– Когда найдешь – свистни, – влюбленно прошептал Васечкин.
…В четырнадцать ноль-ноль у Бычьего Сердца была забита стрелка с владелицей недвижимости в лодочном кооперативе «Селена» – Калиствинией Антоновной Антропшиной. Она только сегодня вернулась из Таллина, где гостила у сестры. Побеседовать в управлении, а тем более – в таунхаузе с видом на убийство Антропшина отказалась наотрез, но согласилась принять майора Сиверса у себя, на городской квартире. Чтобы найти указанный дом, Бычьему Сердцу пришлось попотеть: строптивая Калиствиния проживала у Сенной, в самом чреве Питера, описанном еще Достоевским. Порядком поплутав проходняками, Бычье Сердце вышел-таки на исходную позицию: к обшарпанной шестиэтажной трущобе, лишь по недоразумению именуемой жилым строением. Как можно совместить такую дыру с таунхаузом на берегу Залива, Бычье Сердце не знал.
Ну, ничего, гражданка Антропшина все быстренько и, не сбиваясь на визг, прояснит.
…Гражданка Антропшина занимала квартиру в некогда престижном бельэтаже с двумя некогда изящными, а ныне обветшавшими эркерами. Но стоило только Бычьему Сердцу переступить порог антропшинской квартиры, как челюсть у него упала и категорически отказалась возвращаться на место.
Какой там таунхауз на берегу Залива! Злополучный таунхауз не стоил и десятой доли того, что (по разумению Бычьего Сердца) стоила начинка квартиры. Для начала его оглоушили две напольные китайские вазы – каждая размером с мартышкинских изыскателей: Виталия Печенкина и его дружка. Вазы томно поблескивали в полутьме коридора, и свету, струившемуся от них, было веков десять, никак не меньше. Это понял даже профан Сиверс, не имеющий никакого понятия о прикладном искусстве Юго-Восточной Азии. С вазами прекрасно гармонировали затянутые шелком стены. На шелке были разбросаны птицы и цветы. Невиданные птицы и невиданные цветы. Судя по возрасту, птицы принимали самое деятельное участие в изобретении пороха, а цветы были свидетелями изобретения бумаги. С потолка свешивалась парочка штандартов, украшенных лентами. Штандарты были явно моложе шелка на стенах, но значительно старше Бычьего Сердца – столетий эдак на пять. Композицию завершала вереница бумажных фонариков.
Бычье Сердце, вечно путавший Японию и Китай, нисколько бы не удивился, если бы его встретил отряд самураев в полном вооружении. Но его встретила кругленькая дама лет шестидесяти. И на ней не было даже кимоно. Простенькая учительская блузка и такая же незатейливая юбка – вот и вся униформа смотрительницы музея. Охрана тоже была музейной (во всяком случае, так показалось Бычьему Сердцу) – три врезных замка на входной двери, цепочка, щеколда и сигнализация. Не хватало только лазера, видеокамер и сенсорных датчиков.
Дама сквозь зубы пригласила Бычье Сердце на кухню – очевидно, чтобы не добивать сдержанной роскошью окончательно. Но в приоткрытую дверь комнаты Бычье Сердце заметил целый алтарь раскосых божков и богинь, коллекцию музыкальных инструментов, больше похожих на разрезанные плоды экзотических растений. И несколько ширм с пейзажами и жанровыми сценками.
На кухне Бычье Сердце наконец-то перевел дух, а усевшись на простенький совдеповский стул, и вовсе повеселел.
– Антропшина Калиствиния Антоновна? – бодро начал он.
– Нет. Маргарет Тэтчер, – едко заметила дама, намекая на бессмысленность вопроса.
Бычье Сердце втянул ноздрями воздух и хмыкнул.
– Ну, а я – майор Сиверс, Антон Александрович. Со мной вы уже знакомы. Заочно.
– Лучше бы мы им и ограничились. Заочным знакомством.
– Я понимаю, – начал Бычье Сердце, но дама самым беспардонным образом перебила его:
– Нет. Вы не понимаете. Я не люблю ваше ведомство.
Калиствиния Антоновна послала Сиверсу взгляд, исполненный усталой брезгливости. Но не таков был Бычье Сердце, чтобы принимать близко к сердцу недовольство населения органами правопорядка.
– Приступим к делу. Вы уже знаете, что в вашем… м-м… загородном доме найдено тело молодого человека. Фамилия Валевский ничего вам не говорит?
– Ничего, если вы не имеете в виду любовницу Наполеона.
Решили поиздеваться над работником милиции, Калиствиния Антоновна? Ну что ж, хорошо. – Бычье Сердце вынул из кармана пиджака пачку фотографий и жестом заправской гадалки раскинул их перед дамой.
– Это он? – осторожно спросила Калиствиния Антоновна, мельком взглянув на снимки.
– Покойный, – подтвердил Сиверс. – Валевский Роман Георгиевич. Никогда его не видели и никогда с ним не встречались?
– Никогда.
– Между прочим, довольно известный… деятель искусств. Танцовщик. Хореограф.
– Я далека от хореографии, – сказала Антропшина, поправляя жабо на пышной груди.
Да уж!.. Без толку потоптавшись на трупе еще три минуты, Бычье Сердце решил зайти с другого конца:
– Вы получили место в кооперативе в восемьдесят пятом году?
– Мой покойный муж получил его. Он был секретарем Союза писателей. Поэт Цезарь Антропшин, может быть, слышали?
– Как же! – не моргнув глазом соврал Бычье Сердце. – Не только слышал, но и читал. Замечательный был поэт!
– Ну, поэт он, положим, был никакой, – остудила пыл Сиверса Калиствиния Антоновна. – Зато человек отменный.
– Приношу свои соболезнования…
– Бросьте. Цезарь Львович действительно получил место в лодочном кооперативе «Селена». Для нашего сына. Вадим и жил там в последние годы. Он яхтсмен. Хороший яхтсмен.
Ну-у, пошли дела кое-как! Во всяком случае, личность яхты «Такарабунэ» прояснилась. Она наверняка принадлежит Вадиму Антропшину. Да и секция в таунхаузе, скорее всего, тоже. Вот только оформлена она почему-то на мать…
– А я могу поговорить с вашим сыном, Калиствиния Антоновна?
Антропшина снова поправила жабо:
– Я знаю всех без исключения приятелей Вадима. Всех его друзей. Это очень специфический круг – спортсмены, моряки… Боюсь, что хореографа Романа Валевского среди них нет.
– И все же я хотел бы побеседовать с Вадимом.
– Это невозможно, – вцепившись пальцами в край стола, тихо сказала Антропшина. – Вадим погиб год назад. В Финском заливе, во время парусной регаты «Балтийский ветер». Вот так-то, молодой человек.
Калиствиния Антоновна надолго замолчала. Молчал и Бычье Сердце: пошлое «приношу свои соболезнования» от назойливого опера Антропшиной ни к чему. Муж – это муж, а сын – это сын. Родная кровь, травиночка, былиночка, мальчик любимый, нежный, сильный… Дурак ты, Антон Сиверс, отправился к вдове поэта, ничего о ней не выяснив, – вот и поделом тебе!.. Подобные ситуации Бычье Сердце терпеть не мог, в подобных ситуациях он чувствовал себя разрушителем храма, осквернителем могил, кладбищенским вором без креста.
Впрочем, вина майора Сиверса была не так уж велика: он получил на руки лишь официальные сведения, а запойный сторож кооператива никаких вразумительных показаний не дал. Он вообще утверждал, что в «Селене» бывают две-три персоны от силы. Да и постоянно пьющему человеку все люди кажутся на одно лицо – лицо с водочной этикетки «Столбовая».
– По документам дом принадлежит вам, – выдоил из себя Бычье Сердце после затянувшейся театральной паузы.
– После смерти мужа – мне. Я столько раз просила Вадима их переоформить… Он только отмахивался – терпеть не мог бумажной волокиты… Так ничего и не сделал. А я и была там всего несколько раз. В последний перевезла его вещи. Мебель кое-какую. Так, по мелочи… Он настоящий спартанец, обходился малым.
Так вот чем объяснялась гулкая пустота двухэтажной надстройки над эллингом! В четырех комнатах оперативники нашли лишь стол, два стула и старенький диван. Вещи бросовые и никому не интересные. А уж тем более Сиверсу с Дейнекой: наверх ни Валевский, ни его убийца не поднимались. Зато там побывал неугомонный Василий Васильевич Печенкин. Но вытащить стол и диван, по-видимому, не решился. А возможность (если учесть, что эллинг стоял открытым) была. Была возможность!
– Ключи от дома у вас?
– Одна пара у меня.
– А другая? – оживился Бычье Сердце.
– Другая у Сережи Кулахметова. Это друг Вадима, тоже яхтсмен. Он постоянно живет в «Селене», в соседнем блоке.
Бычье Сердце живо припомнил центральную часть дома, поделенного на три секции. Только одна – центральная – выглядела относительно жилой. Фамилию Кулахметов Сиверс тоже встречал – в домовой книге «Селены».
– Судя по всему, вы поддерживаете с ним отношения?
– Он был близким другом Вадима, – отрезала Калиствиния Антоновна. – Так что отношения мы поддерживаем. Естественно, когда Сережа бывает в Питере.
– Бывает в Питере?
– Он спортсмен, мастер спорта международного класса. Часто ездит на соревнования. Он и сейчас за границей. В Марселе, на гонках. Уехал десять дней назад. – Поразительная осведомленность! – Сережа звонил мне перед отъездом. Он меня не забывает, – с плохо скрытой гордостью произнесла Антропшина.
Плохо скрытой и вполне понятной гордостью: видишь, ментяра Сиверс, какие у моего сына настоящие друзья! Видишь, ментяра Сиверс, каким настоящим был мой сын! Его нет, а свет, идущий от него, остался.
– Я вот еще что хотел спросить, Калиствиния Антоновна. – Бычье Сердце оценил значительность момента и почтительно нагнул голову. – Яхта в эллинге…
– Это яхта моего сына. Он сам ее построил. Я не хотела ее продавать, хотя Сережа и говорил мне… Может быть, и стоило продать ее до того, как… – Антропшина осеклась.
«До того, как детище сына было осквернено случайным убийством случайного хореографа. Как будто другого места не нашлось», – мысленно закончил Бычье Сердце.
– А что за странное название – «Такарабунэ»? – На то, чтобы выучить этот бессмысленный набор звуков и произносить его без запинки, Бычье Сердце ухлопал два с половиной часа. И теперь имел полное право поинтересоваться.
– Такарабунэ в переводе с японского – «корабль сокровищ». Его команда состоит из ситификудзин… – Калиствиния Антоновна с сомнением посмотрела на низкий, как у питекантропа, лоб Сиверса. – А впрочем, не буду утомлять вас подробностями…
– Отчего же. Мне интересно, – промямлил Бычье Сердце с обидой в голосе.
Но Антропшина была непреклонна.
– Не думаю, что это относится к делу, которое вы расследуете. Вадим увлекался Японией, это у него от деда. Моего отца. Он был очень известным востоковедом, крупнейшим специалистом по истории Японии и Китая. Двадцать лет прожил в Харбине, работал в нашем торгпредстве в Токио…
И неплохо работал, судя по всему! Вон сколько антикварного барахла нахапал!
– Коллекция, которую я храню, принадлежит ему.
«А надо, чтобы народу», – с неожиданной злостью подумал Бычье Сердце.
– После моей смерти она перейдет музею этнографии. – Антропшина, похоже, прочла немудреные мыслишки Бычьего Сердца. – Надеюсь, я ответила на все ваши вопросы, молодой человек?
– Почти.
– Что-то еще?
– Скажите, ваш сын курил?
– Нет. Он вел здоровый образ жизни. Он был спортсменом, я уже вам говорила. А почему вы спрашиваете?
– Видите ли, в каюте яхты мы нашли пачку из-под сигарет «Вог». Тоненькие такие, женские.
– Я знаю, – неожиданно резко перебила Сиверса Калиствиния Антоновна. – Не нужно мне объяснять. Такие сигареты курила его… приятельница. – По тому, как было произнесено это слово, Бычье Сердце сразу понял: отношения Антропшиной и «приятельницы» Вадима катастрофически не сложились. По одной простой причине – ночная кукушка дневную перекукует. – Да. Его приятельница, – с нажимом повторила Антропшина.
Господи ты боже мой, каких только смыслов не вложила она в простенькое словцо! Вернее, смысл был один: «Бикса, шалашовка, развратная девка; потаскуха со Староневского; охотница до чужого добра; паразитка, которой лишь бы глаза залить да голой на столах краковяк отплясывать; пол-Питера оприходовала с грудью наперевес, а то и пол-России, а то и пол-Европы, тьфу, тьфу, изыди, сатана!!!»
– Приятельница? – прикинулся простачком Бычье Сердце. – Близкая подруга?
– Не знаю, насколько близкая, – скрипнула зубами Калиствиния Антоновна. – Я ее пару раз видела, не больше.
Но этого хватило, чтобы запомнить сигареты «Вог». Ничего удивительного, при такой клинической неприязни не то что сигареты запомнишь, но и стрелку на чулке. И потом это «Я ее пару раз видела, не больше»… Уж не в постели ли с сыном ты их застукала? С хитрыми приспособлениями из ближайшего секс-шопа?
– И как зовут приятельницу? Хотелось бы с ней побеседовать.
– Не помню, – поспешно солгала Антропшина. – То ли Фифа, то ли Эфа, то ли Афа…
– Афа? – Бычье Сердце был поражен. – Что за имя диковинное?
– Какое есть. За что купила, за то и продаю.
– А координаты у вас имеются?
– Нет.
– А у друга вашего сына? Сергея Кулахметова?
– Не знаю. Не думаю.
Судя по едва заметной одобрительной улыбке Калиствинии Антоновны, близкий друг семьи Антропшиных Сергей Кулахметов в порочащих связях замечен не был. А если и позволял себе расслабиться, то только со стерильными и богопослушными прихожанками баптистского молельного дома.
– Ну что ж, Калиствиния Антоновна, – Бычье Сердце поднялся со стула, – спасибо за информацию. И извините за беспокойство. Если возникнут какие-нибудь вопросы, я с вами свяжусь.
– Надеюсь, что не возникнут, – вполне искренне ответила Антропшина.
Чаем, на который по привычке надеялся Бычье Сердце, она его так и не напоила.
* * *
…Это был тот самый джип.
Черный «Лексус» 2000 года выпуска, номерной знак А028ОА.
Джип щурился на солнце и был единственным, кто не проявлял признаков беспокойства: островок стабильности в волнующемся море «Лиллаби». Для того, чтобы понять это, Бычьему Сердцу понадобилось пятнадцать минут. Пятнадцать минут он отирался у «Лексуса». И наблюдал за происходящим в садике у особняка, который занимало сейчас проамериканское гнездо современного балета.
Садик с десятком вычурных чугунных скамеек кишел народом. Народом специфическим и редко встречавшимся в мясницкой карьере Бычьего Сердца. Юноши, похожие на девушек, и девушки, похожие на птиц. На диких птиц. Или на ручных хорьков. Или на бесплотные, висящие на плечиках платья. У Бычьего Сердца рябило в глазах от серебра, воткнутого в уши, пальцы, носы и брови. У Бычьего Сердца чесалось в носу от духов и туалетной воды, растекшихся по запястьям, подмышкам и ключицам. У Бычьего Сердца сосало под ложечкой от тонких упругих балетных рук: сплетающихся, расплетающихся, обвивающих другие руки.
Не его, Сиверса, кое-как на глазок присобаченные к плечам грабли, – другие.
Они вообще были другими, все эти балетные мальчики и девочки. Не мальчики и не девочки, коню понятно, но все равно, предательски юные. Похабно стройные. Издевательски совершенные. В ярких немыслимых лосинах, небрежных платках, забавных гетрах. Конечно, у балетных была и другая одежонка, нерабочая – всякие там гуччи-шмуччи, кардены-мардены, версачи-фигачи… Бычье Сердце тихо вздохнул и посмотрел на себя глазами балетных: замызганная потнючая футболка, мятый пиджачишко и подстреленные джинсы никому не известной турецкой артели «Конс». Все это тряпье было куплено на Апрашке[3] с единственной целью – прикрыть кусок нездорового ноздреватого мяса по имени Антон Сиверс.
«Надо заниматься физкультурой. А лучше – акупунктурой. А лучше йогой, – подумал Бычье Сердце и принялся яростно чесать брюхо. – А лучше ничем не заниматься, а потрясти как следует всех этих балетных аскарид. Не ущучу, так хоть развлекусь».
…Развлекаться Бычье Сердце начал с кабинета директора «Лиллаби» Максима Векслера.
Максим Векслер оказался обладателем двойного подбородка и рыхловатой фигуры, что несколько утешило Бычье Сердце. Векслер отнесся к Антохе как к родному, усадил в кресло и даже предложил хряпнуть коньячку.
– Я на службе, – мягко запротестовал Бычье Сердце.