Эрик Фрэнк Рассел
Против странного устройства
Глава 1
Государственный научно-исследовательский центр, самое сердце научных усилий страны, находился в огромном грозном здании, огромном и грозном даже по стандартам двадцатого столетия. В сравнении с ним Форт Нокс и Алькатраз, Бастилия и Кремль были пограничными бревенчатыми фортами. Но все же и он был уязвим. Вражеские глаза усердно изучали то малое, что можно было увидеть. Вражеские умы старательно обдумывали то малое, что было известно о нем, и после такого изучения все место становилось менее безопасным, чем изъеденная молью палатка.
Внешняя стена возвышалась на сорок футов над землей, погружалась в землю на тридцать футов и была толщиной в восемь футов, она была сделана из гранитных блоков, покрытых гладким как шелк алюминиевым цементом. На глади стены не было даже выбоинки для того, чтобы за нее могла зацепиться нога паука. Под основание стены, на глубине тридцати шести футов, располагалась задублированная чувствительная микрофонная система, рассчитанная на пресечение попыток человеческих кротов проникнуть внутрь. Те, кто проектировал эту стены, были твердо уверены, что фанатики способны на все и что ни одна из принятых ими мер не является перестраховкой.
В огромной длине квадратной стены были всего две бреши: маленькая узкая дверь на лицевой стороне стены, служившая для входа и выхода персонала, и большие ворота с задней стороны стены, через которые грузовики привозили необходимые запасы и вывозили готовую продукцию и отходы. Обе бреши были защищены сорокатонными дверями из стали и массивные как двери морского дока. Эти двери действовали автоматически и не могли оставаться открытыми одновременно. Каждая дверь охранялась своим взводом охраны. Охрана состояла из здоровенных, грубых мужчин с суровыми лицами, те, кто имел с ними дело считали, что они выбраны для этой работы благодаря их подозрительному нраву и воинственной натуре.
Выход из этого места был более легок, чем вход. Выходящий обязательно снабженный пропуском на выход, единственно что терпел, эту задержку перед каждой дверью. Задержка эта происходит из-за того, что пока одна дверь не закроется, другая не закроется. Движение в обратном направлении, то есть внутрь, было просто безумием. Если служащий был хорошо известен охранникам, то его при входе ожидала только задержка на открытие дверей и довольно быстрые проверки пропуска, который периодически менялся. Это было обычной процедурой.
Но для незнакомца процедура проверки была серьезной, несмотря на то, какой бы важный пост он не занимал или какие бы авторитетные документы он не предъявлял. Ему приходилось выдержать долгое и доскональное собеседование с первой группой охранников. Если что-либо в его ответах не нравилось охранникам или они были просто не в том настроении, чтобы проверить, посетитель подвергался обыску, который включал в себя изучение даже естественных отверстий входящего. Любой найденный предмет, который охрана рассматривала как подозрительный, излишний, неразумный, необъяснимый или просто не относящийся к визиту, конфисковывался, не смотря на протесты, и возвращался владельцу только при выходе.
Но это был только первый этап. Второй эшелон охраны специализировался на том, чтобы обнаружить то, что не сумел обнаружить первый. Они не преуменьшали значения обыска произведенного первым эшелоном, но настаивали на втором, собственном обыске. Этот обыск мог включать в себя снятие зубопротезных мостов и изучение полости рта. Эта тактика была введена после того, как были изобретены передающие телекамеры величиной в полсигареты.
Третий эшелон состоял из хронических скептиков. Эти охранники имели привычку задерживать любого незнакомца и проверять с первым и вторым эшелоном был ли ему задан тот или иной вопрос, и если был, то какой ответ был получен. Они также ставили под сомнение каждый ответ, бросая тем самым тень на добросовестность своих предыдущих коллег. Полный отчет о произведенных первых двух обысках поступал также сюда и любой промах в технике обыска здесь исправлялся. Даже если для этого приходилось этого человека снова раздеть. Охранники третьего эшелона имели в своем распоряжении, правда редко использовали, такие серьезные приборы как рентгеновские установки, детекторы лжи, ультразвуковые камеры, устройства для проверки отпечатков пальцев и так далее.
Огромная защитная стена, окружавшая центр, хранила все что находилось за ней. Отделы, цеха, лаборатории были строго отделены друг от друга стальными дверями и упрямыми охранниками, которые не допускали прохода из одной части центра в другую. Каждый такой отсек был обозначен своим цветом в который были выкрашены все стены и двери, чем выше в спектре располагался цвет, тем выше секретность данного подразделения, тем выше приоритет дан этому отделу.
Работники отсека с желтым цветом не могли пройти в отсек с голубым цветом. Работники голубого отсека могли пройти "полировать пол", как они называли это, в желтый отсек и другой, имеющий более низкий приоритет, но им было строжайше запрещено совать нос в красные двери.
Но даже охранники не могли пройти за черные двери без формального приглашения с той стороны. Только люди черного сектора, президент, да Сам Бог Всемогущий могли свободно ходить по все территории центра.
По все этому лабиринту была разбросана сеть проводов, спрятанная в стенах, дверях, а в некоторых местах и в потолках. Провода были соединены с тревожными огнями и сиренами, с устройствами блокировки дверей, с микрофонами и телекамерами. Всякое подглядывание и подслушивание велось специалистами черной секции. Вновь прибывшие люди долго привыкали к тому, что даже в туалете их постоянно видели и подслушивали, потому что где найти лучшее место, чем эта маленькая кабинка, чтобы скопировать, сфотографировать или запомнить секретные данные.
Все эти труды, изобретательность и расходы были бесполезны с точки зрения внешнего и враждебного взгляда. На самом деле все это было настоящим Сингапуром, открытым для атаки с невидимой и неожиданной стороны, если конечно, во всех этих тщательно продуманных предосторожностях не проглядели очевидного.
И не смотря на хитрости и предосторожности, очевидное было упущено. Люди, стоящие высоко на лестнице научного центра, были блестящими специалистами, но каждый в своей области и полными невеждами в других областях. Главный бактериолог мог часами рассказывать о новом вирусе и не мог ответить на такой вопрос, как сколько спутников имеет Сатурн. Главный баллистик мог нарисовать сложнейшую траекторию движения тела, но не мог сказать, к какому классу относится опоссум, к лошадям, оленям или жирафам. Все предприятие было напичкано высококвалифицированными специалистами, там не было лишь одного, такого, который мог бы понять намеки, которые становились уже видны.
Например, никто не предавал значения тому факту, что если служащие смирились с постоянным подслушиванием, подсматриванием и периодическими обысками, большинство из них ненавидели эту систему цветов. Цвет стал символом престижа. Служащие желтого отдела рассматривали себя обделенными по сравнению со служащими голубого отдела, хотя и те и другие получали одинаковое жалование. Человек, работающий за красными дверями рассматривал себя на голову выше, чем человек, работающий за белыми. И так далее.
Женщины, которые всегда были наиболее чувствительными элементами общества в социологическом плане, раздули это еще сильнее. Женщины-служащие и жены работников в своих связях твердо придерживались цветового принципа. Жены работников черного отдела считали себя выше остальных и гордились этим, а жены работников белого отдела считали себя самым дном и очень сердились на это. Сладкая улыбка, воркующий голос и в то же время по-кошачьи показанные когти были нормальной формой приветствия у них.
Такое положение дел было принято всеми и рассматривалось как заведенный порядок. Но это было далеко не просто такой порядок. Это было прямое доказательство, что на центре работают обычные люди, а не стальные роботы. Отсутствующий специалист – грамотный психолог – мог увидеть это с первого взгляда, даже если он и не мог отличить систему навигации ракеты от системы наведения той же ракеты.
Вот здесь то и лежала главная слабость. Не в бетоне, граните и стали, не в механизмах и электронных устройствах, не в порядке, а просто в плоти и крови.
Отставка Хаперни принесла больше раздражения, чем тревоги. Сорока двух лет, с темными волосами, склонный к полноте, он был специалистом по глубокому вакууму. Все, кто его знал, считали его умным, работящим и спокойным, как гипсовая статуя. Насколько было известно, его ничего не интересовало, кроме работы, ничего не беспокоило, кроме его работы. То что он был холостяк, рассматривалось, как доказательство, что его ничего не отвлекает от основной его работы.
Байтс, начальник отдела, и Лейдлер, начальник охраны, вызвали его для собеседования. Они сидели рядом за большим письменным столом, когда Хаперни, шаркая ногами, вошел в кабинет и мигая уставился на них сквозь толстые стекла очков. Байтс взял из стопки лист бумаги и положил его перед собой.
– Мистер Хаперни, я только что получил вот это. Ваше заявление об отставке. В чем дело?
– Я хочу уйти, – ответил Хаперни, потирая руки.
– Почему? Вы нашли себе лучшее место где-нибудь еще? Мы должны знать это.
Хаперни начал шаркать ногами. Вид у него был довольно несчастный.
– Нет, я не нашел еще другой работы. Да и не искал. Пока что. Может быть потом.
– Тогда почему вы решили уйти? – спросил Байтс.
– С меня довольно, – сказал Хаперни смущенно и взволнованно.
– Довольно? – скептически переспросил Байтс. – Довольно чего?
– Работать здесь.
– Давайте говорить прямо, – настаивал Байтс. – Мы вас ценим. Вы работаете здесь уже четырнадцать лет. До сих пор вы, казалось, были довольны. Ваша работа считалась первоклассной и никто никогда не критиковал ее или вас. Если вы будите продолжать в том же духе вы обеспечите себя до конца своих дней. Вы действительно хотите отказаться от выгодной и интересной работы?
– Да, – подтвердил Хаперни.
– И ничего не имеете лучшего в перспективе?
– Именно так.
Откинувшись на спинку стула, Байтс уставился на него и задумался.
– Знаете что я подумал? Вам стоит показаться врачу.
– Я не хочу, – ответил Хаперни. – Более того, мне это не надо, и я не буду делать этого.
– Врач может просто определить, что вы страдаете от истощения нервной системы в результате того, что вы много и упорно работали. Он может быть просто порекомендует вам долгий и полный отдых, – настаивал Байтс. – Вы можете тогда взять продолжительный оплачиваемый отпуск. Поехать куда-нибудь в спокойное местечко, порыбачить и в положенное время вы вернетесь такой же блестящий, как новенький доллар.
– Я не интересуюсь рыбалкой.
– Какой же черт вас тогда интересует? Что вы собираетесь делать после того, как уйдете отсюда?
– Поеду куда глаза глядят, попутешествую немного. Я хочу быть свободным и ехать куда захочу.
Нахмурившись, вступил Лейдлер.
– Вы хотите выехать из страны?
– Не сразу, – ответил Хаперни.
– Ваше персональное дело говорит, что вы еще ни разу не запрашивали заграничного паспорта, – продолжал Лейдлер. – Я должен вас предупредить, что вам придется ответить на много нескромных вопросов, если вдруг вы запросите паспорт на выезд. Вы были допущены к информации, которая может быть полезна врагу. Правительство не может игнорировать этот факт.
– Вы хотите сказать, что намериваюсь торговать этой информацией? – спросил Хаперни, слегка покраснев.
– Совсем нет. По крайней мере ни при этих обстоятельствах, – горячо заверил Лейдлер, – на данный момент ваша репутация безупречна. Никто не сомневается в вашей преданности. Но...
– Что но?
– Обстоятельства могут изменится. Парень, который просто ездит по стране без работы, без каких-либо источников доходов, в конце концов встает перед финансовой проблемой. И тогда он получит свой первый опыт в испытании бедностью, его идеи начнут меняться. Вы понимаете, что я хочу сказать?
– Я найду работу, когда-нибудь, где-нибудь, когда я буду для этого готов и здоров.
– Ах так! – вмешался опять Байтс, ехидно подняв брови, – что вы думаете, скажет босс, к которому вы обратитесь с вопросом, не нужен ли ему специалист по глубокому вакууму?
– С моей квалификацией я могу и мыть посуду, – возразил Хаперни. – Если вы не возражаете, я бы хотел решать свои проблемы сам, на свой манер. Это ведь свободная страна, не так ли?
– Мы просто хотим получить ясность, – с угрозой сказал Лейдлер.
Байтс глубоко вздохнул и возразил: – Если парень настаивает на том, чтобы стать сумасшедшим, то мне его не остановить. Так что я принимаю его отставку и передаю его дело в штаб-квартиру. Если они решат, что вас надо пристрелить до рассвета, то это будет на их совести, – он махнул рукой. – Хорошо, идите, я все сделаю.
Когда Хаперни вышел, Лейдлер сказал: – Ты заметил его лицо, когда ты сказал, что его надо пристрелить до рассвета? Мне оно показалось чересчур напряженным. Может быть, он чего-то боится?
– Воображение, – возразил Байтс. – Я видел его в этот момент, он выглядел вполне нормально. Я думаю, что он просто поддался естественному зову природы.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Он просто задержался в сексуальном развитии, а сейчас созрел. Даже в сорок два не поздно заняться этим, чем занимаются в юности. Бьюсь об заклад, что он пуститься отсюда во весь галоп, как разгоряченный бык. И так и будет скакать, пока не наткнется на подходящую самку. Тогда он ею воспользуется по прямому назначению, остынет и захочет обратно свою работу.
– Возможно ты и прав, – согласился Лейдлер, – но я бы на это свои деньги не ставил. Я нутром чую, что его что-то беспокоит. Хорошо было бы узнать, что этому причина.
– Не тот тип, чтобы волноваться, – заверил его Байтс, – никогда таким не был и никогда не будет. Все что он хочет, это поваляться с кем-нибудь на сене. А против этого нет закона, не так ли?
– Иногда я думая, что такой закон не мешало бы создать, – загадочно возразил Лейдлер, – во всяком случае, когда высококвалифицированные специалисты вдруг впадают в лирику, я не могу рассматривать это прости как начало брачного сезона. Здесь могут быть более глубокие причины. Нам надо знать о них.
– И что?
– За ним надо вести наблюдение, до тех пор, пока мы не убедимся, что он не сделает никакого вреда и не намерен это сделать в будущем. Пара агентов контрразведки потаскается за ним это время. Правда, это стоит денег.
– Не из твоего же кармана, – заметил Байтс.
– Конечно нет.
– Так что волноваться?
Новость об отставке Хаперни растеклась по центру, но обсуждалась как бы между прочим. В столовой Ричард Брансом, металлург из зеленого отдела, помянул об этом своему сослуживцу Арнольду Бергу. В дальнейшем они будут участниками еще более таинственных событий, но тогда ни один из них об этом и не подозревал.
– Арни, ты слышал, что Хаперни собрался линять?
– Да, он сам мне об этом сказал несколько минут назад.
– Хм. Неужели задержка результатов по его тематике так его разбила? Или, может, ему где-нибудь предложили большие деньги?