Куда угодно. Туда, где не будет его, подсказал тот же голос, идущий откуда-то изнутри. Только если ты хочешь уйти, то уходи прямо сейчас. Пока…
Пока – что?
Ответ простой. Пока она не заснула снова.
Ей вдруг стало страшно. Это в ней заговорило все то, что в ней было забитого, и запуганного, и погрязшего в многолетних привычках. Она с неподдельным ужасом осознала, что на полном серьезе задумывается над этой крамольной мыслью. Уйти из дома? Где она прожила четырнадцать лет? Где у нее есть все, что ей нужно? Уйти от мужа, который хоть и чересчур вспыльчив и бьет ее смертным боем, но все же приносит в дом деньги, и, надо сказать, неплохие деньги? Что за нелепая мысль. И придет же такое в голову… И даже думать об этом забудь.
И она бы, наверное, забыла. То есть наверняка бы забыла, если бы не капелька крови на простыне. Одна-единственная капля крови.
Тогда не смотри на нее, и всё, нервно твердила та Рози, которая считала себя практичной и рассудительной женщиной. Не смотри на нее, ради Бога. Иначе она доведет тебя до беды.
Вот только Рози уже не могла не смотреть. Не могла оторвать взгляд от этого темно-красного пятнышка на простыне. Она смотрела на каплю крови, раскачиваясь в кресле. Все быстрее и быстрее. Ее ноги в белых домашних туфлях скользили по полу в нарастающем ритме качаний (зуд ярости теперь сосредоточился в голове, будоражил мозги, распалял ее, подогревая решимость). И вот о чем она думала: Четырнадцать лет. Четырнадцать лет он со мной говорит серьезно. «Иди сюда. Нам надо поговорить». Выкидыш. Теннисная ракетка. Три выбитых зуба. Один из них я проглотила. Сломанное ребро. Побои. Щипки. И укусы, конечно. Укусы вообще без счета. И еще столько всего…
Прекрати! Зачем об этом думать?! Все равно это бессмысленно, потому что ты никуда не уйдешь. Даже если решишься уйти, все равно далеко не уйдешь. Он разыщет тебя и вернет домой. Можешь даже не сомневаться. Он полицейский. Розыск пропавших людей – это его работа. А свою работу он делает хорошо…
– Четырнадцать лет, – пробормотала она. И теперь она думала не о прошедших четырнадцати годах, а о тех, которые ждут ее впереди. Потому что тот другой голос, прозвучавший в самых глубинах ее существа, был прав. Ведь вполне может так получиться, что Норман ее не убьет. И на что она будет похожа после еще четырнадцати лет безжалостных избиений, которые он называет серьезными разговорами?! Сможет она согнуть спину? Будет у нее хотя бы час в день – да пусть хоть пятнадцать минут, – когда ее почки не будут жечь, как раскаленные камни, застрявшие где-то в спине? А если когда-нибудь он ударит ее по какому-то жизненно важному органу и у нее что-то внутри «отключится»? Скажем, рука перестанет сгибаться или нога отнимется. Или нерв на лице защемит, и ее перекосит, и будет она ходить с одной половиной лица живой, а другой омертвевшей, как бедная миссис Даймонд, которая работает в магазине «Лавка 24» у подножия холма…
Она резко поднялась на ноги, оттолкнув кресло так, что его гнутая спинка ударилась о стену. Пару секунд она просто стояла, тяжело дыша и сверля взглядом темно-бордовое пятнышко на простыне, а потом вдруг сорвалась с места и направилась к двери в гостиную.
Ну и куда ты идешь? – вопила у нее в голосе миссис Сама Рассудительность. Та Рози, которая готова была согласиться на то, чтобы ее искалечили или даже убили, лишь бы и дальше иметь сомнительную привилегию всегда точно знать, на какой именно полке в кухонном шкафу лежат пакетики с чаем и где под раковиной стоят моющие средства. Куда ты идешь? Неужели ты думаешь…
Она выкинула из сознания этот предательский голос. И сама поразилась тому, что у нее это получилось. До теперешнего момента она и понятия не имела, что способна на что-то подобное. Она взяла свою сумку со столика у дивана и направилась к входной двери. Гостиная вдруг показалась ей очень большой, а несколько шагов до двери – невыносимо долгими.
Я буду действовать поэтапно. По шагу зараз. Если я буду продумывать все шаги заранее, я боюсь струсить.
Вообще-то Рози не думала, что у нее может возникнуть такая проблема. Во-первых, то, что она сейчас делала, больше всего походило на бредовую галлюцинацию. Не может же женщина, в самом деле, просто так уйти из дома и бросить мужа, поддавшись минутному порыву… Такое только во сне бывает, правильно? А во-вторых, Рози давно привыкла ничего не загадывать на будущее. Эту привычку она развивала в себе с той памятной ночи – их первой брачной ночи, – когда муж укусил ее, как собака, за то, что она нечаянно хлопнула дверью.
Ты все равно никуда не уйдешь. Тебе запала не хватит и до конца квартала, снова возник в голове голос миссис Сама Рассудительность. Ты хотя бы переоделась, что ли. А то в этих джинсах у тебя задница поперек себя шире. И причесаться бы не мешало.
Рози замерла на месте. Сейчас она была очень близка к тому, чтобы вообще отказаться от своей безумной идеи. Еще прежде, чем выйти на улицу. Но тут она поняла, что́ пытается с ней сотворить этот предательский голос. Он отчаянно пытается удержать ее в доме. И действует, надо сказать, очень хитро. Сколько времени уйдет на то, чтобы переодеться и причесаться? Минуты две-три… Но для человека в ее положении даже пара минут – это слишком много.
Этих двух-трех минут вполне хватит… На что? На то, чтобы снова заснуть. Когда она переоденется и застегнет молнию на юбке, ее уже будут мучить сомнения. А когда она закончит с прической, она решит, что у нее было временное помутнение мозгов – острый приступ умопомешательства, связанный с ежемесячным женским недомоганием.
А потом она вернется в спальню и перестелит постель.
– Нет, – сказала она себе. – Нет, ни за что.
Но уже взявшись за ручку двери, она снова помедлила.
Она проявила-таки здравомыслие, воскликнула миссис Сама Рассудительность. Но сквозь облегчение и торжество в ее голосе сквозило и легкое разочарование, если такое вообще возможно. Аллилуйя, девочка проявила-таки здравомыслие. Лучше поздно, чем никогда!
Но облегчение и торжество тут же сменились безмолвным ужасом, когда Рози решительно направилась к полке над газовым камином, который Норман поставил в гостиной два года назад. Того, что ей нужно, вполне могло там и не быть. Обычно муж оставлял ее там, на полке, лишь за несколько дней до зарплаты (чтобы не соблазняться, как он говорил). Но проверить не помешает. Рози знала его пин-код. Это был номер их домашнего телефона с переставленными первой и последней цифрами.
Не стоит этого делать! – истошно вопила миссис Сама Рассудительность. Представляешь, что будет, когда он узнает, что ты взяла его вещь?! Будет ТАКОЕ, что лучше уж сразу повеситься, чтобы долго не мучиться.
– Ее все равно там нет.
Но она была там. Зеленая кредитная карточка «Мерчантс-банка» с выдавленным на ней именем мужа.
Нет, не трогай ее! Не смей!
Но она поняла, что посмеет. Очень даже посмеет – всего-то и нужно, что вспомнить про капельку крови. Ту самую капельку крови. Тем более что это была и ее карточка тоже. Ее деньги тоже. У мужа с женой все должно быть общим. Кажется, так говорится в клятве, которую произносят перед алтарем?
И дело было даже не в деньгах. Просто Рози сейчас было нужно как-то заткнуть этот предательский голос миссис Сама Рассудительность. Ей было нужно сделать что-то такое, что превратило бы ее внезапный и безотчетный порыв к свободе в осознанную необходимость и осознанный выбор. В глубине души она знала, что если она сейчас не совершит хоть какой-то поступок, то она вряд ли дойдет даже и до конца квартала – ее захватят тревожные мысли о неясном и неопределенном будущем, которое представится ей полосой слепого тумана, и она повернет обратно, и вернется домой, и примется в спешке перестилать постель, чтобы успеть до полудня вымыть полы на первом этаже… теперь в это трудно поверить, но, проснувшись сегодня утром, Рози думала только о том, что ей надо вымыть полы.
Не обращая внимания на голос, возмущенно вопящий в ее сознании, Рози взяла кредитку, бросила ее себе в сумку и поспешно направилась к двери на улицу.
Не делай этого, остановись! – взвыла миссис Сама Рассудительность. Ты сама знаешь, Рози, что за ТАКОЕ он не просто тебя изобьет. Он тебя искалечит, так что ты загремишь в больницу. Или вообще убьет.
Да, она это знала. Но она все равно шла к двери, наклонив голову и выставив плечи вперед, как человек, который идет против сильного ветра. Он, конечно, ее изобьет или вообще убьет… но сначала ему придется ее найти.
На этот раз Рози не стала медлить у двери. Она повернула ручку, открыла дверь и вышла на улицу. Ярко светило солнце. Была середина апреля. На деревьях уже набухали почки. Рози на мгновение замерла на пороге. Ее тень легла на ступеньки крыльца и на бледно-зеленую молодую траву, как силуэт, вырезанный из плотной черной бумаги острыми ножницами. Она стояла, полной грудью вдыхая свежий весенний воздух. Пахло влажной землей, которую промочил (и, может быть, оживил) ливень, прошедший ночью, когда Рози спала и не знала о том, что у нее из носа вытекла капля крови и засохла на простыне.
Весь мир пробуждается ото сна, вдруг подумалось ей. Не только я, но весь мир.
Когда она закрывала за собой дверь, она увидела, что по тротуару бежит мужчина в спортивном костюме. Он помахал ей рукой, и она помахала в ответ. Она прислушалась к себе, не завопит ли опять этот предательский внутренний голос. Но голос молчал. То ли заткнулся от потрясения, когда она слямзила с полки кредитку мужа, то ли его успокоила мирная тишина апрельского утра.
– Я ухожу, – пробормотала она. – Я действительно ухожу.
Но она все же помедлила на крыльце. Как зверек, которого долго держали в клетке и который никак не может поверить в то, что его выпускают на свободу. Она протянула руку назад и прикоснулась к ручке на входной двери – на двери, что вела в ее клетку.
– Все, с меня хватит, – прошептала она. Потом сунула сумку под мышку и сделала первые десять – двенадцать шагов в полосу тумана, которым теперь обернулось ее будущее.
4
Эти десять – двенадцать шагов привели ее к тому месту, где бетонная дорожка выходила на тротуар, – к тому самому месту, где минуту назад пробежал мужчина в спортивном костюме. Она повернула налево, но тут же остановилась. Норман как-то ей говорил, что люди, которые думают, будто они выбирают направление произвольно – например, если ты заблудился в лесу и пытаешься выйти куда-нибудь наугад, – на самом деле почти всегда поворачивают в направлении своей «рабочей» руки. То есть правши идут вправо, а левши – влево. Скорее всего это было не так уж и важно. Но Рози вдруг поняла, что ей просто не хочется, чтобы он догадался, куда она повернула на Вестморленд-стрит, когда ушла из дома.
Ей не хотелось, чтобы он оказался прав.
Пусть даже в такой незначительной мелочи.
Вот почему вместо того, чтобы свернуть налево, она повернула направо – в направлении ее «нерабочей» руки – и пошла вниз по склону холма. Когда она проходила мимо «Лавки 24», она едва подавила в себе безотчетное побуждение прикрыть рукой половину лица. Она уже чувствовала себя преступницей, которая скрывается от правосудия. Ужасная мысль вгрызлась ей в мозг, точно крыса – в головку сыра. А вдруг он вернется с работы пораньше и увидит ее на улице? Вдруг он увидит, как она идет по тротуару: вся растрепанная, непричесанная, в старых джинсах и белых домашних туфлях, с сумкой под мышкой? И он, конечно же, призадумается: а какого черта она разгуливает по улицам, когда ей положено сидеть дома и драить полы на первом этаже? И он ее спросит, какого черта. И велит подойти поближе. Да. Он ей велит подойти поближе. А потом он с ней поговорит. Очень серьезно поговорит.
Не будь идиоткой. С чего бы ему возвращаться домой? Он ушел только час назад. Это же полный бред.
Да… но иногда люди делают вещи, которые можно определить исключительно одним словом – «бред». Вот она, например… то, что она сейчас делает, это вообще не укладывается ни в какие рамки. А вдруг у него сработает его пресловутая интуиция? Он же не раз говорил, что, когда начинаешь работать в полиции, через какое-то время у тебя развивается нечто вроде шестого чувства, которое предупреждает тебя заранее, что с тобой может случиться какая-то гадость. Как будто что-то внутри свербит. Шило в заднице, называется, сказал он однажды. Не знаю, как еще можно определить. Наверное, это звучит смешно, но если ты спросишь у копа, он уж точно смеяться не будет. И это самое шило в заднице мне уже пару раз жизнь спасало. Вот так-то, милая.
А вдруг последние минут двадцать у него это шило как раз и свербит? Вдруг ему клюкнет, что надо бы съездить домой? Причем домой он поедет именно по этой дороге. Рози уже пожалела, что не повернула налево, как собиралась вначале. И тут ей в голову пришла совсем уже жуткая мысль, причем очень правдоподобная мысль… не говоря уж о том, что, если бы все действительно получилось так, как представилось Рози, это была бы величайшая ирония судьбы. А что, если Норман остановился у банкомата – что в двух кварталах от их полицейского отделения, – чтобы снять на обед баксов десять – двадцать, с удивлением обнаружил, что забыл карточку дома, и решил по-быстрому съездить за ней?
Успокойся. Чего ты себя пугаешь? Ничего подобного не случится. Ничего не случится.
Из-за ближайшего поворота на Вестморленд-стрит вырулила машина. Красная машина. И это было то еще совпадение, потому что их собственная машина была именно красной… то есть не их, а его машина. И кредитная карточка тоже была его. И деньги, которые можно снять по кредитке. Так вот, у них была новая красная «сентра». И машина, которая сейчас ехала прямо навстречу Рози… это была как раз «сентра». Не слишком ли много совпадений для одного раза?
Погоди, это же «хонда»!
Только это была никакая не «хонда». Рози просто выдавала желаемое за действительность. Это была «сентра». Новенькая ярко-красная «сентра». Его красная «сентра». Ее самый жуткий кошмар воплотился в реальность – почти в ту же секунду, как только она об этом подумала.
На мгновение ей показалось, что ее почки сейчас взорвутся от боли. Они вдруг переполнились и сделались невероятно тяжелыми, и она испугалась, что не утерпит и обмочится прямо в штаны. Неужели она и вправду решила, что сумеет отделаться от него? Она, наверное, сошла с ума.
Сейчас уже поздно об этом думать, прозвучал в голове голос миссис Сама Рассудительность. Только теперь он уже не дрожал в истерике. Теперь это был просто голос той части сознания, которая еще не утратила способности связанно рассуждать – холодный, расчетливый голос того существа, которое превыше всего остального ставит стремление выжить. Лучше подумай о том, что ты ему скажешь, когда он остановится рядом и спросит, что ты здесь делаешь. И постарайся придумать что-нибудь действительно убедительное. Ты же знаешь, какой он умный и проницательный.
– Цветы, – пробормотала она. – Я вышла немного пройтись и посмотреть, у кого из соседей уже распустились цветы. – Она стояла теперь на месте, плотно сжимая бедра, чтобы, как говорится, ее не «прорвало». Поверит он ей или нет? Оставалось только надеяться. Потому что ничего другого в голову не приходило. – Я собиралась дойти только до угла Сент-Марк-авеню, а потом сразу вернуться домой и начать мыть…
Она умолкла на полуслове и ошалело уставилась на машину – все-таки «хонда», причем далеко не новая и вовсе не красная, а скорее морковного цвета, – которая медленно проехала мимо. Женщина, сидевшая за рулем, с нескрываемым любопытством взглянула на Рози, и Рози подумала: Если бы это был он, он не купился бы ни на какую историю, пусть даже самую правдоподобную. Он бы все понял по твоему лицу. На нем все написано крупными буквами, да еще и подсвеченными, как неоновая реклама. Ну что, теперь ты вернешься домой? По-моему, самое время выкинуть из головы всю дурь и вернуться домой.