– Это правда, мистер Вулф?
Вулф пропустил его вопрос мимо ушей, но я обернулся и кивнул.
Мы прошли мимо гардероба. В большом холле, который нужно было пересечь, чтобы попасть в зал, и который Марко называл комнатой отдыха, а я – баром, потому что в нем был установлен бар, находилось всего лишь несколько завсегдатаев. Время приближалось к половине десятого, поэтому все клиенты были в зале, поглощая куропаток, запеченных в кастрюльке, или турнедо Богарне. Особую обстановку, мягкую, приглушенную, так отличающую «Рустерман» от других подобных заведений, создал, конечно, Марко с помощью Феликса, Лео и Джо. До этого вечера я никогда не видел, чтобы кто-нибудь из них, нарушая правила, хотя бы моргнул. Когда мы вошли, Лео, стоявший у входа в зал, заметил нас и шагнул навстречу, затем вдруг повернулся, отступил и громко крикнул:
– Джо!
Завсегдатаи бара принялись оживленно переговариваться. Лео снова повернулся, прижал ладонь ко рту, подошел к нам и уставился на Вулфа. Я заметил, что на лбу у него выступил пот, – еще одно серьезное нарушение. В ресторане, где подают голубей по пять или более баксов за штуку, метрдотели и официанты не имеют права потеть.
– Это правда? – прошептал Лео, все еще прикрывая рот ладонью.
Казалось, он съеживается на наших глазах, а он и так был не очень большим, не коротышка, но совсем узкий, только в плечах пошире. Он отнял руку и произнес приглушенно:
– Боже мой, мистер Вулф, неужели это правда?! Должно быть…
Кто-то схватил его за плечо сзади.
Вышибала Джо был специально обучен хватать. Годы, проведенные с Марко, отшлифовали его манеры, и он уже мало походил на профессионального борца, сохраняя, однако, весьма внушительные размеры и облик.
– Держи себя в руках, черт побери! – прорычал он. – Не желаете ли заказать столик, мистер Вулф? Марко здесь нет.
– Я знаю, что его нет. Он мертв. Я не…
– Пожалуйста, не говорите так громко. Пожалуйста. Так вы знаете, что он погиб?
– Да. Я видел его. Мне не нужен столик. Где Феликс?
– Феликс наверху в кабинете с двумя полицейскими. Они пришли и сказали, что в Марко стреляли и… он убит. Феликс поручил нам с Лео присматривать здесь, а сам поднялся с ними наверх. Мы никому ничего не говорили, кроме Винсента. Феликс сказал, что Марко не понравилось бы, если бы обед был испорчен. Меня просто тошнит, когда я смотрю, как они едят, пьют, смеются, но, может быть, Феликс прав, а лицо у него было такое, что лучше не спорить. Вы думаете, он прав? Лично я выставил бы всех и запер двери.
– Нет, – покачал головой Вулф. – Феликс прав. Пусть едят. Я поднимусь. Идем, Арчи. – И он двинулся к лифту.
Третий этаж здания перестроили около года назад. В передней части сделали кабинет, а в задней – три небольших обеденных зала. Вулф без стука открыл дверь кабинета и вошел, я последовал за ним. Трое мужчин, сидящих на стульях вокруг стола, обернулись. Феликс Мартин, хорошо сложенный, невысокий, седовласый крепыш с бегающими черными глазами, конечно в форменной одежде, встал и направился к нам. Остальные двое продолжали сидеть. У них тоже имелась форма: у одного – инспектора, у другого – сержанта, но они обычно обходились без нее.
– Мистер Вулф… – начал Феликс; у него был удивительно низкий голос для человека его габаритов, даже когда вы к нему привыкали. – Случилось самое ужасное. Хуже не придумать. А ведь дела шли так хорошо!
Вулф кивнул ему и обратился к инспектору Кремеру.
– Узнали что-нибудь? – требовательно спросил он.
Кремер и бровью не повел. Его крупное круглое лицо всегда чуть краснело, а холодные серые глаза становились еще холоднее, когда он пытался держать себя в руках.
– Я знаю, что вы лично заинтересованы в этом деле, – сказал он. – Я даже согласился с сержантом Стеббинсом, что мы должны учесть это. Что ж, настал как раз тот случай, когда я с радостью приму от вас любую помощь. Поэтому давайте обсудим все спокойно. Принеси стулья, Гудвин.
Для Вулфа я выбрал стул, стоявший за столом Марко, потому что он больше остальных соответствовал габаритам моего шефа, а для себя взял первый попавшийся. Я присоединился к обществу, когда Вулф повторил, крайне раздраженно:
– Узнали что-нибудь?
Кремер сдержался и на сей раз:
– Пока ничего важного. Убийство совершено всего два часа назад.
– Мне это известно. – Вулф попробовал сесть на стуле поудобнее. – Вы, конечно, спросили Феликса, не знает ли он убийцу. – Он перевел взгляд на Мартина. – Может, знаешь, Феликс?
– Нет, сэр. Я просто не могу в это поверить.
– У тебя есть предположения?
– Нет, сэр.
– Где ты был начиная с семи часов?
– Я? – Он смотрел в глаза Вулфа. – Я находился здесь.
– Все время?
– Да, сэр.
– А где был Джо?
– Тоже здесь.
– Все время?
– Да, сэр.
– Ты уверен?
– Да, сэр.
– А Лео?
– Тоже здесь, никуда не отлучался. Где же еще мы можем быть во время обеда? Но вот когда Марко не пришел…
– Если вы не против, – вмешался Кремер, – я все это уже знаю. Мне не нужно…
– Мне нужно, – прервал его Вулф. – Я несу двойную ответственность, мистер Кремер. Я, безусловно, намерен приложить все силы к тому, чтобы убийца моего друга был пойман и привлечен к ответственности в кратчайший срок. Но на мне лежит еще и другое бремя. Как вы вскоре официально узнаете, согласно завещанию моего друга, я являюсь ad interim[2] его душеприказчиком и опекуном имущества. Не наследником. Этот ресторан представляет единственную реальную ценность, и он был завещан шестерым из тех людей, которые здесь работают, причем наибольшая часть переходит к тем троим, о которых я уже спрашивал. Об условиях завещания они узнали год назад, когда в него внесли изменения. У мистера Вукчича не было близких родственников, да и вообще в этой стране никого нет.
Кремер посмотрел на Феликса:
– Сколько стоит это заведение?
– Не знаю, – пожал плечами Феликс.
– Вы знали, что в случае смерти Вукчича, становитесь совладельцем ресторана?
– Конечно. Вы слышали, что сказал мистер Вулф.
– Ты не сказал об этом.
– Боже мой! – Феликс дрожа вскочил со стула, постоял с минуту, чтобы дрожь прекратилась, снова сел и наклонился к Кремеру. – Требуется время, чтобы говорить о некоторых вещах, мистер. Обо всем, что было между Марко и мной, между ним и всеми нами, я готов рассказать с удовольствием. Скрывать мне нечего. Да, работать с ним порой было трудно, он бывал суровым, иногда грубым, мог накричать, но он был замечательной личностью. Послушайте, я скажу вам, как я к нему отношусь. Вот я. А здесь сбоку Марко. – Феликс постучал пальцем по своему локтю. – Вдруг появляется некто, наводит на него пистолет и собирается выстрелить. Я бросаюсь, чтобы заслонить собой Марко. Думаете, я герой? Нет. Я совсем не герой. Просто я так к нему отношусь. Спросите мистера Вулфа.
– Он только что выяснял, где вы были после семи часов, – проворчал Кремер. – Ну а Лео и Джо? Как они относились к Марко?
Феликс выпрямился:
– Они сами вам скажут.
– А вы как думаете?
– Не так, как я, потому что у них другой темперамент. Но предположить, что они могли бы навредить ему, – никогда. Джо не бросился бы, чтобы заслонить Марко. Но он напал бы на человека с пистолетом. Лео – не знаю, но, по-моему, он позвал бы на помощь, позвал бы полицию. Я его не упрекаю. Не обязательно быть трусом, чтобы звать на помощь.
– Жаль, что никого из вас не было, когда это случилось, – отметил Кремер.
Это замечание показалось мне неуместным. Было очевидно, что Феликс ему не нравится.
– И вы говорите, что даже не представляете о том, кто бы хотел его смерти?
– Нет, сэр, не знаю. – Феликс задумался. – Конечно, у меня есть кое-какие догадки. Взять, например, женщин. Марко был галантным кавалером. Единственное, что могло отвлечь его от работы, так это женщина. Я не могу сказать, что женщина для него была важнее соуса, – он никогда не относился небрежно к приготовлению соуса. Но он был неравнодушен к женщинам. Ему ведь совсем не обязательно было находиться на кухне в разгар обеда. Джо, Лео и я вполне справлялись со столиками и обслуживанием, поэтому, если Марко предпочитал пообедать за своим столиком с дамой, мы не обижались. Но другие могли обижаться. Не знаю. Я сам женат, у меня четверо детей и совсем не остается свободного времени, но все знают, какие чувства может вызвать женщина.
– Так он был бабником, – пробурчал сержант Стеббинс.
– Пф! – поморщился Вулф. – Галантность совсем не всегда прислужница похоти.
Все это было слишком утонченно для присутствующих, но факт остается фактом: Вулф сам спрашивал меня об отношениях Марко к женщинам. А через три часа этот же вопрос вновь был в центре внимания. Феликса отпустили и попросили прислать Джо. Появились другие детективы из отдела убийств, а также помощник окружного прокурора. Официантов и поваров допрашивали в отдельных кабинетах, и всем задавали вопросы о женщинах, с которыми за последний год ужинал Марко. К тому времени, как Вулф выразил желание на сегодня все закончить, встал и потянулся, было уже далеко за полночь и мы собрали изрядную кучу сведений, включая имена семи женщин, из которых ни одна не пользовалась дурной славой.
– Вы сказали, что приложите все усилия к тому, чтобы преступник был пойман и привлечен к ответственности в наикратчайший срок, – напомнил Кремер. – Я бы не хотел вмешиваться и только напомню, что полиция будет рада помочь вам.
Пропустив его ехидное замечание мимо ушей, Вулф вежливо поблагодарил Кремера и направился к двери. По дороге домой в такси я поделился с ним маленькой радостью: никто не упомянул Сью Дондеро. Вулф не ответил. Он сидел на краю сиденья, вцепившись в ремень, в любой момент готовый спасти свою жизнь.
– Хотя должен заметить, – добавил я, – женщин и без нее набралось предостаточно. Думаю, им это не понравится. Завтра к полудню их будут обрабатывать тридцать пять сыщиков, по пять штук на каждую. Упоминаю об этом просто так, на тот случай, если вам вдруг втемяшится в голову собрать их всех семерых завтра в одиннадцать в вашем кабинете.
– Заткнись! – рыкнул он.
Обычно я норовлю поступить как раз наоборот, но на сей раз решил подчиниться. Когда мы подкатили к нашему старому особняку из бурого песчаника на Западной Тридцать пятой улице, я заплатил водителю, вышел, придержал дверь Вулфу, поднялся по ступенькам на крыльцо и открыл дверь своим ключом. Как только Вулф переступил порог, я закрыл дверь, накинул цепочку, а обернувшись, увидел Фрица, который доложил:
– Сэр, к вам пришла дама.
У меня сверкнула мысль, что я буду избавлен от массы неприятностей, если дамочки начнут заходить без приглашений, но Фриц добавил:
– Это ваша дочь, миссис Бриттон.
В голосе Фрица можно было уловить слабую тень упрека. Он уже давно не одобрял отношение Вулфа к своей приемной дочери[3]. Темноволосая девушка с Балкан по имени Карла, говорящая с акцентом, в один прекрасный день свалилась на голову Вулфа и умудрилась впутать его в дело, которое отнюдь не способствовало увеличению его банковского счета. Когда все закончилось, она заявила, что не собирается возвращаться на родину, но и не намерена воспользоваться находившейся в ее распоряжении бумагой, которая была выдана ей когда-то в Загребе и удостоверяла, что Карла является приемной дочерью Ниро Вулфа. Она преуспела в двух направлениях: получила работу в туристическом агентстве на Пятой авеню и вышла через год замуж за его владельца, некоего Уильяма Р. Бриттона. Между мистером и миссис Бриттон и мистером Вулфом не возникало никаких разногласий, потому что разногласия возникают при общении, а его-то и не было. Дважды в год – на день рождения дочери и на Новый год – Вулф посылал ей огромный букет изысканных орхидей, и это было все внимание, которое он ей оказывал, если не считать его присутствия на похоронах Бриттона, скончавшегося от инфаркта в 1950 году.
Всего этого Фриц и не одобрял. Он полагал, что каждый человек, будь он даже сам Вулф, должен хотя бы изредка приглашать дочь, пусть и приемную, на обед. Когда он изложил мне свою точку зрения, как это с ним иногда случалось, я пояснил, что Карла раздражает Вулфа так же, как и он ее, поэтому нормальные родственные отношения между ними невозможны.
Я последовал за Вулфом в кабинет. Карла сидела в красном кожаном кресле. При нашем появлении она встала, чтобы посмотреть на нас, и возмущенно сказала:
– Я жду вас уже больше двух часов!
Вулф подошел, взял ее руку и вежливо пожал.
– По крайней мере, ты сидела в удобном кресле, – пробормотал он, протопал к собственному креслу, стоящему за столом, единственному, которое его устраивало, и уселся.
Карла протянула мне руку с отсутствующим видом; я просто пожал ее.
– Фриц не знал, где вы, – сказала она Вулфу.
– Верно, – согласился он.
– Но он сказал, что вы знаете про Марко.
– Да.
– Я сама услышала об этом по радио. Сначала собиралась пойти в ресторан к Лео, потом подумала, что лучше обратиться в полицию, а затем решила прийти сюда. Я полагала, вы будете удивлены, хотя лично меня ничего не удивляет.
Карла говорила с горечью и выглядела расстроенной, но я должен признать, что от этого она не стала менее привлекательной. Она оставалась все той же девушкой с Балкан, чьи пронзительные черные глаза так поразили мое сердце много лет назад.
Вулф прищурился и взглянул на нее:
– Ты говоришь, что пришла сюда и ждала меня два часа, чтобы узнать подробности о смерти Марко? Почему? Ты была к нему привязана?
– Да. – (Вулф прикрыл глаза.) – Если я правильно понимаю, что означает слово «привязанность». Если вы имеете в виду особое отношение женщины к мужчине, то, конечно, нет. Не так.
– А как? – Вулф открыл глаза.
– Нас объединяла преданность великой и благородной цели! Свободе нашего народа! И вашего народа! А вы здесь сидите и строите гримасы. Марко рассказывал мне, что просил помочь нам – вашим умом и деньгами, но вы отказались.
– Он не говорил мне, что ты участвуешь в этом деле. Не называл тебя.
– Конечно не называл, – презрительно произнесла она. – Он знал, что тогда вы бы еще больше глумились над нашими идеалами. Вот вы сидите здесь, богатый, толстый и счастливый, в вашем прекрасном доме, с великолепной едой, стеклянными оранжереями наверху, где растут десять тысяч орхидей, чтобы услаждать вас, и с этим Арчи Гудвином, который как раб делает за вас всю работу и принимает на себя все опасности. Какое вам дело до того, что народ страны, в которой вы сами росли, стонет под гнетом, свобода задушена, плоды труда отнимают, а детей готовят к войне? Перестаньте гримасничать!
Вулф откинулся назад и глубоко вдохнул.
– По-видимому, – сказал он сухо, – я должен преподать тебе урок. Мои гримасы не имеют отношения к твоим чувствам и к твоему нахальству, а относятся к стилю и дикции. Я презираю штампы, в особенности извращенные фашистами и коммунистами. Такие фразы, как «великая и благородная цель», «плоды труда» или «задушенная свобода», смердят, изуродованные Гитлером, Сталиным и всем их преступным окружением. Кроме того, в наш век потрясающего прогресса и триумфа науки призыв к борьбе за свободу значит не более того, что он велик и благороден; не больше и не меньше – это основное. Она ничуть не важнее и не благороднее борьбы за съедобную пищу и хорошее жилье. Человек должен быть свободным, иначе он перестает быть человеком. Любой деспот, будь он фашист или коммунист, не ограничен теперь такими допотопными средствами, как дубинка, меч или ружье. Наука создала такое оружие, которое может предоставить ему всю планету. И только люди, которые хотят умереть за свободу, имеют право жить ради нее.
– Как вы? – с презрением спросила она. – Нет. Как Марко. Он умер.
Вулф ударил рукой по столу:
– Я еще дойду до Марко. Что касается меня, то никто не давал тебе права судить меня. Я сделал свой вклад в борьбу за свободу – в основном финансовый – через те каналы и средства, которые мне кажутся наиболее эффективными. Я не собираюсь отчитываться перед тобой. Я отказался участвовать в проекте, который предлагал Марко, потому что сомневался в нем. Марко был упрямым, доверчивым, оптимистичным и наивным. Он был…