Никакого золотого тиснения (что свидетельствует в пользу ума); всего лишь один разнесчастный телефон (что свидетельствует в пользу благородной бедности). И никаких лишних пояснений (что свидетельствует в пользу сдержанной самооценки).
Сама же визитка гласила:
«В А Л М Е Т»
ДЕТЕКТИВНОЕ АГЕНТСТВО
Надежно и конфиденциально!
Под телефонным номером ясно просматривалась приписка шариковой ручкой: «KIRILL». И еще один телефонный номер. Это был его, Кирюшин, номер!..
Настя ухватила плотный кусочек картона и сунула его в карман куртки. Разбираться с визиткой она будет потом.
– Ну как, откопала братца? – спросила Мицуко.
– Что это еще за детективное агентство «Валмет»?
– Понятия не имею.
– Он там работал, да? На визитке его домашний телефон…
Мицуко посмотрела на Настю, как смотрят на больных чесоткой: с сочувствием, переходящим в брезгливое сострадание.
– Думаю, все эти агентства – сплошное надувательство. Сборища прыщавых неудачников. Следят за чужими женами, вместо того чтобы завести своих. И это в лучшем случае…
– А в худшем?
– В худшем? – Мицуко задумалась. – В худшем ищут всей конторой какого-нибудь пропавшего мраморного дога. У нас сейчас принято заводить мраморных догов. А у вас?
– У нас только козы, – честно призналась Настя.
– Это заметно. – Мицуко, сунув все свои визитки обратно в сумку, принялась подводить и без того безупречные губы.
– А духи? – Вопрос был совершенно идиотским, но другого Мицуко не заслуживала.
– Какие духи? – Помада едва не выскочила за границы верхней губы. Но все обошлось, и контрольно-следовая полоса не была нарушена.
– Которые пропали… Из-за которых…
– Я их не нашла… Слишком много ментов, которые слишком много на себя берут. Меня даже в ванную не пустили. – Мицуко сердито почмокала губами, а затем облизала их острым маленьким языком. – А ты, случайно, не у него тормознулась?.. На правах сестры?
– Нет.
– Жаль… Но если ты их случайно обнаружишь… Передай здешнему бармену. А я потом их заберу. O’key-dokey?..
Настя промолчала. Распространяться на эту тему было все равно что плясать на могиле Кирюши. Еще не похороненного. Но Мицуко, судя по всему, была совсем не прочь отчебучить у склепа какой-нибудь краковяк.
– А может быть, подъедем туда? К нему… Поищем хорошенько, в четыре глаза… Если, конечно, эти следственные сволочи не конфисковали их в пользу своих коров-жен.
– А надо для антилоп-любовниц?
– Сразу видно, что ты далека от цивилизации. У следственных сволочей не бывает любовниц. Это дорого, это им не по карману. Зарплата с гулькин нос, даже взятки не спасают… Так как, едем? Услуга за услугу…
Теперь, только теперь картина прояснилась окончательно. И повод, по которому Мицуко так легко согласилась встретиться с ней, предстал перед Настей во всей неприличной нищенской наготе: флакон духов, вот что интересовало эту девицу больше всего!
– Нет. Никуда мы не поедем.
Мицуко досадливо сморщила лоб, отошла к двери и уже оттуда нанесла последний удар. Как раз в стиле ее бессмысленного имени:
– Знаешь, что сказал бы о тебе твой брат, если бы хоть однажды вспомнил твое имя? Он сказал бы, что ты тупая деревенская баба. Вот! Ну, я пошла…
Дальше все произошло так, как и должно было произойти: приставленный к Насте следователь Георгий Вениаминович побежал за бессердечной шлюхой, как осел за морковкой. Но Настя не стала даже сокрушаться по этому поводу.
Пусть волочится, дурачок. В конце концов, она тоже одна не останется, – у нее есть адрес на визитке. А это уже кое-что.
…На то, чтобы добраться до ближайшего метро, ушел добрый час. И все из-за того, что Настя путалась в улицах и подсказках случайных прохожих. И когда наконец на горизонте замаячила буква «М», Настя почувствовала себя почти счастливой.
Из купленной в ларьке карты следовало, что переулок Бойцова, указанный в визитке, находится недалеко от станции «Сенная площадь». Туда-то Настя и отправилась, наскоро перекусив холодной сосиской в тесте и подтаявшим мороженым.
Искомое «стр. № 3» оказалось двухэтажным флигельком с полуслепыми, давно не мытыми окнами. Несколько минут Настя собиралась с духом перед железной дверью (никаких опознавательных знаков на ней не было), а потом решительно нажала кнопку звонка. Где-то в глубине помещения раздался тревожный гул, от которого у нее слегка затряслись колени.
«Господи, хоть бы никого не оказалось», – трусливо подумала она, вспомнив о спасительном субботнем дне. Весь свой пыл она потратила на вероломную Мицуко и теперь чувствовала себя совершенно опустошенной.
Но господь не внял ее молитвам: за дверью послышался легкий шорох и скрежет открываемого замка. Через секунду она распахнулась. На пороге стоял парнишка лет двадцати, чем-то неуловимо похожий на Кирюшу. Не на того, который лежал сейчас в морге, а на того, который надламывал веточки «Вильямса летнего» перед тем, как уйти из дома навсегда. Где-то в самой глубине горла у Насти сразу же образовался комок, а к глазам подступили предательские слезы.
– Наконец-то! – сказал парнишка строгим голосом, который совершенно не вязался с юными прыщами на щеках.
«Сборище прыщавых неудачников», – бросила ей Мицуко всего лишь полтора часа назад. Похоже, шлюхи в больших городах любят выступать в качестве пророков. В свободное от основной работы время.
– Я вас уже час жду.
– Правда? – удивилась Настя.
– Мы же на три договаривались! Входите.
Он посторонился, пропуская ее внутрь помещения.
– Значит, так. Три окна по пятьдесят рэ за каждое. Плюс уборка двести. Итого триста пятьдесят за все удовольствие. Правильно?
– Вам виднее.
– Ведра и тряпки в туалете. Там же порошок. Я покажу. Деньги по окончании работ. Приступайте…
Ошеломленная таким напором, Настя безропотно последовала за юношей.
– А фронт работ? – только и смогла сказать она.
Впрочем, подобный вопрос можно было и не задавать: передовая линия проходила по узкому коридорчику и микроскопической кухне. Единственная комната была заметно больше вспомогательных помещений. И выглядела бы просторной, если бы не обилие стеллажей и металлических шкафов. Имелась в комнате и почти антикварная конторка. А кроме того, планировку безбожно портила выгородка в углу.
– А там что? – Настя указала подбородком на выгородку.
– Начальство, – охотно пояснил парень. – Но сегодня оно отдыхает. Выходной.
– Да.
– Ну, не буду вам мешать. – Парень отлепился от Насти, подошел к письменному столу и устроился за компьютером.
Через секунду послышались щелчки, обрывки фраз и электронная музыка. Эту музыку Настя уже слышала: прыщавый юнец дулся в «Секретные материалы», любимую электронную игрушку Илико. Тот называл ее «квестом».
Настя начала с окон, потом переместилась на кухню, где над раковиной висел написанный от руки листок: «НЕ ОСЛОЖНЯЙТЕ ЖИЗНЬ КОЛЛЕГАМ! МОЙТЕ ЧАШКИ ПОСЛЕ СЕБЯ!» Судя по всему, жизнь коллег была нелегкой: мойка ломилась от грязной посуды. Покончив с наведением порядка в кухне и туалете, совмещенном с ванной и к тому же оказавшемся еще и маленькой фотолабораторией, Настя протерла от окаменевшей пыли стеллажи в комнате. А потом – уже по своей инициативе – вымыла лестничную площадку и взрыхлила почву в горшке с квелым цветком алоэ (Aloe Margaritifara, очень редкая разновидность).
И только после этого решилась подойти к парню за компьютером.
– У вас цветочек гибнет, – сказала она. – Если хотите, я напишу, что нужно делать…
– Да к черту цветочек… Тут игра гибнет. – Очевидно, что-то у него не складывалось с виртуальными поисками вечных, как гамбургер, и назойливых, как мухи, агентов Малдера и Скалли.
– Я напишу… У вас есть ручка?
– Возьмите на соседнем столе. Бумага в пачке.
Настя пристроилась на краешке стула, вытащила из стеклянной банки остро заточенный карандаш, положила перед собой листок и принялась составлять план оперативных работ по спасению Aloe Margaritifara.
– Смесь удобрений для кактусов… Она должна продаваться в цветочных магазинах. Я там все указала.
– Завтра же пойдем и купим… – Парень даже не повернул голову в ее сторону. – Прямо с утра. Черт возьми, даже солюшен не скачать!.. Поставят когда-нибудь в этой шарашке Интернет или так и будем каменным топорами махать?!
– Вообще-то я все закончила, – прервала его стенания Настя.
– Одну минутку. – Не отрывая взгляда от монитора, парень сунул руку в ящик стола и вытащил купюры. – Триста пятьдесят рублей, как договаривались. Захлопните дверь, пожалуйста.
– Хорошо…
…Через десять минут Настя робко покашляла, напоминая о себе.
– Вы еще не ушли?
– Нет… Я хотела спросить… Это ведь «Валмет». Детективное агентство, да?
– С добрым утром, мамаша! – Юный наглец рассмеялся. – Значит, и у техперсонала бывают проблемы криминального характера?
– Бывают.
– Муж сбежал с соседкой в Карабсельки? Или банку огурцов, не дай-то господи, свистнули?
– А вы можете найти?
– Мужа или огурцы? Или Карабсельки на карте области?
Парнишка, насильно оторванный от материнской груди Даны Скалли, явно издевался, но хватать его за шею и гнуть к полу было явным перебором. Да и всю свою ярость Настя ухлопала на переговоры с Мицуко.
– …И вообще – у нас выходной, мамаша.
– Я понимаю. Не беспокойтесь, двери я захлопну…
Из флигелька она вышла отягощенная новым знанием. Во-первых, таинственный «Валмет» является не чем иным, как курсами повышения квалификации местных хамов. Во-вторых, возможно, Кирюша был не так уж не прав, если само ее появление провоцирует тряпки, ведра и чистку грязной посуды. В-третьих, она прошляпила переход в возрастную категорию «мамаш». И в-четвертых, где-то в недрах прилегающей к Питеру области затаился населенный пункт Карабсельки…
Но раскладушку она купила вовсе не из-за агентства «Валмет».
Никакого другого жилья, кроме квартиры, которую снимал брат, у нее не было, а спать в комнате, украшенной свидетельствами его сумасшествия, было выше ее сил. Завтра же она смоет надпись на окне и поклеит обои. И божьи коровки исчезнут навсегда. Во всяком случае, для нее.
…Настя проснулась в четыре утра.
Четыре утра – выработанная годами привычка. Четыре утра – время, когда работа начинает вздыхать, ворочаться и дышать тебе в ухо.
Но никакой работы не было. Только дождь.
Дождь начался еще вчера, на кладбище, во время похорон Кирилла. Это было совсем непросто – решиться оставить его здесь, в глинистой бедной земле. Но Настя хорошо помнила, как он уезжал из Вознесенского: отъезд, больше похожий на бегство. Он ненавидел их захудалый деспотичный дом, и захудалое море, и захудалые скалы, – он никогда бы не простил ей, если бы снова вернулся в тихий и благостный провинциальный ад Вознесенского.
Даже мертвый.
Никто не провожал Кирюшу в последний путь, кроме Насти и двух могильщиков, – ни один человек. Да и могильщики торопили ее – их ждали еще одни, более хлебные похороны. Но сотенная сверх положенной таксы сделала свое дело: она получила еще несколько лишних минут для прощания. Но и за эти минуты они не стали ближе: ссадина на лбу Кирюши отвергала ее, и седые виски отвергали, и даже темная полоса на шее, которую удалось прикрыть воротником рубахи, – тоже отвергала…
После кладбища она заехала в магазин и купила бутылку водки: никогда нельзя нарушать традицию. Это была из немногих Зазиных истин, которую Настя усвоила за тринадцать лет супружества. Другие истины гласили:
– женщина принадлежит мужу;
– мальчик принадлежит отцу;
– мужчина никому не принадлежит.
Кроме того, в Настином случае имела место более расширенная формулировка: «женщина принадлежит мужу, иначе гореть ей в аду».
Придя в квартиру Кирилла и уже привычно поплакав, она налила водки в стакан, прикрыла его хлебом и принялась за поиски фотокарточки брата. Но так ничего и не нашла: ни единого альбома, ни единого снимка, даже негативов не было. Странное дело, трехлетняя жизнь Кирилла в Питере не имела никаких документальных подтверждений!
Поразмыслив, Настя вытащила из кошелька двойную фотографию сына и брата – и отрезала изображение маленького Кирюши. Только сейчас она вспомнила день, когда был сделан снимок: последнее воскресенье перед сватовством Зазы. Тогда они ездили в областной центр кататься на аттракционах…
Пристроив фотографию к стакану, Настя немного успокоилась.
Недели ей хватит на то, чтобы привести квартиру в порядок. А потом она уедет. Бессмысленно обивать пороги каких-то сомнительных агентств, бессмысленно пытаться найти авторов угрожающего письма, юбочник из Управления прав: это ничего не изменит. И Кирюшу не вернешь. А если еще Заза узнает, что она задержалась в незнакомом городе дольше отпущенного скорбью времени… Даже трудно представить себе, что он сделает!..
Но на девять дней она должна остаться. Это тоже традиция, которую нельзя нарушать.
С этими мыслями она заснула и проснулась ровно в четыре часа. И долго лежала с открытыми глазами. Если бы эта девушка не оказалась бессердечной шлюхой, если бы она хоть чуточку любила Кирилла, ее можно было бы пригласить. И Настя рассказала бы ей о маленьком Кирюше, которого та знала только как Кира, затянутого в черную кожаную куртку. Конечно, Настя бы кое-что переврала и кое-где приукрасила, и – почти наверняка – перемешала бы детство Кирилла и детство Илико, это только на фотографии они не похожи…
Если бы Мицуко была другой…
Настя резко повернулась, и купленная только позавчера раскладушка отчаянно взвизгнула. И поминальная водка в стакане покачнулась. Даже если бы Мицуко была другой, любящей и верной; даже если бы у нее была всего лишь одна Кирюшина визитка вместо пятидесяти других, – даже тогда ничего бы не изменилось.
Потому что Насти никогда не существовало. Он никогда не вспоминал о ней. Проще было залезть в петлю, чем вспомнить о старшей сестре! Так тебе и надо, Кирка-дырка, будешь знать…
Проговорив вслух последнюю фразу, Настя струсила так отчаянно, что у нее подломились колени. Хотя, если разобраться, это был всего лишь отголосок детства, когда смерть не существовала так явно, что ею можно было смело шантажировать окружающих. «Вот умру, тогда узнаешь, – часто говорил ей маленький Кирилл. – Вот умру, и посмотрю тогда, что ты будешь делать!»
Во всяком случае, свою детскую мечту он осуществил.
А смотреть не на что. И что делать, она не знает.
Разве что остаться до девятого дня, привести в порядок квартиру, взять билет до областного центра и вернуться в Вознесенское. И ждать писем от Илико. Они с Зазой давно уже в Англии, ходят по какому-нибудь Лондону, и никто им не нужен. И не скоро еще понадобится. А она, идиотка, забыла положить ему носки из козьего пуха, которые сама вязала для такого торжественного случая.
Идиотка. Идиотка.
Настя несколько раз стукнулась лбом о дверь и с удивлением обнаружила, что это дверь ванной. За ней она не была еще ни разу. За ней Кирюша свел счеты с жизнью.
– Не открою, – сама себе сказала Настя. – Не открою. Никогда. Ни за что.
И открыла.
Ничто в ванной не напоминало о случившейся здесь трагедии. Стиральная машинка в углу, сдвинутая пластиковая занавеска в веселеньких пляжных человечках («bуe-bуe, sunny boy»), широкая полка с зеркалом, бритвенный станок, кремы – до бритья и после; банка геля, оранжевая мыльница, ножницы, поролоновая мочалка в виде сердечка, одинокий шлепанец на полу.
И махровый халат на вешалке.
И выкрашенный водоэмульсионкой змеевик трубы с едва заметной, но довольно широкой царапиной.
Именно здесь…
Настя прыгнула в ванну, задернула улыбающихся «санни-боев» и только потом начала раздеваться, перебрасывая вещи через занавеску. А затем, свернувшись клубком на дне, пустила воду. Можно было зажмуриться, сунуть ладони под струю и представить, что Кирилл варит кофе на кухне. Можно было растереть спину мочалкой-сердечком и представить, что Кирилл валяется на диване в комнате. Можно было исподтишка побрить подмышки его «Shick’ом» и представить, что Кирилл вышел за вином в честь приезда сестры…