– Какой господин?
– Господин… твой новый хозяин.
– А, он. Нет. Нет, вряд ли у него есть дочери. Я вообще не думаю, что он относится к тому типу людей, которые женятся.
– Многие сообразительные юноши обязаны своим продвижением удачному браку.
– В самом деле?
– Мор, мне кажется, ты пропускаешь мои слова мимо ушей.
– Что?
Лезек остановился на покрытых инеем булыжниках и повернул Мора за плечи лицом к себе.
– Тебе надо обратить на это серьезное внимание, – произнес он. – Понимаешь, сынок? Если ты хочешь добиться чего-то в этой жизни, то должен научиться слушать. Это говорю тебе я, твой отец.
Мор, глядя сверху вниз, всмотрелся в лицо отца. Ему хотелось сказать многое: как сильно он любит его, как беспокоится за него. Хотелось спросить, что отец в действительности видел и слышал. Хотелось выказать обуревающие его чувства: как будто он наступил на холмик кротовой норы, а та неожиданно обернулась вулканом. Его интересовало, что такое «брак».
Вместо всего этого он лишь сказал:
– Да. Спасибо. Пожалуй, мне пора двигаться. Я постараюсь передать весточку.
– В деревню непременно завернет кто-нибудь, кто сможет прочитать нам твое письмо. До свидания, Мор. – Лезек высморкался.
– До свидания, папа. Я приеду в гости, – пообещал Мор.
Смерть тактично кашлянул – звук его кашля напоминал оглушительный треск внезапно переломившейся балки в каком-нибудь древнем здании. Жучок наконец подточил ее, и она рухнула, увлекая за собой все опоры и перекрытия, поднимая столбы пыли и создавая грохот, подобный камнепаду.
– ПОРА БЫ НАМ ОТПРАВЛЯТЬСЯ, – намекнул он. – ЗАБИРАЙСЯ НА ЛОШАДЬ, МОР.
Пока Мор карабкался, цепляясь за богато украшенное седло, Смерть перегнулся вниз и пожал руку Лезеку.
– СПАСИБО ТЕБЕ, – сказал он.
– По сути, он хороший парень, – заговорил Лезек. – Немного мечтательный, правда, но все мы когда-то были такими.
Смерть задумался над его высказыванием.
– НЕТ, – наконец произнес он. – НЕ ВСЕ.
Натянув поводья, он повернул лошадь на краестороннюю дорогу. Мор со своего насеста за облаченной в черное фигурой отчаянно махал рукой.
Лезек помахал в ответ. Затем, когда лошадь и два ее всадника скрылись из поля зрения, он опустил руку и посмотрел на нее. Рукопожатие… Оно оставило странное ощущение. Только он не мог сказать точно, в чем именно заключается эта странность.
Мор прислушивался к грохоту булыжника под лошадиными копытами. Когда они достигли дороги, грохот сменился тихим, глуховатым постукиванием по утрамбованной почве. Затем все звуки исчезли.
Он взглянул вниз. Под ним расстилалась панорама Диска. Контуры Плоского мира блестели, точно вырезанные резцом серебряного лунного света на гравюре ночи. Свались Мор сейчас с лошади, единственное, обо что бы он ударился, был бы воздух.
Он с удвоенной силой вцепился в седло.
Тут Смерть нарушил молчание:
– ТЫ ГОЛОДЕН, МАЛЬЧИК?
– Да, господин. – Слова исходили прямиком из желудка Мора, минуя обычную при речевом общении инстанцию мозга.
Кивнув, Смерть натянул поводья. Лошадь замерла в воздухе. Под ними мерцал огнями гигантский круглый Диск. То там, то здесь виднелся город, окутанный оранжевым маревом; теплые моря ближе к Краю слегка фосфоресцировали. В течение дня свет Диска, медленный и слегка тяжеловатый, копился в низинах[1]. Теперь он испарялся подобно серебристому пару.
Но его затмевало сияние, поднимающееся к звездам с самого Края. Из-под Диска били мощные потоки света. Сверкающие и переливающиеся реки струились в ночь, образуя окружающую мир цельную золотую стену.
– Как красиво… – как зачарованный вымолвил Мор. – Что это такое?
– СОЛНЦЕ ПОД ДИСКОМ, – пояснил Смерть.
– И это происходит каждую ночь?
– ДА. ТАК УСТРОЕНА ПРИРОДА.
– И что же, совсем никто об этом не знает? Никто этого не видит?
– Я ВИЖУ. ТЫ. БОГИ. КРАСИВО, ПРАВДА?
– Еще бы!
Смерть перегнулся через седло и окинул взором расстилающиеся под ним царства мира.
– НЕ ЗНАЮ, КАК ТЫ, – сказал он, – НО Я БЫ С УДОВОЛЬСТВИЕМ ПРИКОНЧИЛ ХОРОШУЮ ПОРЦИЮ КАРРИ.
Несмотря на то что уже порядком перевалило за полночь, двуединый Анк-Морпорк кипел жизнью. Прежде Овцекряжье казался Мору деловым, большим городом, но по сравнению с царящей здесь уличной суматохой там был просто морг.
Поэты не раз предпринимали попытки описать Анк-Морпорк, но все потуги окончились провалом. Возможно, виной этому послужило откровенное, чисто плотское жизнелюбие города. А может быть, дело просто в том, что город с миллионным населением и без единой канализационной трубы слишком уж бьет поэтов по нервам. Поэты ведь существа нежные, любящие, ясное дело, розы и нарциссы с соответствующими ароматами. Ароматов в Анк-Морпорке хватало, да только совсем других. Так что давайте ограничимся тем, что скажем: Анк-Морпорк полон жизни, как заплесневелый сыр в жаркий день; он громогласен, как проклятие в храме; ярок и блестящ, как пролившееся и играющее на солнце масло; многоцветен, как синяк, и кипит суетой, деловой активностью и всяческого рода бурной деятельностью, как муравейник с дохлым псом посередине.
В городе были храмы с растворенными настежь дверями. Оттуда доносились звуки гонгов, кимвалов и в случаях более консервативных фундаменталистских религий краткие вскрики жертв. Были магазинчики, выплевывавшие странный товар прямо на мостовую. Здесь ходило много дружелюбных молодых дам. Они, бедные, слонялись по улицам чуть ли не голышом – по-видимому, не могли себе позволить большого количества одежды. Освещаемые неровным светом уличных огней, выступали фокусники и жонглеры. Шмыгали продавцы, предлагали разнообразнейшие варианты веществ, способствующих мгновенному просветлению (или, наоборот, затемнению – по желанию клиента).
И сквозь эту толкотню, шум и гам с величавым спокойствием шествовал Смерть. Где-то в глубине души Мор ожидал, что тот будет просачиваться сквозь толпу словно дым. Но это выглядело совсем не так. Простая истина заключалась в том, что, куда бы Смерть ни направлял свои стопы, людей словно сметало, отодвигало в сторону.
У Мора дела обстояли совершенно иначе. Толпа мягко расступалась перед его новым хозяином, но тут же смыкалась – как раз вовремя, чтобы перегородить дорогу самому Мору. Пальцы на его ногах были жестоко оттоптаны, ребра саднило от столкновений. Торговцы то и дело пытались всучить ему неприятно пахнущие специи и овощи, искусственная форма которых порождала нездоровые ассоциации. А довольно пожилая леди заявила, что Мор выглядит молодым человеком, твердо стоящим на ногах, и приятное времяпрепровождение – единственное, чего ему сейчас не хватает.
В ответ он выразил горячую благодарность и надежду, что уже прямо сейчас приятно проводит время.
Смерть дошел до угла улицы. По отполированному куполу его черепа плясали отбрасываемые уличными светильниками яркие блики. Он втянул воздух, принюхиваясь. Валяющийся на земле пьяница поднялся и, спотыкаясь на каждом шагу, бесцельно двинулся вперед. Но вдруг без всяких видимых причин, повинуясь лишь непонятному импульсу, он резко свернул в сторону, обходя пустое место.
– ТЕПЕРЬ ТЫ ВИДЕЛ ГОРОД, МАЛЬЧИК, – сказал Смерть. – И КАК ОН ТЕБЕ?
– Очень большой, – не зная, с чего начать и как выразить свои впечатления, неуверенно протянул Мор. – Я имею в виду, здесь же яблоку негде упасть. Неужели людям нравится жить спрессованными на одном пятачке?
– МНЕ НРАВИТСЯ ГОРОД, – пожал плечами Смерть. – ОН ПОЛОН ЖИЗНИ.
– Господин?
– ДА?
– Что такое «карри»?
В глубинах глазниц Смерти ярко пылало голубое пламя.
– ТЕБЕ КОГДА-НИБУДЬ ПРИХОДИЛОСЬ ОТКУСЫВАТЬ ОТ РАСКАЛЕННОГО ДОКРАСНА ЛЕДЯНОГО КУБА?
– Нет, господин, – ответил Мор.
– КАРРИ – ЭТО ЧТО-ТО ВРОДЕ ЭТОГО.
– Господин?
– ДА?
Мор натужно сглотнул.
– Прости меня, господин, но мой отец говорил, что если я чего не пойму, то надо задавать вопросы, господин…
– ЭТО ОЧЕНЬ ПОХВАЛЬНО, – произнес Смерть.
Он свернул в переулок и устремился вперед. Снующая толпа, иллюстрирующая броуновское движение молекул, по-прежнему безропотно расступалась перед ним.
– Ну, в общем, господин, я не мог не заметить… дело в том… того простого факта, что…
– КОНЧАЙ ХОДИТЬ ВОКРУГ ДА ОКОЛО, МАЛЬЧИК.
– Разве ты можешь есть, господин?
Смерть так резко замедлил шаг, что Мор натолкнулся на него. Когда же мальчик попытался снова заговорить, Смерть замахал руками, призывая его к молчанию. Он, казалось, к чему-то прислушивался.
– ЗНАЕШЬ, БЫВАЮТ МОМЕНТЫ, – сказал он, – КОГДА Я ЧУВСТВУЮ СЕБЯ ПО-НАСТОЯЩЕМУ РАССТРОЕННЫМ.
Смерть резко повернулся на каблуках и свернул в боковую улочку. Он шел очень быстро, черное одеяние, подобно крыльям, развевалось у него за спиной. Улочка петляла, стиснутая темными стенами и спящими зданиями. Она напоминала не столько путь сообщения, сколько длинную извилистую щель.
Смерть летел, словно за ним гнались, и затормозил только у замшелой, разваливающейся от дряхлости бочки с водой. По самое плечо погрузив туда руку, он выудил небольшой мешочек с привязанным к нему кирпичом. Извлек из ножен меч. Секундный проблеск голубого пламени во мраке – и шнурок, завязывавший мешочек, оказался перерезанным.
– Я РАССЕРДИЛСЯ ПО-НАСТОЯЩЕМУ, – сообщил Смерть.
Он перевернул мешок, и Мор увидел, как оттуда выскользнули жалкие комочки насквозь промокшего меха. Теперь они лежали на булыжниках, лужа воды вокруг них все расширялась. Белые пальцы Смерти нежно погладили их.
Через какое-то время нечто напоминающее серый дымок заклубилось над утонувшими котятами и приняло форму трех облачков котообразной формы. Помаргивая, облачка смотрели на Мора озадаченными серыми глазами. Когда же он попытался дотронуться до одного из них, то рука прошла прямо сквозь призрачного котенка и раздался легкий звон.
– ЛЮДИ ВЫПОЛНЯЮТ ЭТУ РАБОТУ НЕ НА ВЫСШЕМ УРОВНЕ, – заявил Смерть.
Он легонько подул на котенка, отчего животное потеряло равновесие (если в данной ситуации можно говорить о каком-то равновесии) и закачалось в воздухе. Жалобное «мяу» прозвучало так, словно его источник находился очень далеко и звуку пришлось проделать долгий путь сквозь жестяную трубу.
– Это души, да? – спросил Мор. – А как выглядят души людей?
– ОНИ ИМЕЮТ ФОРМУ ЛЮДЕЙ, – объяснил Смерть. – ЭТО ЗАВИСИТ ГЛАВНЫМ ОБРАЗОМ ОТ ХАРАКТЕРИСТИК МОРФОГЕНЕТИЧЕСКОГО ПОЛЯ.
Он вздохнул, и вздох этот напомнил шелест савана. Взял плавающих в воздухе котят, осторожно спрятал их в одном из темных тайников своего одеяния и встал.
– ВРЕМЯ ДЛЯ КАРРИ, – произнес он.
Сады Карри, расположенные на углу улицы Богов и Кровавой аллеи, были запружены народом. Правда, здесь вращались исключительно сливки общества – во всяком случае, те его компоненты, которые всплывают на поверхность и которые благоразумнее называть сливками. Пространство между столами было усажено кустарником. Своим ароматом ему почти удавалось перекрывать основной, превалирующий над всеми остальными запах самого города, первозданную мощь которого можно было бы сравнить лишь с обонятельным эквивалентом корабельной сирены.
Мор ел с волчьим аппетитом, обуздав свое любопытство, и не предпринимал попыток проследить, каким образом Смерть может что-нибудь съесть. Так или иначе, вначале еда была, а потом ее не стало. Так что, предположительно, между этими двумя фазами что-то должно было произойти. У Мора возникло впечатление, что Смерть не очень-то привык к вниманию и чувствует себя не совсем в своей тарелке. Он напоминал престарелого дядюшку-холостяка, которому сплавили на выходные племянника и который страшно боится допустить какую-нибудь промашку.
Прочие посетители не обращали на Смерть особого внимания. Не проявили они интереса и тогда, когда Смерть, откинувшись на спинку кресла, раскурил изящную трубку. Не так-то легко игнорировать личность, у которой из глазниц валит дым. Тем не менее все без исключения успешно справились с этой задачей.
– Это магия? – спросил Мор.
– А КАК ТЫ СЧИТАЕШЬ, МАЛЬЧИК? Я ЗДЕСЬ ИЛИ МЕНЯ ЗДЕСЬ НЕТ?
– Ты здесь, – задумчиво произнес Мор. – Я… Я наблюдал за людьми. Они смотрят на тебя, но мне кажется, что они тебя не видят. Ты что-то делаешь с их мозгами.
– ОНИ САМИ ДЕЛАЮТ ЭТО С СОБОЙ, – покачал головой Смерть. – ЛЮДИ НЕ МОГУТ ВИДЕТЬ МЕНЯ, ОНИ ПРОСТО-НАПРОСТО НЕ ПОЗВОЛЯЮТ СЕБЕ ЭТОГО. ДО ТЕХ ПОР, ПОКА НЕ ПРОБЬЕТ ИХ ЧАС, РАЗУМЕЕТСЯ. ВОЛШЕБНИКИ МОГУТ ВИДЕТЬ МЕНЯ И ЕЩЕ КОШКИ. НО ОБЫЧНОЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ СУЩЕСТВО… НЕТ, НИКОГДА. – Он выдул вверх колечко дыма. – СТРАННО, НО ФАКТ.
Мор наблюдал за колечком, как оно, колышась, уплывает все дальше и дальше в вечернее небо, медленно смещаясь в сторону реки.
– Но я-то тебя вижу, – заявил он.
– ТЫ – ДРУГОЕ ДЕЛО.
Официант-клатчец приблизился со счетом в руке и положил его на стол перед Смертью. Человек был приземистым и смуглым, с прической в стиле «кокосовый орех в стадии превращения в сверхновую звезду». Когда Смерть вежливо кивнул, складки на круглом лице клатчца непроизвольно сложились в озадаченную гримасу. Он затряс головой, словно пытался вытрясти мыло из ушей, и удалился.
Из глубин одеяния Смерть достал большой кожаный мешок, полный медных монет самого разного вида, размера и достоинства, по большей части посиневших и позеленевших от древности. Сосредоточенно изучив счет, он отсчитал дюжину монет.
– ПОШЛИ, – поднялся он. – НАМ ПОРА.
Ступая стремительно и в то же время величаво, Смерть вышел из сада на улицу. Едва поспевая, Мор рысью последовал за ним. На улице по-прежнему царила довольно оживленная атмосфера, невзирая на первые забрезжившие на горизонте признаки рассвета.
– А чем мы займемся сейчас?
– КУПИМ ТЕБЕ КОЕ-КАКУЮ НОВУЮ ОДЕЖДУ.
– Ту, которая на мне, мы купили сегодня… я хочу сказать – вчера. Она новая.
– В САМОМ ДЕЛЕ?
– Отец сказал, что эта лавка славится дешевой и очень ноской одеждой, – произнес Мор на бегу, стараясь не отставать.
– ЭТО ДОПОЛНЯЕТ ОБРАЗ НИЩЕТЫ ЕЩЕ ОДНИМ КОШМАРОМ.
Они свернули на широкую улицу, ведущую в более респектабельную часть города (факелы здесь попадались чаще, а напоминающие многовековые наслоения кучи отбросов – реже). Здесь отсутствовали уличные лотки и торговцы не продавали товар на каждом углу. Лавки представляли собой приличные здания с наружными вывесками. Это были не простые лавки, в этих торговых империях можно было найти все – от провизии, громогласно рекламируемой оптовыми поставщиками, до стульев и плевательниц. Большая часть была открыта даже в этот ночной час, поскольку среднестатистический анкский торговец не уснет, если знает, что за это время можно сделать еще немного денег.
– Здесь что, никогда не спят? – удивился Мор.
– ЭТО ГОРОД, – ответил Смерть и толчком открыл дверь одной из лавок, торгующей одеждой.
Они вышли оттуда двадцать минут спустя. Мор красовался в идеально подогнанном черном костюме, ворот и обшлага которого украшала тонкая вышивка серебром. Тем временем приказчик ошеломленно пялился на горсть древних медных монет у себя в руке и гадал, как это его угораздило их заиметь.
– Где ты берешь эти монеты? – поинтересовался Мор.
– У УМЕРШИХ.
В открытой всю ночь цирюльне Мора подстригли по последней среди аристократической молодежи моде. Во время стрижки Смерть сидел расслабившись в соседнем кресле и тихонько мурлыкал себе под нос. К своему удивлению, он ощутил добродушное желание подшутить.
И через некоторое время он это желание осуществил. Смерть бросил взгляд на ученика брадобрея. Лицо юноши мгновенно приняло загипнотизированное выражение. Мор уже научился распознавать такие лица. Ученик обернул полотенце вокруг шеи Смерти, а тот велел: