Валет сказал: «Рэндом!» Потом перекосился весь и говорит: «Помоги мне». Я уже немного очухался, но все равно в глазах стоял туман. Потом стали проступать черты лица и я понял, что это Брэнд. Я не ошибся. Видок у него был – хуже не придумаешь: не то в цепи закован, не то связан – не разберешь. И снова говорит: «Помоги». А я ему: «Слышу тебя. Что стряслось?» – «Я в плену», – отвечает и еще что-то сказал, только я не разобрал. «Где?» – спрашиваю, а он только головой покачал. «Мне, – говорит, – тебя сюда не вытащить. Карт у меня нет, а я слишком слаб. Добираться тебе долго придется».
Я не стал допытываться, как это ему удалось со мной связаться без моей карты. Главное было – узнать, где он находится. Я спросил, как его разыскать. Он сказал: «Смотри внимательно. Запомни все, что сможешь. Только раз могу показать, и все. Захвати оружие…»
И я увидел… Корвин, это было где-то жутко далеко от Амбера – где-то там, где Тени начинают сходить с ума. Гораздо дальше, чем я люблю забираться. Все кругом какое-то застывшее, окоченевшее, а цвета постоянно меняются. Вроде как все объято пламенем. Словно бы и день, а солнца нет. Камни здоровенные носятся по земле, что твои парусники по морю. А Брэнд… Брэнд был заточен в башне – только эта башня стояла на месте, не двигалась. И еще я успел заметить, что у подножия башни свернулась кольцом какая-то тварь – блестящая такая, переливающаяся. Похоже было, что она охраняет эту башню, но она так сверкала, что просто глаза слепило, и я толком разглядеть не успел, что это такое.
Потом вдруг все исчезло. Было – и нет. А я сижу, как идиот, пялюсь на валета бубен. Парень, что напротив сидел, видно, совсем уж взбеленился – чего это я так долго думаю? Не тронулся ли я часом?
Больше я в ту ночь не играл. Доплелся до дома, рухнул на кровать, курил и думал, думал… Когда я уезжал, Брэнд был в Амбере. Потом, когда я спрашивал, куда он делся, мне никто сказать не мог. Затосковал, дескать, собрался в одночасье и ускакал куда-то. Вот и все. И никаких вестей от него. Сам на связь не выходил, и его никто вроде бы дозваться не мог.
Я все гадал, что же могло случиться. Брэнд – он ведь не дурак и пройдоха известный. Большего пройдохи у нас в семействе не найти, пожалуй. Но он попал в беду и звал меня на помощь. Почему меня? Эрик и Джерард – куда большие герои, чем я, и с радостью пустились бы в приключения. Кейн, пожалуй, отправился бы Брэнду на помощь из чистого любопытства. Джулиан мог бы решиться на такое, чтобы всем нос утереть и с папашей поквитаться. И уж проще всего Брэнду было самого папашу вызвать. А он вызвал меня. Почему?
Тогда я подумал, что, может, кто-то из наших повинен в том, что с Брэндом случилось, – и, может, даже не кто-то один… Ну мало ли – вдруг, к примеру, отец его выделять вздумал… Словом, ты понимаешь. Если так, то вызови он папашу – тот бы в нем мигом разочаровался.
Так что я мало-помалу заглушил в себе порыв связаться с кем-нибудь из наших и позвать кого-то на подмогу. Брэнд позвал меня, а протрепаться про это кому-нибудь в Амбере было все равно что перерезать ему глотку собственными руками. Ладно. Но все-таки при чем тут я? И что я с этого могу поиметь?
Если речь шла о наследовании, если Брэнд и вправду выбился в фавориты, выдай я его – он бы мне это припомнил. А если нет… Вариантов было хоть отбавляй. Может, он домой возвращался и на что-то напоролся, на что-то такое, о чем следовало разузнать получше. А еще мне было жутко любопытно, как это он ухитрился карты обойти и со мной связаться. В общем, я бы сказал, что из одного только любопытства я решил отправиться в одиночку и попытаться спасти Брэнда.
Я достал свою колоду и попробовал с ним связаться. Как и следовало ожидать, он мне не ответил. Я хорошенько выспался, а с утра снова попробовал его вызвать. То же самое. Ладно, решил я, ждать больше нечего.
Почистил меч, плотно поел, напялил на себя какие-то шмотки погрязнее, прихватил темные поляризованные очки… Точно не знал, помогут ли они мне там, но та тварь возле башни была такая яркая, что я подумал – очки не помешают. И пистолет взял. Было, правду сказать, такое чувство, что толку от него мало будет, и я не ошибся. Но как я всегда говорю: пока сам не попробуешь – не узнаешь.
Единственным, с кем я попрощался, был один ударник, мой приятель. Я отдал ему свою установку – знал, что о ней позаботится.
Потом спустился к ангару, повозился с планером, вылетел и поймал отличный воздушный поток.
Не припомню – ты когда-нибудь летал через Тени? Нет, не летал? Понятно. Ну так вот… Я был над морем и летел до тех пор, пока северный берег не превратился в тонкую полосочку. Подо мной плескались темно-свинцовые волны – вздымались, трясли искристыми белыми бородами и снова опадали. Ветер переменился. Я сделал разворот, помчался над волнами к берегу. Небо потемнело. Когда я долетел до устья впадавшей в море реки, никакого Тексорами там и в помине не было – на многие мили тянулись сплошные болота. Я поймал восходящий поток воздуха и полетел над землей, вверх по течению реки, над всеми ее излучинами, поворотами, притоками… Ничего тут теперь не стало – ни причалов, ни дорог, ни транспорта. Все заросло высоченными деревьями.
На западе сгустились облака – розовые, жемчужные, желтые. Солнце постоянно меняло цвет – оно было оранжевым, потом стало красным, потом желтым. Что ты головой качаешь? С солнцем – это из-за городов. Когда я тороплюсь, я истребляю… нет, не совсем так – стремлюсь сократить путь. На такой высоте жутко мешают всякие искусственные постройки. Для меня главное – светотени и рельеф. Вот почему я тебя спросил, летал ли ты через Тени. Это совершенно особенное дело.
В общем, я летел на запад, и леса постепенно сменились зелеными лугами, которые мало-помалу побледнели, распались, превратившись в коричневые, рыжеватые и желтые пятна. Потом все внизу посветлело, рассыпалось на мелкие крошки, а затем слилось в сплошное грязное пятно. За свою спешку я получил в подарочек грозу. Я пытался обогнуть грозовой фронт, но кругом уже полыхали молнии, и я побоялся, что порывы ветра окажутся слишком свирепыми для моего маленького планера. Я быстро направил его вниз, под облака, но в результате снова увидел под собой зелень лугов. И все-таки я ухитрился проскочить грозу, и в спину мне светило жаркое желтое солнце. Через некоторое время я добился того, что подо мной снова оказалась пустыня – голая, мрачная, холмистая.
А потом солнце сжалось, его опоясали полосы туч – они словно по кусочку стирали солнце с небес. В бешеной спешке я так сократил путь, что забрался немыслимо далеко от Амбера – так далеко, как никогда не забирался.
Солнце исчезло, но свет остался. Яркий, но какой-то сверхъестественный, рассеянный, непонятно откуда исходящий. Глаза слепило, перспективу разглядеть было просто невозможно. Тогда я опустился пониже, чтобы ограничить поле зрения. Скоро впереди возникли большие скалы. Постепенно они стали приобретать те самые очертания, что мне запомнились.
Естественно, когда летишь над скалами, тут только успевай поворачиваться – вверх, вниз и так далее. Планером стало трудно управлять. Я опустился ниже, чем нужно, и в одном месте чуть было не врезался в скалу. В довершение всего появились клубы дыма, заплясали языки пламени – примерно так, как я запомнил – безумно, беспорядочно, то там, то тут, выбиваясь из расселин в земле, дыр, входов в пещеры. И цвета метались – в общем, все в точности так, как я успел запомнить. А потом скалы начали двигаться – зашевелились и поплыли, словно корабли без руля и ветрил в тех местах, где родятся радуги.
Воздушные потоки на ту пору тоже словно обезумели. Порывы ветра налетали один за другим, лупили по планеру, словно струи фонтанов. Я держался, как мог, но понимал, что на такой высоте мне долго не протянуть. Поднялся повыше, на время позабыв обо всем – только бы удержать высоту. Когда я снова посмотрел вниз, там происходило что-то наподобие жуткой регаты с участием черных айсбергов. Скалы носились по земле, налетали одна на другую, отскакивали, снова сталкивались, вертелись, перелетали через открытые пространства, пролетали одна другую насквозь… А меня мотало то вверх, то вниз, и очень скоро я почувствовал, что воздушный поток ослабевает. Тогда я в последний раз дал Теням пинка и снова глянул вниз. Вдалеке я увидел контуры башни – казалось, она построена из чего-то светлее льда и алюминия и покоится на прочном основании.
Последний толчок – и все было кончено. Я понял это по тому, как забесновался ветер. Порвалось несколько тяжей, и меня помчало вниз – словно в лодочке по водопаду. Я задрал нос планера, выровнял полет, но мы все равно неслись вниз на бешеной скорости. Я только успел разглядеть, куда мы падаем, и выскочил в последнее мгновение. А мой несчастный планер налетел на одну из этих чертовых скал и разбился на мелкие кусочки.
Пришлось поторопиться – скала, угробившая планер, неслась прямо на меня. Кто ими двигал, этими скалами, я понять не мог и поначалу в их передвижении не замечал никакой системы. Земля под ногами была то теплая, то горячая, из нее валил дым, рвалось пламя. Мерзко пахнущие газы сочились из бесчисленных отверстий. Я, увертываясь от мечущихся скал, поспешил к башне.
Добрался до нее нескоро. Сколько времени у меня ушло, точно не скажу – я только то и делал, что выбирал дорогу. Правда, по пути заметил, что в передвижении скал прослеживается определенный порядок. Во-первых, более крупные камни двигались быстрее. Во-вторых, они двигались по кругу, и крупные носились вокруг более мелких. Может быть, первотолчок этого круговращения исходил от крошечной пылинки, а может, и вообще от одной-единственной молекулы. Но искать центр этого камневорота у меня ни времени, ни желания не было. Я просто лавировал между скалами, исподволь размышляя, и это, видимо, помогло мне избежать нескольких столкновений.
Ну, стало быть, подошел Чайльд Рэндом к черной башне, в одной руке он меч сжимал, а в другой – пистолет… На груди у меня на ремешке болтались очки. Покуда вокруг было так дымно и свет все время менялся, не было смысла их надевать, а вот теперь смысл появился.
По какой-то непонятной причине беснующиеся камни к башне не приближались. Она стояла на возвышении, и, когда я до нее добрался, понял, что пляски камней происходят в громадной котловине у подножия холма, на котором стояла башня. Но пока оттуда, где я стоял, трудно было понять, что собой представляет это возвышение – остров или полуостров посреди котловины.
Я плелся вперед сквозь дым, по обломкам камней, увертывался от языков пламени, то и дело вырывавшихся из трещин и дыр в земле. Наконец я почувствовал, что поднимаюсь по склону и немного уклонился от прямого пути к башне. Ненадолго задержался в том месте, где с башни меня не было видно, проверил, в порядке ли оружие, собрался с духом и напялил очки. Я добрался до края подъема и припал к земле.
Ох, как мне помогли очки! Страшилище, конечно, было начеку.
Оно выглядело еще более ужасно оттого, что была в нем какая-то удивительная красота. Змеиное тело толщиной в бочку, голова наподобие молотка, заостренного в сторону пасти. Глаза – бледно-бледно-зеленые. И вся тварь была прозрачная, как стеклышко, только кое-где виднелись тоненькие, едва заметные линии, обозначавшие кольца. Что бы там ни текло у страшилища по венам, оно тоже было прозрачным. Смотришь и видишь внутренности – вот они были мутные, непрозрачные, какие-то затуманенные. Зрелище просто завораживающее – лежать и смотреть, как эта штука устроена. Да, еще у чудища была густая грива – что-то наподобие стеклянной щетины, которая воротником обнимала шею.
Когда тварь пошевелилась, заметив меня, она подняла голову и заскользила вперед. Это было похоже на движение воды – такая живая река без русла и берегов. Но когда я разглядел, что у чудища в желудке, я похолодел… Там был наполовину переваренный человек.
Я поднял руку с пистолетом, прицелился в ближайший ко мне глаз чудища и нажал на курок. Я ведь тебе уже говорил – толку чуть. Я бросил пистолет, вскочил, отпрыгнув влево, оказался по правую сторону от головы чудища и попытался попасть ему в глаз мечом.
Ты должен знать, как трудно прикончить всякого похожего на змею зверя. По правилам его нужно сначала ослепить, а уж потом оттяпать ему язык. Потом, если удастся действовать быстро, положено рубануть по башке разок-другой, а после того, как она отвалится, чудище должно забиться в агонии, поизвиваться как следует и в конце концов издохнуть. А еще я тешился надеждой, что тварь не будет вести себя слишком прытко, поскольку недавно плотно покушала.
«Хорошо, что она сыта, – думал я, – и какое счастье, что я не появился здесь раньше». Я замахнулся мечом. Тварь дернула головой и нырнула под лезвие меча. А я еще не успел обрести равновесие и вдобавок получил мощнейший удар в грудь – словно тяжелым молотом шарахнула змеюка. Короче, я упал.
Упал, покатился по земле, быстренько отполз подальше. Еще бы чуть-чуть, и я бы оказался на краю обрыва. Я мгновенно поднялся, а тварь развернулась и снова кинулась на меня. Ее голова взметнулась футах в пятнадцати надо мной.
В тот миг я отчетливо представил себе, что, будь на моем месте Джерард, он бы не упустил такого момента и нанес бы твари сокрушительный удар. Рванулся бы вперед и рассек бы чудище пополам своим громадным мечом. Тварь бы, естественно, повалилась, накрыла его своим мерзопакостным телом, а он выкарабкался бы из-под нее, отделавшись несколькими синяками. Ну а Бенедикт – уж тот бы не промахнулся, целя твари в глаз. Да что там – промахнулся… оба глаза уже бы лежали у него в кармане, а башкой твари он бы в мячик играл, сочиняя в уме депешу Клаузевицу.
Но они-то настоящие герои, а я… А я стоял как идиот, выставив вперед меч, сжав рукоять обеими руками, упершись локтями в бедра, запрокинув голову. Больше всего на свете мне хотелось драпануть во все лопатки и забыть об этом на всю оставшуюся жизнь.
Но только… я знал, что, если брошусь наутек, тварь настигнет меня и сожрет как миленького.
Да еще из башни донеслись вопли – значит, меня заметили, но оглядываться и смотреть, что там творится, у меня желания не было. Я принялся дразнить чудище. Я хотел, чтобы оно снова атаковало меня, и тогда уж я с ним покончил бы, так или иначе.
В конце концов тварь кинулась на меня, а я, изловчившись, размахнулся и изо всех сил вогнал меч в то место, куда метил.
Сам я от этого удара еле очухался. Левый бок онемел, и было такое ощущение, словно я на целый фут врос в землю. Однако удар удался. Я все сделал верно, и было за что меня похвалить.
А вот чудище хвалить было совершенно не за что. Не ответил мне гад взаимностью – никаких тебе предсмертных конвульсий.
Совсем наоборот, снова задрал голову. Мало того, он еще и меч мой уволок – тот по рукоять ушел в левую глазницу твари, а кончик лезвия торчал посреди стеклянных игл гривы. Словом, я понял, что дело мое – труба.
А из отверстия в основании башни стали появляться какие-то фигуры – медленно, крадучись, они двигались в мою сторону. Видок у этих парней был премерзкий, они были вооружены, и я почувствовал, что в драке с чудищем они явно не на моей стороне.
«Ладно, – решил я. – В другой раз буду знать, что надо получше целиться».
– Брэнд! – прокричал я. – Это я, Рэндом! Не могу пройти к тебе! Прости!
А потом я повернулся, побежал, соскользнул с края обрыва и во всю прыть помчался по склону к котловине, где бесновались камни, на бегу решая, верно ли я выбрал время для бегства.
Как во многих случаях, ответ был и «да», и «нет». Клянусь, таких лихих прыжков мне бы в жизни своей не сделать, если бы… Уцелеть-то я уцелел, но вот именно, что уцелел – весь побитый, исцарапанный и, похоже, ногу в лодыжке сломал.
Встать и снова побежать меня заставили шум наверху и звук осыпающегося щебня. Когда я надел очки и посмотрел наверх, я понял, что чудище решило спуститься с холма, догнать меня и завершить столь успешно начатое дело. Проклятый змей-призрак сползал, извиваясь, по склону. Вокруг глаза темнело пятно в том месте, куда угодил мой меч.
Я сел. Встал на колени. Пощупал лодыжку и понял, что идти не смогу. Поискал глазами какую-нибудь палку, чтобы опереться. Ничего даже смутно похожего. Я пополз. Что еще оставалось делать? Только пытаться по возможности выиграть расстояние и думать, что еще можно предпринять для спасения собственной шкуры.