Денис Романович стукнул по железному боку ногой и удивился, какие мощные, толстые стены у этой ржавой коробки.
Он зашел с другой стороны. Здесь имелась двустворчатая дверь. Одна половинка приоткрыта и чуть перекошена. Впрочем, открылась она легко, лишь ржавчина чуть скрипнула на петлях. Внутри был прохладный мрак. Потолок оказался низковат – взрослому человеку приходилось чуть пригибать голову. Денис Романович осторожно пролез внутрь и присел на корточки, привыкая к темноте.
В первую очередь его порадовало, что внутри контейнер не такой ржавый и горелый, как снаружи. Наоборот, все чистенько, гладко. Пол, правда, был неровным – по нему шли два ряда больших бесформенных впадин. Это наводило на мысль, что здесь все специально приспособлено для укладки каких-то крупных предметов. И наверняка хрупких.
Денис Романович выбрался на воздух. Светило солнце, распаляясь перед полуденным пеклом. Лениво покрикивали в далекой вышине птицы. Денис Романович задумался.
Эта большая железная штука могла бы занять достойное место на его загородном наделе. Назначение – сарай. И отличный сарай!
Дверь, правда, перекошена. Но можно поправить, подварить. Ржавые стены – покрасить. Кривую обивку с пола – отодрать. Приделать петли для замка – и готово! И от дождя укрыться, и инструмент на ночь оставить. И, конечно, урожай сложить перед тем, как вывезти. Да и вздремнуть можно в жаркий полдень – внутри же прохладно.
Денис Романович с приятным удивлением осознал, что сегодня «от природы» ему достался, по сути, готовый дачный домик. Не воспользоваться – просто грех. Осталось только вывезти.
Быстренько просчитав в уме варианты и ходы, он поспешил в город.
Уже вечером трудяга-автокран взвалил тяжеленную железяку на спину работяге-»КрАЗу», и тот повез контейнер на картофельный огородик Дениса Романовича.
С водителями он расплатился двумя небольшими канистрами с крепленым вином из черноплодной рябины. Вино он сделал сам, а что касается канистр, то об их происхождении очень даже легко догадаться.
* * *
Кирилл забрел на Гимназию после обеда. Именно в это ленивое, усталое и неинтересное время здесь начинали собираться люди разных возрастов и склонностей. Гимназия всех притягивала как магнит. К ней влекло, словно к наркотику. Человек без общества – пустое место, а Гимназия предоставляла это общество всем желающим.
И действительно, Кирилл обнаружил здесь общество, рассевшееся на бревнах и ящиках. Здесь уже уютно похрюкивал Гена, рядом устроился конопатый Хрящ, бревно заняли трое пацанов с Кислухи. Кислухой называлась улица Коммунаров, на которой располагался молочный комбинат.
Парни с Кислухи были поддатые. Что характерно, молодежь на Гимназии почти никогда не пила всем скопом. Добытая с великим трудом бутылка обычно разделывалась где-нибудь в подворотне на двоих-троих. Лишь после этого счастливцы шли вкушать сладость общения.
Сегодня в центре внимания оказался Бабай – веселый приблатненый мужичок лет сорока, который умел находить общий язык с любыми людьми. Утром, например, его могли видеть на берегу Подгорки, где он с сопливой малышней забрасывал удочки. Днем он болтал с тетками на рынке, таская у них помаленьку семечки и таранку. Вечером, вдрызг пьяный, гоготал с мужиками в пивнухе. Или с ними же дрался смертным боем.
Что он ел и пил, чем жил и на что надеялся, оставалось тайной. Впрочем, под покровом подобных тайн жила немалая часть зарыбинцев.
Кирилл нашел свободный ящик, сел, как обычно, чуть в стороне, особнячком, независимо заложив ногу на ногу. И принялся слушать бодрый говорок Бабая.
– ...Ну и, между делом, пальтишко сняли, часики там, лопатничек. И ксиву, конечно, прибрали. Ну, и наваляли звездюлей, между делом. Так наваляли, что и тыква всмятку, и сам весь в грязище. Как свинья. Он, в общем, так до утра и провалялся, между делом. Только встал – бобик едет, хмель подбирает. Ясное дело: гражданин, пройдемте. Он им: «Я генерал из министерства!» Они ему – хрясь в тыкву, между делом. И в будку его ссыпали.
В буцыгарне опять ставнями зашлепал: я генерал, я генерал... Еще огреб по ошейнику, между делом. Тут соображение нужно. Когда чушкарь с расшибленным хайлом говорит, что он генерал, то его будут болячками обклеивать, пока красный дым из задницы не пойдет.
День прошел, думал, отпустят теперь, между делом. Ни хрена. Заслали его в бомжатник. Личность-то неизвестна, ксиву ведь вынули. Ну тут, правда, вся ментовская верхотура похмелилась, забеспокоилась, куда генерал пропал. Нашли, короче...
Он рассказывал очень артистично, в лицах, поэтому все надрывались от хохота – и Хрящ, и Гена, и пьяные пацаны с Кислухи, которые тыкались в землю руками, чтоб не свалиться с бревна. Бабай знал массу историй и рассказывал их с такими тонкими подробностями, будто сам в каждой участвовал. А это как раз вызывало сомнения.
– Тебе бы басни писать, – мрачно проговорил Кирилл.
– Ты чего грустный? – беззлобно удивился Бабай.
– Правда, чего? – присоединился Хрящ. – Как мухоморов объелся.
– Дело есть, – сказал Кирилл, сохраняя угрюмо-сосредоточенное лицо. Все притихли – Кирилл, когда надо, умел сказать твердо и солидно. Наступила пауза, в которой он успел запалить сигарету.
– Чего за дело? – осторожно спросил Хрящ, подавшись вперед. – А?
– Надо... в общем... Короче, надо денег собрать. Немного. Для Машки Дерезуевой. Она без родителей осталась и... и вообще.
На этот раз речь у Кирилла получилась скомканная, совсем не такая, как он планировал. Жалобное блеяние вместо пламенной речи. Наверно, от неуверенности в успехе.
Все сразу поскучнели, завздыхали и принялись разглядывать жучков, ползающих в траве. Только Бабай не растерялся.
– Это – да, – одобрительно сказал он. – Это, пацаны, вы оформить должны, между делом. Конечно! Девке-то помочь надо, надо... Она ж, между делом, вам подруга и все такое. Вы ее не бросайте.
После такого виртуозного самоотвода вопросов к Бабаю больше не было. Кирилл мрачно посмотрел на остальных.
– Чего решим?
– Да ну... – пробормотал Хрящ, решив, что вопрос к нему. – Откуда у меня-то...
Это было правдой. Денег у Хряща сроду не водилось.
– Хм... – с горькой иронией выдавил Гена и демонстративно вывернул карманы. На траву упала только крышечка от пива.
Примерно ту же картину изобразили и пацаны с Кислухи. Если с утра у них и имелся какой-то ресурс, то ныне он весь просочился через стенки желудка в кровь в виде этилового спирта.
Все сказанное и показанное было правдой. Ребята не врали. Деньги в Зарыбинске были большой редкостью. Бывало, у кого-то они появлялись – случайно, мимолетно, непонятно откуда, как НЛО – и тут же поспешно пропивались. Чтобы не исчезли так же непостижимо.
Кирилл понял: он может сидеть тут целый день и у всех приходящих спрашивать денег. Ответы будут весьма стереотипными.
– А вот была, между делом, такая фигня, – заговорил Бабай, прерывая смущенное молчание, – чувак один спер в бане кошелек, а там одни доллары. А по тогдашним временам...
Кирилл уже не слушал его. Он закурил с горя еще одну сигарету и начал скорбно размышлять, как ему теперь выпутываться. Где брать деньги? Убедить всю Гимназию собирать бутылки? Нереально. Да и не потягаться им со старыми зарыбинскими алкашами, которые встают затемно, чтобы обойти с сеткой все урожайные места.
Украсть? Кириллу казалось, что сейчас он готов и на такое. Лишь бы избежать позора. Но где украсть? В Зарыбинске все уже давно разворовано, разве что асфальт пока лежит.
Но ведь должен быть выход! Он вдруг подумал: «А откуда возьмет денег Промзавод?» Где вообще «болты» берут деньги? Какие-то крохи они могут нацыганить у пивнухи. У мужиков остается сдача от пива, они и отдают малолетним попрошайкам. Но это же мелочь, смех один.
Можно допустить, что кое-какие деньжата они сшибают на перепродаже краденых мотоциклов. Но только иногда. Не побегут же они сейчас воровать мотоциклы по всему городу...
Что еще? Чем кормится Промзавод? Бывает, кому-то повезет устроиться к шабашникам на коттеджи. Кирпичи таскать, раствор мешать.
Нет, несерьезно.
Из кустов вынырнул Пакля, отсвечивая на солнце соломенной головой.
– Привет, пипл! – бодро выкрикнул он.
– Как ты нас назвал? – насторожился Хрящ, и его глаза засверкали, будто у зверька.
– Пипл, говорю. По-английски значит – пацаны.
– Наблатыкался... – пробурчал Хрящ. – Тут бы с немецким разойтись, а он – по-английски...
– Че делаете-то? – бодро спросил Пакля, шаря вокруг глазами. – Дрочим, – сказал пацан с Кислухи. – Присоединяйся.
– Слыхали? На Промзаводе деньги собирают для Машки. Вы-то будете?
– И много собрали? – спросил на всякий случай Кирилл.
– Не знаю. Собирают.
– Ясно вам? – Кирилл обвел приятелей презрительным взглядом. – «Болты», позорники – и те деньги собирают. А вы, блин, как... – он горестно махнул рукой и замолчал.
– Ага. Собирают, – подтвердил Пакля. Он уловил намек на союзничество и подошел к Кириллу за окурком, как цирковая лошадка подходит за заработанным сахаром. – Дай дотяну.
– Отвали, – поморщился Кирилл, отворачиваясь. – Себя потяни, сам знаешь, за что.
– А чего-то ее не видно, Машки, – ничуть не обидевшись, проговорил Пакля. – Где она есть-то?
Все согласились, что Машка последние дни никому не встречалась. Конечно, никто и не думал, что после гибели родителей она будет прогуливаться по кино и танцам, но все же странно.
– Еще чего расскажешь? – деловито спросил Бабай.
– Да чего говорить? – Пакля пожал плечами. – А, вот! Слыхали? У Самохи-пожарника машина пропала.
– В каком смысле пропала? – подал голос Хрящ. – Она не пропала, ее исламцы сожгли.
– Ну да, сожгли, – кивнул Пакля. – А потом она пропала. Горелая трава есть, а машины – нету. Тю-тю. Самоху сейчас дрючат – куда машину дел, говорят.
– От-тана попала, – удивился Хрящ. – Кому она на хрен понадобилась, горелая?
– Хм, – согласился Гена.
– Не знаю кому. А Самоху теперь, может, судить будут. А может, и не будут.
– Туда ему и дорога, – сказал один из кислухинских. – Он меня в том году грязью из-под колеса обрызгал.
Пакля побыл еще немного, воспроизвел пару-тройку мелких сплетен и помчался дальше – исполнять нелегкий долг почтальона-общественника.
Кирилл вдруг подумал: «А если бы Пакля прибежал сюда на час раньше? Сказал бы про сбор денег. А потом – доложил Дрыну, что на Гимназии никто ничего даже не знает».
Его даже холодок прошиб от такой мысли. Хорошо, что сегодня обошлось. Но обойдется ли через три дня на памятнике?
* * *
Ранним утром возле центрального гастронома наблюдалось необычное скопление граждан. Они толклись у входа, сидели на заборчике, подпирали стены соседних домов. То там, то здесь мелькала шинель Адмирала Пеночкина – он быстро переходил от группы к группе и с решительным лицом отдавал немые указания.
Оказалось, ночью гастроном ограбили. Первыми эту новость узнали старушки-домохозяйки, пришедшие с утра со своими большими сумками и крошечными кошельками. Они наткнулись на табличку «Учет», милицейскую машину и зареванную заведующую.
С традиционным зарыбинским недоумением зеваки обсуждали, кто мог решиться на столь кощунственный шаг. Воровали в городе, конечно, много – некоторые только этим и жили. Но одно дело – мешок картошки на прокорм из совхозного бурта, и другое – общеизвестное и всеми посещаемое торговое заведение, расположенное на самом виду.
Сотворить такую дерзость, по мнению зарыбинцев, могли только какие-нибудь лихие заезжие молодцы. Но заехать в Зарыбинск только ради нищего гастронома – верх странности.
Торговля в городке была такая же вялая, как вся прочая жизнь. Основными точками – гастроном, универмаг, хозмаг и другие – по-прежнему командовало бывшее райпо, преобразованное во что-то акционерное, но не ставшее от этого богаче и респектабельнее. Торгующие частники приживались в Зарыбинске как-то тяжеловато. Два ларька и один павильон держал давно обрусевший армянин Баданян, который жутко всего боялся. Еще несколько палаток и магазинчиков пооткрывали другие люди, в основном бывшие милиционеры, которые не боялись ничего.
Баданян снабжал городок самой дешевой, хотя и самой отвратительной водкой. Этим он и снискал популярность, а также получил прозвище Бодунян. В Зарыбинске уже имелся фразеологизм «пойти к Бодуняну». Это значило – раздобыть деньжат и надраться.
Армянин частенько жаловался знакомым, как он страдает под гнетом рэкета. И действительно, порой к нему приезжали великовозрастные лоботрясы со станции Валуи-Узловая. Ими командовал немногословный и решительный Жека-Терминатор. Они прикатывали на мотоциклах или тракторах – вечно пьяные, злые, небритые, – забирали у Баданяна пару бутылок и банку консервов, после чего убирались восвояси.
Баданян нес этот свой крест не столько покорно, сколько трепетно. Он воспринимал набеги валуевской шпаны, как акты жертвоприношения, без которых на его бизнес не снизойдет милость богов – покровителей торговли.
Сегодня он робко выглядывал из дверей своего павильончика и ласкал под сердцем мыслишку: его заведение не разбомбили лишь потому, что он регулярно приносит жертву Терминатору и его ухарям.
Между тем в дверях ограбленного магазина появился майор Дутов – как всегда, сердитый и задерганный. Он прошмыгнул в «УАЗ», поговорил там по рации с отделом и намеревался вернуться в гастроном. Но его перехватила группа старушек с пустыми сумками.
– Скоро магазин откроють?
– Чиво украли-то? Муку-то давать будут?
– Раньше надо было приезжать, когда жулики еще не убежали...
Дутов покрылся красными пятнами.
– Да подождите вы! – рявкнул он, всплеснув руками. И шагнул в гастроном так решительно, что старушечьи массы колыхнулись в стороны.
Публика, оставшись без информации, принялась обсуждать – много ли шансов поймать воров с помощью милицейской собаки, которая обнюхивала сейчас задний двор.
В магазине Дутов опять подступился к заведующей – широкой и громогласной женщине, лицо которой покрывала хищная косметическая раскраска. Сейчас, правда, заведующая была слегка поблекшей и словно бы сократившейся в размерах. Она напоминала подтаявшую снежную бабу.
– Давай-ка, Петровна, с начала, – сухо сказал Дутов. – Я тебя не очень понимаю.
– А я?! – жалобно воскликнула Петровна, размазывая тушь со слезами. – Я – понимаю? Пожалуйста, Сан Палыч, гляди сам. Четырнадцать банок топленого масла здесь стояло – нету! Банки большие – по шесть килограммов, их плохо брали. А жулики взяли!
– Так. Понял. Дальше что?
– Пожалуйста. Сгущенки ящик стоял. Нету. Почти полный был ящик... И еще, девочки только что заметили, мешки целлофановые лежали, запакованные, для фасовки. Восемь упаковок по пятьсот штук. Нету!
Подскочила одна из продавщиц:
– Надежда Петровна, конфеты считать?
– Подождите вы! – процедил Дутов и повернулся, отрезая телом продавщицу от разговора. – Дальше что? Говори, Петровна, потом просморкаешься.
– Ну что? Фарш мясной, замороженный, пять коробок. Немножко почти просроченный. Все равно взяли. Ветчину и колбасу не тронули, а фарш взяли!
– М-да, – пробормотал Дутов, яростно кромсая ручкой блокнот. – И пельмени не взяли...
– Ну, про пельмени ты и сам знаешь, чего говорить...
Пельмени огромной грудой лежали на полу – вместе с котлетами, фрикадельками, куриными палочками. Все это было вывалено из морозильника, который из магазина исчез. Воры украли морозильник, оставив на погибель целую груду еды.
– М-да, – снова сказал Дутов, и тут его взгляд упал на полки со спиртным. – А водка? Водки сколько взяли?
Заведующая затрясла головой.
– Нисколько! Не взяли! Ни единой бутылки. Девочки уже посчитали – все цело.