Я состроил гримасу и призадумался. Чтобы выгадать время, я достал пачку сигарет, угостил Каролину и, после того как она отказалась, закурил сам.
– Послушайте, – наконец сказал я, – я все же склонен считать это шуткой. Допустим, Лили и впрямь погубит его. Если он достоин того, чтобы оказаться в геенне огненной, то он непременно оттуда выберется. Женщина способна увезти мужчину в ад лишь тогда, когда мужчина уже обзавелся билетом до преисподней или по меньшей мере начал высматривать в расписании подходящий маршрут. Пусть вы решили меня нанять, чтобы избавить Джимми от кровопийцы Лили. Но я не вправе вести самостоятельное дело, так как состою на жалованье у Ниро Вулфа. Но если вы готовы на деловое соглашение, то так и быть: я пообедаю с ней завтра при условии, что вы оплатите счет. Сделка обойдется вам доллара в два, и я обязуюсь представить детальный отчет.
– Еще раз повторяю, это не шутка, – отрывисто сказала она. – Получите два доллара, как только мы вернемся. – С этими словами она нажала на стартер.
Конечно, не мешало бы передохнуть часок, оставшийся до ужина, но увы. Выгрузив корзины с орхидеями, я затащил их наверх, в ванную, потом сходил за чемоданами и наконец принес оба саквояжа. Войдя в комнату, я услышал в ванной шум, поставил саквояжи на пол и отправился выяснить, в чем дело. Оказалось, что Вулф, подняв крышки корзин, придирчиво осматривал, не требуют ли цветы немедленного полива. Я заметил, что, на мой взгляд, орхидеи выглядят превосходно, с чем Вулф спорить не стал. Затем я высказал мнение, что, поскольку наши рубашки и галстуки, равно как и туалетные принадлежности, находятся в чемоданах, саквояжи можно не распаковывать, хотя я не поленился их принести.
В ответ на это Вулф пробормотал, избегая моего взгляда:
– Я считаю, нам лучше распаковать вещи.
– Как, и саквояжи? – изумился я.
– Да.
– Вы хотите сказать, чтобы я вынул из них все вещи?
– Да.
– Чтобы после ужина запихнуть их обратно?
– Нет. Мы здесь переночуем.
Я уже почти придумал подходящую колкость по его адресу, поскольку, будучи методической натурой, люблю, чтобы все шло по плану, но сообразил, что в доме Пратта ночь пройдет куда спокойнее, чем в Кроуфилде, кишащем охотниками завладеть забронированным для нас номером. С другой стороны, я отдавал себе отчет, насколько невыгодно потакать самолюбию Вулфа, соглашаясь с ним, и потому молча воротился в спальню и принялся колдовать над чемоданами. Вскоре ввалился Вулф, снял пиджак и жилет, швырнул их на одну из кроватей и взялся расстегивать рубашку.
– Как вам удалось принудить Пратта оставить нас на ночь? – вкрадчиво спросил я. – Обворожили его, что ли?
– Я не принуждал его, – буркнул Вулф. – Мистер Пратт с радостью принял мое предложение.
– Вот как! – Я обернулся и уставился на него с охапкой носков и новых платков. – Вы сделали ему предложение?
– Да. Видишь, я с тобой полностью откровенен. Мне ничего не стоило сказать, что предложение исходило от мистера Пратта, но это было бы неправдой. Предложение сделал я. Учитывая затруднительное положение, в котором он оказался, было вполне естественно таким образом отблагодарить его за гостеприимство. Он сразу согласился и предложил условия, которые меня вполне устроили.
– Понимаю, – неуверенно сказал я, не выпуская из рук кучу барахла. – Что за условия, позвольте узнать?
– Не слишком выгодные, но и несложные. Мы должны наблюдать.
– Так я и думал. – Открыв ящик комода, я затолкал в него носки и платки и понаблюдал, как Вулф вылезает из рубашки, протестующе трещавшей по всем швам. – Я заподозрил неладное еще в тот миг, когда вы велели распаковывать саквояжи. Что ж, это будет новая роль. Смотритель пастбища. Телохранитель быка. Желаю вам доброй ночи – говорят, одиночество способствует крепкому сну.
– Не дерзи, Арчи! Конечно, такому непоседе, как ты, может показаться скучным…
– Скучным? – Я замахал руками. – Что вы! Скучать в полном одиночестве ночь напролет, поверяя свои сокровенные тайны звездам? Вы плохо меня знаете. Я буду задыхаться от счастья, сознавая, что мое бдение позволит вам наслаждаться сном в этой прекрасной постели… А потом рассвет! О, мистер Вулф, как я люблю рассвет!
– Не паясничай, Арчи! Ты не увидишь рассвет.
– Черта с два, не увижу! Разве что меня пристрелит Клайд? Или вздернет на рога Цезарь?
– Ни то ни другое. Все согласовано с мистером Праттом и с мистером Макмилланом. Пока мы ужинаем, сторожить останется тот субъект, Дейв. В восемь тридцать заступаешь ты, а в час тебя сменит мистер Макмиллан. Дома ты тоже часто ложишься в такое время. Только не забудь постучать в дверь, когда придешь. Я не люблю, когда ко мне вламываются по ночам.
– Ладно, – проворчал я, снова полез в чемодан и извлек для Вулфа свежую рубашку. – Но будь я проклят, если стану таскаться с дробовиком! Улажу это с Макмилланом. Кстати, я тоже подрядился на одну работенку. Не слишком прибыльную. Мне заплатят гонорар в два доллара, но их поглотят расходы. Клиент – мисс Каролина Пратт.
– Вздор! – пробормотал Вулф.
– Вовсе нет. Она платит два доллара за то, чтобы я уберег ее братца от участи, которая страшнее смерти. Что за занятная профессия – детектив! Полночи нянчить быка, чтобы на следующий день за обедом пасть жертвой коварной блондинки. Смотрите-ка, пуговица оторвана – придется послать телеграмму Фрицу.
Глава 4
Звезды так и не узнали моих сокровенных тайн. Еще перед закатом стали сгущаться тучи, а к половине девятого наступила тьма, хоть глаз выколи. Вооружившись фонариком и набив желудок вкусной пищей, конечно не идущей в сравнение с кулинарными шедеврами Фрица Бреннера, но неизмеримо лучше той, что подают в праттериях, я покинул изысканное общество, когда принесли кофе, и отправился на вахту. Пробравшись напрямик через сад, я вскоре наткнулся на Дейва. Он примостился возле забора на перевернутом бочонке в обнимку с неизменным дробовиком.
– Все в порядке, – возвестил я, выключая фонарик, чтобы сберечь батарейки. – Ты небось уже не прочь пожевать чего-нибудь?
– Нет, – промямлил он. – Я не ем так поздно. Мне дали мяса с картошкой в шесть часов. Зато я плотно завтракаю. Брюхо меня будит – под утро я так хочу есть, что сон как рукой сгоняет.
– Очень интересно. А где бык?
– Я уже с полчаса его не видел. Последний раз был там, возле того валуна. Почему его не привязывают, ума не приложу.
– Пратт сказал, что в первую ночь быка привязали, но он так ревел, что не давал никому спать.
– И пусть бы себе ревел, – хмыкнул Дейв. – А кто не может спать из-за бычьего рева, должен держать не быков, а вуньеров.
– Кто такие вуньеры?
Дейв уже затопал прочь, но остановился, услышав мой вопрос.
– Вуньеры, мистер, это те же быки, но с хвостом вместо морды. – Он хрюкнул от удовольствия. – Теперь мы с вами квиты! Доброй ночи!
Решив поискать быка – это все же лучше, чем торчать на одном месте, – я побрел вдоль забора к воротам, через которые мы проехали, когда спасали Вулфа. Да, ночка и впрямь выдалась темная – ни зги не видно. Отойдя ярдов на тридцать, я посветил по сторонам, но Цезаря не обнаружил. Лишь миновав ворота, я наконец увидел его. Бык вовсе не лежал на траве, как мне мыслилось, но стоял в величавой позе, уставившись на луч фонарика. Он возвышался, как слон. Я крикнул ему: «Все в порядке, дружище, это я, Арчи, не волнуйся!» – и с этими словами повернул восвояси.
Я окончательно убедился, что Цезарь скорее начнет давать молоко, нежели позволит себя похитить. Однако, поскольку мне выпал жребий караулить до часа ночи, я счел за благо проявить бдительность на случай, если какому-нибудь балбесу взбредет сунуться на пастбище. Вывести быка можно только через ворота, резонно рассудил я, причем проще это проделать не здесь, а в отдаленном конце пастбища, где находились вторые ворота. Туда-то я и поплелся вдоль ограды. Внезапно мне пришло в голову, что куда проще пройти напрямик через пастбище. В такой темноте Цезарю вряд ли захочется снова поиграть со мной в пятнашки. И все же благоразумие одержало верх.
Я решил обойти пастбище вокруг. За садом, ярдах в двухстах, светили окна дома. Дойдя до угла забора, я завернул налево и не успел глазом моргнуть, как очутился в зарослях шиповника. Десять минут спустя я достиг знакомого поворота дороги и удостоверился, что наш седан по-прежнему подпирает дерево. Вот наконец и ворота. Я взгромоздился на забор и посветил на пастбище. Впрочем, до быка было слишком далеко, и я выключил фонарик.
Если долго живешь в деревне, то тебе должны быть знакомы все ночные звуки. Мне же все было внове, и каждый шорох вызывал естественное любопытство. Сверчков и кузнечиков я в расчет не беру, но, когда что-то шуршит в траве, дело уже другое. Вот зашелестела листва на дереве, потом скрипнула ветка… Должно быть, сова или какой-то ночной зверек. Я решил не расходовать батарейку фонарика.
Так я просидел около получаса, когда послышался другой звук, уже со стороны нашей машины. Словно что-то тяжелое ударилось о нее. Я посветил фонариком и сначала ничего не заметил, но потом разглядел, что из-за капота торчит нечто, похожее на рукав. Я уже собрался подать голос, но передумал, погасил фонарик, соскочил с забора и пригнулся. Кто знает, вдруг гернзейская лига подослала парочку головорезов или Клайду Осгуду захотелось отведать острых ощущений? Как бы то ни было, я осторожно подкрался к машине, обогнул ее сзади, приблизился к капоту, наугад выбросил руку – и ухватился за чье-то плечо.
Раздался истошный визг, плечо дернулось, и послышался протестующий возглас:
– Ой, больно ведь!
Я разжал пальцы, включил фонарик и отступил.
– Только не уверяйте, что вас обуревают нежные чувства к Цезарю, – проворчал я.
Лили Роуэн – а это была она, в темном пледе, наброшенном поверх светлого платья, – встала, потирая плечо.
– Если бы не эта дурацкая машина, вы бы ни за что не заметили, что я здесь. Ох и напугала бы я вас!
– Злодейка! А зачем?
– Проклятье, как вы меня ущипнули!
– Я вообще зверь. Как вы сюда попали?
– Пешком. Вышла подышать. Не ожидала, что так темно… Думала, что глаза привыкнут к темноте. Зрение-то у меня как у кошки, но такого мрака и не припомню. Это ваше лицо? Стойте спокойно.
Она дотронулась до моей щеки. Сперва я решил, что Лили поцарапает меня в отместку, но прикосновение пальцев вышло нежным. Потом они стали перемещаться по моему лицу, и я отшатнулся:
– Не надо! Я боюсь щекотки.
Девушка расхохоталась:
– Я хотела убедиться, что это точно ваше лицо. Так вы пообедаете завтра со мной?
– Да.
– На самом деле? – В голосе прозвучало удивление.
– Разумеется. Точнее, вы пообедаете со мной. Почему бы и нет? Вы очень забавная. Почему бы не скоротать вдвоем немного времени, как с прелестной игрушкой, которую можно выкинуть, натешившись вдоволь. Ничего другого женщины для меня не значат, поскольку все мои помыслы и мечты сосредоточены на собственной карьере. Я собираюсь поступить в полицию.
– Бедные женщины! Значит, мы еще должны радоваться, когда вы снисходите до нас. Давайте залезем в машину и поболтаем немного.
– Она заперта, а ключа у меня нет. К тому же в сидячем положении я могу заснуть, а это не положено – быка стерегу. Так что вам лучше уйти. Я обещал держать ухо востро.
– Чушь! – Она обогнула крыло, как бы невзначай слегка коснувшись меня, и присела на подножку седана. – Дайте мне сигарету. Клайд Осгуд совсем потерял голову и поставил себя в глупое положение. И что может случиться с быком, если здесь всего двое ворот: одни возле самого дома, а вторые охраняете вы? К тому же ночью на пустынной дороге вы ничего не сделаете для своей карьеры. Идите же сюда и поиграйте в одну из ваших игрушек.
Я посветил в направлении ворот, ярдах в ста от нас, выключил фонарик и повернулся, собираясь присесть на подножку, но, не заметив в темноте кочку, потерял равновесие и плюхнулся прямо на девушку. Она отпрянула.
– Не так близко, – сказала она изменившимся голосом. – Меня даже в дрожь кинуло.
Я потянулся за сигаретами, ухмыляясь в темноте:
– Это тактика наскока. Приводит к быстрому успеху. Впрочем, она мне надоела, а ничего нового вы не придумаете. К тому же вы немного не рассчитали. Такая игра в кошки-мышки оправданна, лишь когда вы убеждены, что рыбка уже клюнула, а это совсем не так… – Я прервал свои разглагольствования, потому что Лили вскочила и зашагала прочь. – Обед отменяется! – выкрикнул я вдогонку. – Придется поискать другой предлог.
Она вернулась, села на подножку подальше от меня и провела кончиками пальцев по моему рукаву от плеча до локтя:
– Дайте мне сигарету, Эскамильо.
Я чиркнул спичкой, и она прикурила.
– Спасибо. Ну что ж, давайте знакомиться? Расскажите мне о себе.
– Что именно?
– Ну… например, о своей первой женщине.
– С удовольствием. Я плыл вверх по Амазонке на каноэ. Я был один, так как всю провизию от избытка чувств скормил крокодилам, а нанятые мной туземцы, которых я звал боями, сбежали в джунгли. Два месяца я питался только рыбой, но однажды огромный тарпон оборвал мою снасть, и я остался без средств к существованию. Умирая от голода, я упорно продвигался вверх по реке, пока на пятый день не наткнулся на маленький островок, на берегу которого стояла женщина восьми футов ростом. Это была амазонка. Я причалил к берегу, она подхватила меня на руки и отнесла в хижину, уверяя, что мне не хватает только женской ласки. Ничего съедобного на островке не оказалось. Мне оставалось только одно. Я установил ловушку и к заходу солнца уже варил амазонку в огромном котле, в котором она делала лимонное масло. Ох и наелся же я тогда! Незабываемое лакомство! Насколько я помню, она была моя первая женщина. С тех пор, конечно…
В этом месте Лили меня остановила и попросила рассказать о чем-нибудь ином. Мы выкурили еще по сигарете, и так, наверное, закончилось бы мое дежурство, если бы с пастбища не послышался внезапный шум. Словно упало что-то тяжелое – разобрать было трудно из-за стрекота сверчков и кузнечиков. Возможно, тревожиться было не из-за чего, но, вспомнив, что охраняемые мной ворота не единственный путь на пастбище, я решил расследовать. Я встал и заявил, что собираюсь обойти вокруг и выяснить, что случилось. Лили запротестовала, но я настоял на своем, и мы пошли вместе.
Она уцепилась за мою руку, чтобы, по ее словам, не спотыкаться. Я забыл о зарослях шиповника, и Лили, конечно, запуталась в них, так что мне пришлось останавливаться и извлекать ее оттуда. Завернув за угол ограды, мы оказались в саду, рядом с домом, и я сказал, что теперь справлюсь сам, но она заявила, что ей нравится мое общество. Быка я не обнаружил, но он, казалось, всегда находился на другом конце пастбища. Мы прошли весь сад и добрались до ворот, но Цезаря по-прежнему нигде не было видно. Я остановился, навострив уши, поскольку услышал впереди какой-то шорох, словно что-то волокли по земле. Я поспешил вперед, светя по сторонам фонариком. Лили чуть-чуть отстала. Сказать по правде, шорох меня встревожил, поэтому, заметив наконец быка ярдах в десяти от забора, я испытал заметное облегчение. В следующий миг я увидел, что бык стоит на голове, во всяком случае, так показалось при тусклом свете фонарика. Я припустил трусцой. Приблизившись почти вплотную, я разглядел, что бык что-то перекатывает по земле рогами. Присмотревшись, я едва не выронил фонарик… За спиной раздался испуганный возглас, а затем послышался хриплый шепот Лили:
– Это… это же… Боже, да остановите же его!
Возможно, тот, на земле, был еще жив, поэтому я не стал тратить времени на поиски людей, которые могли справиться с быком. Переложив фонарик в левую руку, я выпростал пистолет и стал осторожно приближаться к Цезарю. Смекнув, что он может броситься на свет, я отвел руку с фонариком подальше в сторону, направив луч прямо на морду быка. Но бык не трогался с места. Я был уже в нескольких шагах, когда он поднял голову и заморгал. Я трижды выстрелил в небо. Бык взбрыкнул, резко развернулся и, дробно топоча, умчался прочь. Я мигом подскочил к распростертому на траве телу и посветил фонариком. Одного взгляда было достаточно. Черта с два он жив, подумал я и вернулся к забору. Лили, несвязно лопоча, спрашивала меня о чем-то, и я прорычал: