Я отвернулся от улыбающегося Фрэнка и уставился на аквариум у стены с искусственными тропическими рыбками. Они управлялись микропроцессором, но человек непосвященный наверняка принял бы двух пестрых скалярий за живых, настоящих. Уж очень натурально кидались они на несуществующую еду. Только не подумайте, что я специалист по живым скаляриям. Просто рыбки эти были какими-то чересчур гладкими. Ускользающими от восприятия. Точь-в-точь как смущенно улыбающийся Фрэнк.
– Вам с водой? – спросила Рэйка. Мы с Фрэнком кивнули, и тогда она сперва разлила по стаканам принесенный виски неизвестного происхождения, а потом легким нажатием руки на резиновую помпочку, укрепленную на крышке стеклянного кувшина с водой, добавила нам в стаканы воды.
– Вы из Америки? – придвинувшись поближе к Фрэнку, по-японски спросила Лиэ.
Вообще-то в этом заведении трогать девушек было запрещено. Но если клиент вел себя спокойно, то девушки могли сами его потрогать, как бы в благодарность. Видимо, расслышав слово «Америка» и догадавшись, о чем идет речь, Фрэнк ответил ей едва слышным «да».
Я подумал, что Фрэнк сейчас начнет пить разбавленный виски маленькими глоточками, как тогда пиво в гостиничном ресторане. Поэтому я сказал ему, что, сколько бы он стаканов ни выпил, – цена одна и та же. Но это не помогло – Фрэнк сразу же начал прихлебывать свой напиток. Со стороны было абсолютно невозможно понять, пьет он или просто подносит стакан к губам. Меня это ужасно разозлило.
Рэйка села сбоку от Фрэнка, Лиэ – между Фрэнком и мной. Потом Рэйка положила руку Фрэнку на бедро и засмеялась.
– Как тебя зовут? – спросил Фрэнк.
Рэйка назвала ему свое имя.
– Рэйка? – переспросил Фрэнк.
– Да.
– Красивое имя.
– Правда?!
– Мне лично нравится.
– Спасибо.
Я подумал, что Рэйка знает английский где-то на уровне восьмого класса. Примерно, как и я. Только у меня практики гораздо больше.
– Сюда часто американцы приходят?
– Довольно редко.
– Ты хорошо говоришь по-английски.
– Вовсе нет. Я бы хотела говорить лучше, но пока не получается. Хочу накопить денег и поехать в Америку.
– Ах вот как. В американский институт хочешь поступить?
– В институт я не могу. Мозгов мало. Я хочу поехать в «Найки Таун».
– «Найки Таун»?
– Тебе нравится «Найки Таун»?
– Найки? Это, что ли, те «Найки», которые производят спортснаряжение?
– Да. Тебе нравится?
– Ну-у… у меня, кажется, есть такие кроссовки… или нет, у меня вроде «Конверс». А почему тебе так нравятся «Найки»?
– Ни почему. Просто нравятся, и все. А ты был в «Найки Таун»?
– Так я же говорю, я даже ничего не слышал об этом месте. А ты слышал, Кенжи?
– Слышал пару раз, – сказал я. – Но чего только люди не расскажут.
– Это такое многоэтажное здание, где на каждом этаже продают «Найки», – объяснила Рэйка, поправляя лямку от лифчика. – А потом в установленное время на огромном экране начинают показывать рекламные ролики «Найки». Вот. Одна моя подружка туда поехала, так она купила себе там целых пять пар кроссовок. И я тоже хочу поехать в «Найки Таун» и накупить себе всего-всего-всего. Это моя мечта.
– Мечта? Это у тебя такая мечта – «Найки Таун»? – Фрэнк изобразил на своем лице удивление и несколько раз повторил шепотом слово «мечта».
– Ну да, мечта, – сказала Рэйка и спросила: – А ты где живешь в Америке?
– В Нью-Йорке, – ответил Фрэнк.
– Странно, – скривилась Рэйка, – «Найки Таун» как раз в Нью-Йорке находится…
Фрэнк снова изменился в лице. Получалось, что Рэйка – хоть и без злого умысла – намекнула ему, что тот, кто живет в Нью-Йорке и не знает «Найки Таун», наверное, немного не в себе. Конечно, это неприятно, но не до такой же степени. Сбоку было хорошо видно, как отвратительная кожа на его лице натянулась и мелко задрожала. Капилляры набухли, как набухает акварельная краска в капле воды. Лицо сперва сделалось бледным, а потом Фрэнк покраснел как рак.
– Это только японцы так возбуждаются по поводу «Найки Таун», – почувствовав неладное, сказал я Рэйке. – Видишь, американцы даже не знают, где это. В этом «Тауне» вообще, наверное, половина покупателей японцы. И между прочим, Нью-Йорк – огромный город, на Манхэттене свет клином не сошелся.
Все это я проговорил сначала на японском, а потом на английском. Рэйка согласно кивнула. Фрэнк начал потихоньку приходить в себя. И хотя я был почти уверен, что про Нью-Йорк он наврал, я решил по возможности с ним об этом не заговаривать. Хотя бы потому, что Фрэнка эта тема определенно бесила. А таким «нелегалам», как я, не стоит понапрасну злить своих клиентов. Ничего хорошего из этого не выйдет. Клиент ведь платит в последний день, и если он вдруг возьмет и съедет из гостиницы раньше срока, то фиг его после этого отловишь.
– Давайте попоем караоке, – сказала Рэйка, поглядывая на других посетителей. Полупьяный служащий средних лет с видимым удовольствием распевал какую-то популярную песенку. Его спутник, и скорее всего подчиненный – молодой мужчина с покрасневшим от выпитого лицом, – хлопая в ладоши, негромко мычал ту же мелодию себе под нос.
Девушка в розовом белье, которая подавала клиенту микрофон, не успела убрать руку, и он так и пел всю дорогу, держа ее за руку. Вообще обстановка здесь напоминала какое-то жертвоприношение в древнегреческом храме, и девушки, разумеется, были жертвами.
Я подумал, что мужик с микрофоном и его спутник, наверное, приехали откуда-то из провинции. В Кабуки-тё много таких селян, приехавших в Токио по работе. Для всех остальных районов города эти люди слишком уж простоваты. Заметить их очень легко – они как выпьют, так сразу краснеют. И одеваются по-другому, и держат себя иначе. В некоторых особенно отвратительных местах, так называемых кэтч-барах, селян очень часто жестоко обманывают. Я бы вполне мог работать, например, с группами из провинции, сопровождать их по Кабуки -тё. Но жалко тратить время на изучение диалектов.
– Нет, не надо караоке. Давайте лучше вы меня немного поучите японскому языку. Мне хочется поговорить на японском с девушками в нижнем белье. – С этими словами Фрэнк достал из сумки «Токио Пинк Гайд». Не журнал – книгу.
На обложке, чуть ниже названия, маленькими буквами было написано: «Эта книга поможет вам высвободить все то, что вы ежедневно в себе подавляете». Но это дословный перевод, а вообще-то это означало на английском примерно следующее: «Прочитав эту книгу, вы превратитесь в похотливое животное».
За этой многообещающей фразой следовала не менее многообещающая: «Что? Где? И за какие деньги? Для любителей плотских утех – вся необходимая информация о токийских заведениях».
У меня тоже была такая книга – профессия обязывает, и в свободное время я почитывал ее для улучшения своего английского. Надо сказать, очень любопытная книжка. Например, девятая глава «Токио Пинк Гайд» посвящена геям. Начинается она с исторического бэкграунда – с рассказа о том, как неприятие женщин в буддизме и мачоизм породили в самурайской среде любовь к мальчикам. Потом автор заверяет читателей, что, несмотря на гайджинофобию7, поразившую секс-индустрию Японии вскоре после открытия СПИДа, геи из развитых стран всегда найдут теплый прием в районе Синдзюку-нитёмэ. Далее следует подробное описание токийских гей-баров.
Фрэнк открыл свою розовую книжку и сказал:
– Ну что же, начнем урок японского. – После чего посмотрел на Рэйку, потом перевел взгляд на Лиэ и начал в алфавитном порядке с буквы «А». – Алкаш, – громко сказал он по-японски и сразу же пояснил на английском: – Это значит «пьяница».
Видимо, Фрэнк решил зачитывать по порядку слова из краткого разговорника, который был напечатан в конце книги.
– Что он сказал? – спросила Лиэ.
– Он сказал по-японски «алкаш», – ответил я, и Лиэ радостно завизжала: «Ой, не могу, какой миленький!» и в восторге ущипнула себя за ляжку.
«…анальный секс; анус; а пошел ты». Потом были «бляди» и «блядки» – именно на этих словах Фрэнк неожиданно повысил голос, «…болт; булки; вали отсюда; вибратор; говно; гомик; дебил; дура; дырка, дырка, дырка, дырка, дырка…»
Когда иностранцы старательно выговаривают японские слова – это получается очень забавно и даже мило. Вот они на твоих глазах выбиваются из сил, выдавливают из себя этот корявый японский, и ты сразу чувствуешь, что надо их подбодрить, показать им, что тебе понятно каждое их слово. Конечно же, это относится не только к японскому языку. Я, например, знаю английский, ну, может, как девятиклассник или вроде того, и вполне могу сымитировать американский акцент нэйтив-спикера не хуже какого-нибудь идиота на радио, однако я этого не делаю. Мне кажется, что гораздо разумней тщательно произносить каждое слово – больше шансов понравиться клиенту.
Фрэнк повторил «дырка» несколько раз, чем до слез насмешил девушек. Хостессы за соседними столиками начали с завистью оборачиваться на нас. Фрэнк невозмутимо, с серьезным, как у актера-трагика, лицом еще несколько раз старательно, с сильным акцентом повторил: «дырка, дырка…»
«…люблю тебя; любовь; малышка; мне жутко нравится; минет; муж; петтинг; пока; привет; сейчас кончу; мне жутко нравится, сейчас кончу; мне жутко нравится, так что я сейчас кончу…» – Фрэнк внимательно следил за реакцией Рэйки и Лиэ. Из тех слов, которые вызывали у девушек смех, он строил фразы, повторяя каждую по нескольку раз.
Хостессы, ожидавшие клиентов на диванчике возле входа, повскакали с мест – им тоже хотелось посмотреть на представление, которое устроил Фрэнк. Лиэ и Рэйка от смеха уже чуть не падали со стульев. Мужик с микрофоном и его дружок перестали петь и тоже начали смеяться. Даже два устрашающего вида официанта развеселились и то и дело посматривали в нашу сторону. Давно я так не смеялся. У меня слезы выступили на глаза.
Единственный, кто ни разу не засмеялся, был Фрэнк:
«…трахать, трахать; ублюдок; урод; хочешь меня; хочу; целка; чмо; хочу чмо; хочу трахать чмо…»
Все вокруг покатывались со смеху, и только Фрэнк, сохраняя абсолютное спокойствие, продолжал свое представление. Чем больше мы смеялись, тем серьезней становилось его лицо. Он говорил все громче и громче. У Лиэ и у Рэйки выступил пот на крыльях носа, на висках, в ложбинках между грудей. Из глаз текли слезы. Обе они смеялись, захлебываясь кашлем.
Двое провинциалов давно прекратили петь, но музыка все еще играла, впрочем, почти неслышная из-за истеричного смеха, заполнившего все пространство. Фрэнк, похоже, железно решил следовать основному эстрадному принципу – комедиант никогда не смеется. Так прошел час.
В дверях показались новые клиенты – целых две компании. Селяне вернулись к своему караоке. Лиэ, подружку Рэйки, заказали новоприбывшие посетители. Она пожала Фрэнку руку и, сказав: «Я давно так не смеялась», ушла за другой столик.
– Ты просто суперзвезда. Мне страшно понравилось! – сказала Рэйка и отправилась в туалет умыться. Я тоже был весь в поту, майка намокла и прилипла к телу. Отвратительное чувство. Но как не вспотеть, если так смеяться в усердно отапливаемом – чтобы полуголые девушки не простудились – помещении. Я попросил счет у знакомого официанта.
– Веселый какой иностранец, – по-доброму сказал официант.
Не стоит думать, что в Кабуки-тё все люди угрюмые, просто у них у всех темное прошлое и безрадостное настоящее… Я почти уверен, что здешнему персоналу редко когда удается так от души посмеяться. «Интересно, всем ли было весело?» – подумал я, и в этот момент Фрэнк, доставая из кармана кошелек, спросил:
– Кенжи, а что именно нравится японцам в «Найки Таун»?
Фрэнк даже не вспотел.
«И чего это он вдруг снова заговорил о „Найки Таун“?» – удивился я про себя, но вслух сказал:
– Японцам нравится все, что считается модным в Америке.
– А я вот не знал ничего о «Найки Таун». Я даже не знал, что он есть.
– Тебе интересно, что я думаю по этому поводу? – спросил я. – Я думаю, что только в Японии все хором могут восхищаться какой-нибудь фигней…
Официант принес счет. Фрэнк достал из кошелька две десятитысячные купюры. На одной из них было липкое черное пятно, сантиметра два-три диаметром. Мне это жутко не понравилось. Больше всего эта налипшая грязь напоминала засохшую кровь.
– Фрэнк, я давно так не смеялся.
– Девушкам вроде тоже было весело…
– Ты часто такое вытворяешь?
– Какое «такое»?
– Ну смешишь всех. Шутишь.
– Ну я вообще-то не шутил… Это был урок японского, я же в самом начале сказал. Честно говоря, я даже не понял, как так получилось, что все вдруг развеселились. И до сих пор не понимаю.
Мы вышли из линжери-клуба и теперь брели по маленькой улочке, прямо за театром «Кома». Было чуть позже половины одиннадцатого. Фрэнк молчал и не высказывал никаких пожеланий на тему, куда пойти. Я подумал, что после такой истерики и жары лучше немного прогуляться пешком, успокоиться и потом уже решать, что делать дальше.
С того момента, как мы вышли из клуба на улицу, я без конца думал об одной неприятной вещи. О десятитысячной купюре, запачканной кровью. Хотя если бы меня спросили, я бы не мог толком сказать, отчего это меня так беспокоит.
На этой маленькой улочке позади театра «Кома», если идти от здания районной администрации к станции «Синдзюку», есть одно очень странное место – будто из фильмов конца шестидесятых годов двадцатого столетия. Вдоль улицы тянутся кафе, бары и маджонг-хаусы8.
– В любом случае, Фрэнк, у тебя вышло классное представление. Может, ты в детстве в драматический кружок ходил?
– Нет, – ответил он. – Правда, у нас дома часто собирались гости, и две мои старшие сестры очень любили устраивать всякие смешные представления. Они иногда, ради смеха, изображали популярных в то время комиков… Ничего особенного…
Мы с Фрэнком как раз добрели до того места. Вокруг теснились маленькие бары и кафе, почти не заметные за увитыми плющом оградками. Откуда-то доносилась классическая музыка. Вывески здесь были большей частью оформлены в манере ретро. Фрэнк, будто ощутив дыхание прошлого, вдруг замедлил шаги и начал осматриваться по сторонам. В этом месте улица становилась очень узкой. Стоя под неоновой вывеской бара, Фрэнк внимательно вглядывался в эту тихую улочку, сохранившую атмосферу конца шестидесятых. Наконец он сказал:
– Здесь совсем нет зазывал.
Сюда даже не долетают их голоса. Потому что тот, кто сюда приходит, точно знает, куда он идет. А тот, кто рассчитывает найти женщин подешевле и без последствий, тот, кто, опираясь на плечо пьяного, как и он сам, спутника, все ищет, куда бы еще зайти, – такие люди сюда не приходят.
У дверей ближнего кафе стояли большие кувшины с цветами. Белые цветы в грубоватых, неглазурованных кувшинах… Они подрагивали на декабрьском ветру, который был наполнен запахом Кабуки-тё: запахом алкоголя, пота и помойки. На лепестки падали розовые и желтые отблески театральной иллюминации.
– В этом месте до сих пор сохранились старые дома.
– Ага. Такое место в любом городе есть… – Фрэнк не спеша двинулся вдоль улицы. – В Нью-Йорке это Таймc-сквер. Раньше там не было такого количества публичных домов, только приличные заведения. Разные пивные…
Он сказал это очень искренне, почти с грустью. И я подумал, что, может быть, он и вправду из Нью-Йорка. Ведь если немного подумать, то кто сказал, что каждый житель Нью-Йорка обязательно должен знать про «Найки Таун».
– Кстати, раз уж я вспомнил. Около станции «Синдзюку» я видел высотный дом, на котором написано «Таймc-сквер». Это что, прикол какой-то?
– Никакой не прикол. Это название торгового центра.
– Так ведь на Таймс-сквер был Тайм-билдинг, башня с часами. Потому и назвали площадь Таймс-сквер! А в вашем торговом центре разве есть такая башня?!