Я торопливо зашагала по коридору, свернула за угол и тут увидела его: тип в белом халате со взглядом убийцы возвращался от первой палаты. Поравнявшись с ординаторской, он толкнул дверь и вошел, а я буквально похолодела. И кинулась к первому посту. Медсестры там не было, зато из четвертой палаты появилась Наташка.
– Кто в ординаторской? – испуганно спросила я.
– Никого. Я пять минут как оттуда.
– А ключ?
– Да там не заперто. Все нормально? Увезли? Ты чего такая?
– Ключ у тебя?
– В двери торчит…
– Позвони с поста в милицию: этот здесь. И найди охранника, черт знает где его опять носит.
Наташка попыталась еще что-то спросить, а я уже неслась по коридору. До ординаторской оставалось всего несколько метров, когда дверь палаты напротив открылась и в коридоре показался один из больных, Иван Петрович. Господи, что ему здесь понадобилось?
– Марина Сергеевна, сосед на боли жалуется…
У меня засосало под ложечкой, тот, в ординаторской, наверняка его слышит. Как можно спокойнее я ответила:
– Вернитесь, пожалуйста, в палату, я сейчас подойду.
Он ушел, а я шагнула к двери, больше всего на свете боясь, что столкнусь с тем типом нос к носу. Но он, как видно, решил не торопиться.
Левой рукой я ухватилась за ручку двери, а правой быстро повернула ключ в замке, дважды. И к стене привалилась. Теперь главное, чтобы никто не появился в коридоре.
В ординаторской было тихо, ни шагов, ни подозрительного шороха. Наташка торопливо шла мне навстречу.
– Позвонила? – спросила я.
– Ага. А охранника нигде нет.
Я так и стояла у двери до тех пор, пока не приехала милиция. Явились они быстро, но мой рассказ впечатления не произвел.
– У него может быть оружие, – предположила я. – Надо эвакуировать больных…
Один из прибывших взглянул на меня с сожалением, спросил:
– Ключ где?
– В двери, – ответила я и наконец отлепилась от стены.
Он деловито шагнул вперед, а его товарищи выжидающе уставились на дверь. Она открылась, он вошел, правда, с осторожностью. Вслед за ним вошли остальные. Я тоже вошла.
Ординаторская была пуста. Легкий ветерок шевелил занавеску на открытом окне.
– Удрал, – высказала я предположение. Тот, что был за главного, выглянул в окно, хмыкнул и сказал:
– Конечно.
Мне не понять его иронии, лично для меня второй этаж проблема. Впрочем, тот, что здесь недавно расхаживал, выглядел очень решительно. Все дружно посмотрели на меня, а я чувствовала себя полной дурой.
– Что ж, – опять усмехнулся главный. – Бывает…
– Что бывает? – ринулась я в атаку. – По-вашему, я все это придумала?
Он пожал плечами:
– Я этого не говорил…
– Но вы так думаете.
– Думать я могу что угодно. Это не возбраняется. Но поднимать людей по тревоге только потому, что вам что-то привиделось…
– Вы его лица не видели.
– Ах, лица… тогда конечно. – Он кивнул на телевизор: – Беда от этого ящика… – и пошел из ординаторской.
Я хотела возмутиться, но передумала. Тот, за чью жизнь я волновалась, благополучно покинул эти стены, а остальное не мое дело: на один вечер неприятностей хватит… Как оказалось, я ошиблась: все было еще впереди.
Стражи порядка шли по коридору, когда из первой палаты выскочила Ася с совершенно белым лицом.
– Марина Сергеевна, – стуча зубами, сказала она. – Там, в палате, охранник, раненый. А дядечки нет…
Стражи как по команде развернулись и ускорили шаг. Но до меня им было далеко.
Наш незадачливый охранник полулежал в углу, держась руками за живот, между пальцев стекала кровь, а сам он был без сознания.
– Черт… – кто-то охнул за спиной в два голоса, но мне уже было не до этого…
Задать мне свои вопросы в тот день им так и не удалось. Я была вымотана до предела и от разговоров решительно уклонилась. Прибыл шеф, взглянул на меня и тоже оставил подобную попытку. Что далее происходило в отделении, мне неведомо. Думаю, ничего хорошего. Больной исчез, а человек, который по долгу службы должен был охранять его, лежал в двенадцатой палате. Выходило, что беспокоилась я не зря, а вот кое-кому надлежало задуматься.
На следующий день мне все-таки пришлось поговорить с лысым дядькой в очках, который задавал каверзные вопросы. Я честно отвечала на большинство из них. Остальные попросту игнорировала.
Как и куда исчез Стариков Юрий Петрович, для всех оставалось тайной. Наташка в тот же день попробовала ее разгадать и обрушила на меня град вопросов. Я и не думала на них отвечать, вместо этого задала свой:
– Ты на машине?
– Спятила? Она вторую неделю без резины.
– Свистнули, что ли?
– А как же, только называется это «разули». И я тебе про машину рассказывала.
– Наверное. Только я забыла. Извини. Придется нам с тобой на троллейбусе ехать.
– А как же твоя? – насторожилась Наташка.
– А мою, наверное, тоже разули. – Мы как раз выходили из подъезда.
– Ты издеваешься, что ли? – разозлилась она.
– Я бы рада… – договорить мне не удалось: моя машина стояла на своем обычном месте. Я кивнула и добавила: – Пошутила, чего ж сразу злиться?
– Не до шуток мне после такой ночки, – посетовала Наташка. – Как думаешь, заведется?
– Кто ее знает. Попробовать всегда стоит. – Мы сели, я повернула ключ зажигания, и машина завелась.
– С полтычка, – уважительно заметила подружка и посмотрела как-то туманно.
– Мы сегодня сделали доброе дело, и господь решил нас порадовать, – виновато сказала я.
– Замучаешься с добрыми делами, а новый аккумулятор так и не получишь, – рассвирепела она. – Рассказывай все, как было.
– Не буду, – покачала я головой. – Нам еще на разные вопросы отвечать, а ты дама жутко разговорчивая. Не знаешь – не проболтаешься…
Наташка подумала и согласно кивнула. Женщина она мудрая.
Прошло несколько дней. Все понемногу успокоились и вопросы задавать перестали. Шеф то сурово взирал на меня, то милостливо улыбался. В целом жизнь мне нравилась. До пятницы.
В пятницу я работала последний день перед отпуском. После смены мы немного задержались, чтобы отметить это событие. Выпили бутылку шампанского и до последней крошки съели торт, после чего я отправилась домой.
«Битлз» пели «Желтую подводную лодку», я стала подпевать и пошла на обгон: медленно плетущийся грузовик действовал на нервы. Вот тут он и появился: секунду назад его еще не было, и вдруг вылетел с проселочной дороги, наперекор всем правилам не желая пропускать меня. Я резко затормозила, сзади надвигалась громада супер-»МАЗа». В это утро все вроде бы спешили. Бог знает как, но я выскочила почти из-под его колес и взяла левее, но сукин сын на своем драндулете тоже шарахнулся влево, а я, вылетев на встречную полосу, прямо перед собой увидела самосвал…
Водитель отчаянно сигналил. Я уже представила лица своих подруг: «Надо же, только отпуск отметили…» После дружеского поцелуя с «КамАЗом» штопать меня будет бесполезно, кому ж знать, как не мне… Я заорала и, вывернув вправо, каким-то чудом втиснулась между двумя грузовиками.
– Мама моя, – шептала я, тормозя у обочины. От пережитого ужаса все части тела существовали как бы сами по себе, не желая работать слаженно.
Сумасшедший сукин сын тоже съехал на обочину метрах в ста от меня, постоял немного и дальше отправился. А я вдруг поняла: меня только что пытались убить.
Вышла из машины, спустилась с обочины и прилегла на зеленой травке. Нашла в сумке таблетки и проглотила сразу две.
«Давай без истерик, – рассудительно посоветовала я сама себе. – С чего это кому-то тебя убивать? Сумасшедший сукин сын, который ездить не умеет, чуть не загнал тебя под «КамАЗ». Таких случаев каждый год по сотне. Потом он, конечно, испугался и притормозил, чтобы убедиться в том, что ты жива и даже не покалечена…» Мысль эта мне понравилась, но тут же явилась другая: тебя хотели убить, и ты даже знаешь почему… Может, не совсем знаю, но догадываюсь. Несколько дней назад я влезла на чужую территорию, где действуют свои особые законы, и вот результат…
Я посмотрела на голубое небо, посокрушалась своей способности ввязываться в неприятности и побрела к машине. Она опять легко завелась, что было неудивительно с новым-то аккумулятором, а вот двигатель по-прежнему дымил… Могли бы и его поменять. Если делать доброе дело, так по полной программе.
Вечером приехала Наташка. Долго вышагивала по моей квартире, тревожно на меня поглядывая, а потом сказала:
– Просто еще один идиот. Их на дорогах сколько угодно…
– Точно, – обрадовалась я.
– Глупые страхи.
– Конечно.
– И нечего тоску нагонять.
– Само собой, только чего ж ты зубами клацаешь?
– Так боязно…
– Вот и мне боязно.
– Маринка, у тебя же отпуск, мотай отсюда в Одессу к Вальке. Она тебя звала. Я резину купить хотела, да черт с ней, бери деньги, кати в Одессу.
– Деньги у меня есть, за отпуск получила. И Валька ждет, обещала обратный билет купить…
– Ну?
– Гну. Одесса город замечательный, но не могу я всю жизнь в гостях прожить.
– А всю и не надо. Ты отпуск поживи. Успокоишься, авось все и переменится.
Наташкины слова произвели впечатление, я потянулась к телефону с намерением звонить в Одессу.
От страхов я избавилась, как только села в поезд. Путешествия всегда меня увлекают. Попутчики попались веселые, и вопрос, хотели меня убить или нет, занимал меня недолго.
Через три недели я возвращалась домой загорелой дочерна и настроенной весьма оптимистично. Отдых явно пошел мне на пользу. Валентина Васильевна, или попросту Валька, моя институтская подруга, в очередной раз попыталась выдать меня замуж. Попытка с треском провалилась из-за моего свинского характера (Валька попросту забыла, что родилась я в год Свиньи). Так вот, хоть она и провалилась, но след в душе оставила: я чувствовала себя счастливой, юной и невероятно привлекательной, как будто только что победила на всемирном конкурсе красоты.
С вокзала я добиралась на такси. Жара стояла страшная, на пять делений термометра выше, чем в Одессе. Но даже это настроения не портило.
Я вошла в квартиру, бросила чемодан и отправилась на кухню: открыть балкон и разморозить холодильник. Перед отъездом сделать это я не удосужилась и теперь боялась в него заглянуть. Распахнув балконную дверь, я потянулась к холодильнику, да так и замерла, открыв рот. Обычно в нем, как говорится, ничего, кроме дохлой мыши, а сейчас… Кто-то основательно его загрузил.
Я достала банку красной икры (черная, кстати, тоже была), вскрыла, взяла ложку и, не торопясь, всю съела, присев на полу и размышляя. Первое, что пришло в голову: вернулся мой бывший муж. Но как-то эта мысль мне не показалась. Во-первых, с чего бы ему вот так вернуться, а во-вторых, опустошить холодильник он, конечно, способен, но заполнить первоклассным продуктом нет и еще раз нет.
Может, кто-то временно жил в моей квартире и в знак признательности оставил все это? Ключи были у Наташки, но она сама, при всей своей душевной щедрости, на такое не годилась.
Ну и что я должна думать? Кто-то перепутал мой холодильник со своим? Мне захотелось съесть банку черной икры, но, поразмышляв, я отказалась от этой мысли: если все это не дурацкий розыгрыш, то удовольствие лучше продлить.
Я зашвырнула банку в мусорное ведро, а ложку в мойку и пошла в комнату. На журнальном столе, в хрустальной чешской вазе величиной с ведро (подарок свекрови к дню моего рождения), стоял огромный букет роз. Я подошла и сосчитала цветочки: двадцать пять штук. Выглядели они свежо и нарядно. Я огляделась: нет ли иных перемен? На первый взгляд все как обычно.
Кто ж этот неведомый благодетель? Кому Наташка ключи доверила? Гадать я не люблю, потому подошла к телефону и ей позвонила.
– У кого это от жары припадок щедрости? – поинтересовалась я, как только смогла ответить на первые двадцать вопросов.
– Ты что имеешь в виду? – насторожилась Наташка, слово «щедрость» неизменно ее тревожит.
– Двадцать пять роз и целый холодильник жратвы.
– Заливаешь…
– Заливают за ворот, а я пятый день трезвая. Кому ключи давала?
– Никому. Хоть за язык повесь…
– О господи, зачем? Только не пугай меня, а? Если ты ключи не давала, кто ж тогда по моей квартире бродил?
– Может, Андрюшка? – Андрюшка – это бывший.
– Умнее ничего придумать не могла? Двадцать пять роз переведи на бутылки. Да его удар хватит…
– Может, он изменился…
– Может. В жизни бывают вещи и вовсе невероятные. Вот один мужик с девятого этажа упал и не разбился.
– Остри на здоровье, только я вчера у тебя была, цветочки поливала, и ничего в твоей квартире такого особенного не усмотрела. И ключи никому не давала. К цветочкам претензии есть?
– Нет.
– Тогда не обессудь.
– Ладно, приезжай в гости. Как-то я все это съесть должна?
– Вечером приеду, а сейчас мне некогда.
Я повесила трубку и задумалась. Не верить Наташке причин не было, однако мысль о том, что кто-то неведомый бродил по моей квартире, вселяла тревогу. Мой дом – моя крепость. Вот тебе и высокие стены…
Тут телефон зазвонил, эта была Наташка.
– Слушай, ты золото с собой брала? Кольца, сережки?
– Нет. Зачем они на юге?
– Так проверь, а то, может, розочки оставили, а все вчистую выгребли. Видак цел? Их в первую очередь тащут… если взять нечего. Он легкий и вынести без проблем…
– Чего ты городишь? – изумилась я.
– Цел?
– Цел.
– Слава богу… А золото проверь…
Я пошла проверять. Открыла шкатулку и слабо икнула: сверху лежали деньги. Как любит выражаться Наташка, «не рубли, а деньги», то есть доллары. Я извлекла пачку и пересчитала: тысяча «зеленых». Заглянула в шкатулку: на мое золото не позарились. Я принялась разглядывать пол, похлопывая пачкой долларов по коленке. И начала кое-что понимать. То, о чем я думала, мне не нравилось.
После обеда зазвонил телефон. Так как никто, кроме Наташки, о моем возвращении еще не знал, из ванной, где я в тот момент пребывала, я выскакивать не торопилась, а подошла не спеша, когда он прозвонил уже раз пять. Однако Наташкин голос я не услышала, и никакой другой, кстати, тоже. На том конце провода интересно молчали, наслаждаясь моим заунывным: «Алло, я слушаю…»
Я повесила трубку и еще минут десять смотрела на телефон. Потом оделась, села в кресло и стала ждать.
Ждать пришлось недолго. Где-то через полчаса в дверь позвонили, я глубоко вздохнула, собираясь с силами, и пошла открывать.
Сначала я увидела верзилу. Когда такие типы возникают перед тобой, то глаз способен зафиксировать только их, а уж потом приходит черед всяким мелочам: стенам, окнам и гражданам обычного роста. Мне понадобилась минута, чтобы сообразить: на меня со счастливой улыбкой смотрит бывший пациент Стариков Юрий Петрович.
– Здравствуй, дочка, – сказал он. Я вздохнула и сделала шаг в сторону, пропуская их в свое жилище. Они вознамерились прошмыгнуть в комнату, при этом забыв разуться. Хотя в квартире и наблюдался стойкий пылевой покров, это показалось обидным, и я сказала:
– Тапочки вот здесь, возле вешалки.
Юрий Петрович несколько суетливо вернулся в прихожую, снял ботинки и облачился в тапочки бывшего мужа. Верзиле тапок не нашлось, он потопал в носках.
Я приглядывалась к ним. Больше, конечно, к Старикову. В верзиле рассматривать было нечего, а его ответный взгляд рождал в душе смятение. В общем, я смотрела на своего недавнего пациента. Выглядел он неплохо. Куда бы ни отправился он тогда на «Скорой помощи», а угодил к специалисту. Меня так и подмывало спросить, куда и к кому, но вряд ли они ответят.
Юрий Петрович устроился в кресле, вытянул ноги в тапочках и с улыбкой разглядывал меня, а я его. Дорогой костюм из легкой ткани, светлая рубашка, золотые часы, волосы подстрижены и аккуратно зачесаны назад, неприятный желтоватый оттенок исчез, седина отливала серебром, Юрий Петрович не лишен был некоторого щегольства. В целом выглядел респектабельно. Золотые часы навели меня на мысль, и я ее высказала: