моего бедного господина; из-за вас он губил свою душу, служа в мушкетерах, хотя чувствовал пламенное призвание к церкви.
– Мой милый Базен, – возразил д’Артаньян, – вы должны были бы понять уже по месту, где меня видите, что я очень переменился: с годами становишься разумнее. И так как я не сомневаюсь, что ваш господин спасает свою душу, то я хочу узнать от вас, где он находится, чтобы он своими советами помог и моему спасению.
– Скажите лучше – чтобы вновь увлечь его в мир? По счастью, я не знаю, где он, так как, находясь в святом месте, я никогда не решился бы солгать.
– Как! – воскликнул д’Артаньян, совершенно разочарованный. – Вы не знаете, где Арамис?
– Прежде всего, – сказал Базен, – Арамис – это имя погибели. Если прочесть Арамис навыворот, получится Симара, имя одного из злых духов, и, по счастию, мой господин навсегда бросил это имя.
– Хорошо, – сказал д’Артаньян, решившись перетерпеть все, – я ищу не Арамиса, а аббата д’Эрбле. Ну же, мой милый Базен, скажите мне, где он.
– Разве вы не слыхали, господин д’Артаньян, как я ответил вам, что не знаю этого?
– Слышал, конечно; но я отвечу вам, что это невозможно.
– Тем не менее это правда, сударь, чистая правда, как перед богом…
Д’Артаньян хорошо видел, что ничего не вытянет из Базена; ясно было – Базен лжет, но по тому, с каким жаром и упорством он лгал, можно было легко предвидеть, что он от своего не отступится.
– Хорошо, – сказал д’Артаньян. – Так как вы не знаете, где живет ваш барин, не будем больше говорить о нем и расстанемся друзьями; вот вам полпистоля, выпейте за мое здоровье.
– Я не пью, сударь, – сказал Базен, величественно отводя руку офицера. – Это подобает только мирянам.
– Неподкупный! – проворчал д’Артаньян. – Ну и не везет же мне!
И так как д’Артаньян, отвлеченный своими размышлениями, выпустил из рук полу Базена, тот поспешил воспользоваться свободой для отступления и быстро удалился в ризницу; он и там не считал себя вне опасности, пока не запер за собой дверь.
Д’Артаньян, задумавшись, не двигался с места и глядел в упор на дверь, положившую преграду между ним и Базеном; вдруг он почувствовал, что кто-то тихонько коснулся его плеча.
Он обернулся и едва не вскрикнул от удивления, но тот, кто до него дотронулся пальцем, приложил этот палец к губам в знак молчания.
– Вы здесь, мой дорогой Рошфор? – сказал д’Артаньян вполголоса.
– Ш-ш… – произнес Рошфор. – Знали вы, что я освободился?
– Я узнал это из первых рук.
– От кого же?
– От Планше.
– Как, от Планше?
– Конечно. Ведь это он вас спас.
– Планше? Мне действительно показалось, что это он. Вот доказательство, мой друг, что благодеяние никогда не пропадает даром.
– А что вы здесь делаете?
– Пришел возблагодарить господа за свое счастливое освобождение, – сказал Рошфор.
– А еще зачем? Мне кажется, не только за этим.
– А еще за распоряжениями к коадъютору; хочу попробовать, нельзя ли чем насолить Мазарини.
– Безумец! Вас опять упрячут в Бастилию!
– Ну нет! Об этом я позабочусь, ручаюсь вам. Уж очень хорошо на свежем воздухе, – продолжал Рошфор, вздыхая полной грудью, – я поеду в деревню, буду путешествовать по провинции.
– Вот как? Я еду тоже! – сказал д’Артаньян.
– А не будет нескромностью спросить куда?
– На розыски моих друзей.
– Каких друзей?
– Тех самых, о которых вы меня вчера спрашивали.
– Атоса, Портоса и Арамиса? Вы их разыскиваете?
– Да.
– Честное слово?
– Что же тут удивительного?
– Ничего! Забавно! А по чьему поручению вы их разыскиваете?
– Вы не догадываетесь?
– Догадываюсь.
– К несчастью, я не знаю, где они.
– И у вас нет возможности узнать? Подождите неделю, я вам добуду сведения, – сказал Рошфор.
– Неделя – это слишком долго, я должен их найти в три дня.
– Три дня мало, – сказал Рошфор, – Франция велика.
– Не беда. Знаете, что значит слово «надо»? С этим словом можно многое сделать.
– А когда вы начнете поиски?
– Уже начал.
– В добрый час!
– А вам – счастливого пути!
– Быть может, мы встретимся в дороге?
– Едва ли.
– Как знать. У судьбы много причуд.
– Прощайте.
– До свидания. Кстати, если Мазарини вспомнит обо мне, скажите, что я просил вас довести до его сведения, что он скоро увидит, так ли я стар для дела, как он думает.
И Рошфор удалился с той дьявольской улыбкой на губах, которая прежде заставляла д’Артаньяна содрогаться; но на этот раз д’Артаньян не испытал страха и сам улыбнулся с грустью, которую могло вызвать на его лице только одно-единственное воспоминание. «Ступай, демон, – подумал он, – и делай что хочешь. Теперь мне все равно: нет второй Констанции в мире».
Оглянувшись, он увидел Базена, уже снявшего с себя облачение и разговаривавшего с тем ключарем, к которому д’Артаньян обратился, входя в церковь. Базен был, по-видимому, очень возбужден и быстро размахивал своими толстыми короткими ручками. Д’Артаньян понял, что Базен, вероятно, внушал ключарю остерегаться его как только возможно.