Но за свои товары эти скряги драли втридорога!
Хотя за приглянувшиеся мне сапожки из оленьей кожи я бы поторговалась. Да, пожалуй, займу у Марфы пару золотых до следующей получки.
– Аська, чего встала? – толкнула меня в спину Динара. – Пойдем, а то окончательно опоздаем!
Сильный, забористый морозец разрумянил щеки совершенно счастливой подруги. С редкой для хрупкой девушки силой она расталкивала народ и быстро пробиралась на Северную площадь, где давали концерт «Баяны». Я нехотя плелась за ней, наступая на ноги зевакам и получая тычки в спину.
– Вон они! – вдруг как бешеная завопила Динара.
Окружающие, завидев очередную сумасшедшую фанатку, быстро расступились, образовав вокруг подруги свободное пространство. Воспользовавшись общим замешательством, я наконец смогла ее догнать.
– Где? – прохрипела я, запыхавшись.
– Да, вон! – указала пальцем с острым подпиленным ноготком подруга.
Я задрала голову, разглядывая на звоннице городской колокольни хрупкие девичьи фигурки.
– Чокнутые!
Динара схватила меня за руку и, усиленно работая локтями, протащила сквозь толпу. Нам открылся вид на Северную площадь, где было настоящее светопреставление. Я никогда в своей жизни не видела столько девушек. Красивые и не очень, совсем молоденькие и уже зрелые, они визжали так, что закладывало уши, и тянули руки куда-то вперед. За всем этим гамом едва угадывалось еле слышное пение довольно фальшивых голосов:
– Что они поют? – смутилась я.
– Какая к черту разница? – заорала мне в лицо Динара. – Главное, их послушаем!
Толкаясь и ругаясь, как сапожники, мы с трудом протиснулись к центру площади. Сцену заменяли две телеги, соединенные вместе. Голоса у певцов были тихие, подкрашенные для громкости простейшим заклинанием, запах которого витал вокруг. «Баянов» оказалось четверо: худые и длинные как жерди, с новенькими дорогими лютнями в руках. Долго и напряженно прислушиваясь, я поняла, что один из них играет невпопад, а другой сильно фальшивит.
– Я что, ради этого в такую рань вставала? – возмутилась я. – Пойдем лучше на лучников посмотрим!
– Дура ты, Аська! – скривилась подруга. – Ты посмотри, какие женихи знатные! Да тебе все девки в городе завидовать будут, глядя на такого парня!
Я хотела было возмутиться и объяснить ненормальной, кто из нас дура, но не успела. Какая-то шибко влюбленная особа, потеряв остатки стыда, решила забраться на телегу дабы потрогать предмет своего восторга. Глядя на нее, разгоряченная визжащая толпа совершенно озверела. Вся женская масса стала наступать на бедных певцов, пытаясь оторвать кусочек их одежды или, на худой конец, вырвать из рук лютню как военный трофей.
Парни побледнели и сбились в кучку – такой горячей любви они явно не желали. От особо надоедливых и прытких поклонниц отбивались ногами. В это время туда же забрался толстый гном в невообразимом разноцветном полушубке, из-под которого торчали ярко-желтые порты. Он приложил маленькие ухоженные ручки к лоснящимся упитанным щекам и заголосил тонким голосом: «Стража! Стража! Касатиков убивають!» Стража конечно же не появилась. А несчастный захлебнулся собственным воплем, когда невменяемая девица выдрала клок из его штанов.
– Дура! – заорал как бесноватый гном. – Я всего лишь импресарио, на них одежду рви! – Он ткнул пальцем в сторону «касатиков».
Тут мне стало весело, я громко хохотала и прикрикивала: «Разденьте их догола! Нечего девок молодых смущать!», пока не поняла, что толпа наступает и нас с Динаркой подминают под себя не в меру влюбленные поклонницы «Баянов».
Мы находились у самой сцены, и пути к отступлению оказались перекрыты людской массой. Я схватила подругу за шкирку и хорошенько подтолкнула. Та шлепнулась и отползла в самое безопасное место – под телегу. Следом за ней и я. Каково же было мое удивление, когда мы обнаружили там всех четверых красавцев и несчастного гнома в разорванном полушубке. Зрелище было жалкое и уморительное, но подружка и здесь не растерялась. С совершенно безумным видом она протянула свиток со страшными рожами и прошептала: «Крестик поставьте!»
Парни шарахнулись из-под телеги, но разгоряченная толпа являлась лучшим аргументом для возвращения обратно. Гном закрестился и запричитал:
– Чур меня! Чур меня!
Я расхохоталась страшным голосом, как настоящая ведьма.
– Бесы! – охнул пискляво гном, хватая за грудки то одного парня, то другого. – За какие же грехи посланы? И чем я провинился-то?
Обтерев навернувшиеся слезы, я отдышалась и обратилась к нему:
– Обедом накормите, вытащу!
Тот недолго думая, замотал вихрастой башкой, и я вылезла обратно к толпе. Девицы аккурат сообразили, что «Баяны» самым чудесным образом исчезли, и решили громить площадь. Забравшись в самую гущу, я сложила ладони рупором и заорала во всю мощь своих легких:
– Вон они! Туда побежали! – ткнув пальцем в сторону Главной площади.
– Вон они! Вон они! – раздалось вокруг. Толпа озверелых поклонниц моментально двинулась в указанном направлении, сметая все и вся на своем пути.
Музыканты вылезли на мостовую, потом высунулся помятый гном, следом показалась моя подруженька, закусывающая от блаженства губы.
Пробирались мы как партизаны темными улочками, известными мне с детства. Я шла первая бодрым шагом, напевая скабрезную песенку. Мальчики бледнели от любого женского голоса, судорожно прижимая некогда шикарные лютни, и с ужасом ожидали нового появления орущей толпы поклонниц. Гном пыхтел и ковылял на своих коротких ножках, стараясь не отставать. Динара, едва не плача, завершала процессию. Она несла развернутое во всю ширину лубяное безобразие с лицами музыкантов. Через минут двадцать показался «Веселый поросенок»; не сговариваясь, все прибавили ходу.
– Дошли, слава богу, – проснулся гном, – а то я чуть не помер. Одышка, зараза, замучила.
– А вы приходите к нам в лавку травницы Марфы. Мы вам быстренько лекарство найдем, – не стала теряться я, зазывая выгодного клиента, – и ребятам, – кивнула я в сторону четверки, – что-нибудь от горла предложим, а то на морозе поют, голоса сажают.
Последнее предложение вызвало у них неподдельный ужас. Видно, перспектива быть вылеченными от чего бы то ни было, пугала всех до беспамятства.
– Но я не настаиваю, – быстро ретировалась я, решив, что еще слово – и обеда нам не видать.
– Ну ладно, девоньки, ладно. Обсудим потом, а сейчас кушать, есть или жрать. У меня после таких разборок всегда аппетит просыпается, – замял гном.
Всемером мы зашли в харчевню. Дородный усатый хозяин едва не обмер:
– Ох, какие гости, какие гости. Доченька-то моя, Аленка, на вас, касатиков, пошла полюбоваться, а тут вы сами и пожаловали. Честь-то какая, честь, – запричитал он, вытирая фартуком стол.
– Лучше дверь на засов запри и ставни закрой, – гаркнул совсем уже пришедший в себя гном, – а то весь твой сарай разберут на прутики. Ну девоньки, давайте знакомиться, – обратился он к нам, когда мы все расселись за длинным столом.
– Ася, а это Динара, – представила я оторопевшую от такого нежданного счастья подругу.
– Угу! – поддакнула она, съедая глазами четырех красавцев.
– Аспид, – важно представился гном. – Я импресарио этих орлов.
– Чего? – не поняла я.
Гном махнул рукой: дескать, неважно.
Мальчики дружно молчали.
– Бойцы, ну познакомьтесь же! – скомандовал Аспид. Очевидно, «бойцы» умели только петь, но не говорить, или же берегли горло для новых концертов.
Через несколько минут принесли закуски и выпивку. От вина мы вежливо отказались, а вот курочку в маринаде да огурчики уминали с удовольствием.
Динарка не сводила влюбленных глаз со своих кумиров, гном громко чавкал и икал. С улицы стали доноситься приглушенные голоса и стук поклонниц «Веселых Баянов» в закрытые ставни. К трапезе последнее обстоятельство не располагало, скорее наоборот, – кусок в горле застревал. От одной мысли, что удачливых у нас не любят, а потому сильно бьют, аппетит исчез. В понимании фанаток мы с подругой сейчас были самыми счастливыми на всем белом свете.
Я начала тянуть Динарку домой, но та упиралась и не хотела прерывать своего блаженства. Все же после того как парни нацарапали по кресту на своих лубяных изображениях, она обреченно сдалась.
* * *
Совершенно счастливая и окрыленная, с обновой под мышкой я влетела в лавку и заголосила с порога:
– Марфа, я купила!
Завернутые в коричневую хрустящую бумагу лежали эльфийские сапожки. О том, как я их приобретала, будут складывать легенды: такого хамства народ еще не видел. Эльфы по природе своей жаднее гномов, торговаться с ними бесполезно еще и потому, что языка они не знают.
Но со мной этот номер не прошел!
Желая заплатить хотя бы на медяк меньше, я орала до хрипоты, что меня обманывают, и этот хлам таких денег не стоит. Эльф от неожиданности едва не поперхнулся и, тыча пальцем в кульки, предлагал мне их вернуть. Через пять минут он еще молчал и пытался вырвать сапоги из моих рук, через десять – уже что-то орал мне в лицо на своем эльфийском.
Потом еще прохрипел пару слов и потерял от злости голос. Тут я проявила редкостное радушие и предложила ему купить в нашей лавке микстуру для горла с огромной, почти пятидесятипроцентной скидкой. Эльф, очевидно, ничего не понял, но как-то покраснел, осклабился. Недолго думая, я решила исчезнуть, пока он не набросился на меня с кулаками.
Звякнул колокольчик входной двери. Я спрятала в стол сверток с сапогами. На пороге стоял Иван Питримович Петушков. Выглядел он отвратительно. Помятое лицо радовало глаз разбитой губой и опухшей переносицей. Судя по всему, синяки он получил уже после нашей с ним дуэли. Глаза красные, похмельные. Он постоянно сморкался в платочек и кашлял в рукав.
– О, милая дэвушка, – прогундосил Ваня, потом замолк, посмотрел сквозь меня жалобным взглядом и громко чихнул мне в лицо. Я непроизвольно обтерлась шалью и постаралась отойти на шаг назад.
– Помогите! – прошептал он тихо. – Эта простуда. Кашель мучает. Спать не могу. Умру ведь, город без меня пропадет!
– Ну да. – Я изобразила на лице заученную улыбку и достала с полки бутылку с настойкой. – Вот. Три раза в день после еды.
Петушков буквально вырвал из моих рук лекарство и нежно прижал его к худой груди. Он уже полез в кошель за золотыми, и тут его взгляд уткнулся в семь ярких звездочек, сверкающих у моего пальца. Он вытянул губы трубочкой и сморщил лоб, пытаясь припомнить. Я быстро убрала руку с прилавка, но не тут-то было! Память к Ивану возвращалась семимильными шагами.
– Ты! – зло прохрипел он и закашлялся. – Ты мне губу разбила!
Явное несоответствие обвинения с фактами немало удивило меня.
– Сам виноват! – заявила я, вырывая у него бутыль с лекарством.
– Отдай! – Ваня потянул ко мне длинные худые руки и снова закашлялся. – Недоучка чертова! Я все про тебя знаю!
– Что ты про меня знаешь? – рявкнула я, разозлившись.
– Тебя из Училища с позором выперли!
– А ты был троечником!
– Что здесь происходит? – раздался со второго этажа Марфин голос.
– Ничего! – крикнула я в ответ.
Не хватало еще, чтобы Лукинична узнала о нашей дуэли и о проведенном в карцере вечере. Ну держись Иван Питримович Петушков! Я искренне улыбнулась служке, сконфузив того до слез. Достала с полки малюсенькую баночку с самым сильным имеющимся в аптечке слабительным и протянула ему:
– От кашля. Бесплатно. В знак примирения.
Ванятка так обрадовался бесплатному лекарству, что сам широко улыбнулся и принял подарок.
– Прощаю! – гордо бросил он через плечо и вышел из лавки, громыхнув дверью.
«Простишь меня, когда ни кашлять, ни икать, ни дышать не сможешь!» – ухмыльнулась я про себя.
Глава 2
Черный коридор, странные неровные тени от свечей где-то впереди. Холодный ветер и плач ребенка. Волосы прилипали к лицу, я пыталась убрать их дрожащей рукой. Я металась по этому коридору, ища выход, стремясь туда, откуда исходил крик. Где-то здесь малыш!
«Ты где?» – звала я его, но ребенок не слышал и продолжал плакать от страха. Я хваталась за холодные скользкие стены. Сердце сжималось от тоски и гнева, словно это крохотное рыдающее существо было тем единственным, которое я люблю. Поднялся ветер, заглушая плач. Кто-то приближался сзади, удар в спину…
И я проснулась. Обнаглевший кот, решив, что я занимаю слишком много места на кровати, упираясь спиной в стену, пытался лапами спихнуть меня. Мой Кузя был размером с добрую дворнягу, поэтому с ним не поспоришь. Я попробовала схватить его за шкирку, чтобы сбросить на пол, и тут же была пребольно укушена.
Рубаха стала мокрой от пота, я с отвращением стянула ее и швырнула на пол.
Что-то было не так с моим сном. Но что? Осознание пришло мгновенно: всю свою жизнь, каждую ночь во сне я летала над зеленой долиной, над синей рекой… Всю жизнь, но только не сегодня! От непонимания меня охватил страх. Что со мной случилось? Что произошло? Чей это был ребенок? Мне стало страшно и холодно даже в натопленной комнате.
За окном чернела холодная зимняя ночь. Я пялилась в пустоту не в силах уснуть.
Да уж, вот тебе и выходной!
* * *
Шел третий день ярмарки, и в город прибывало все больше и больше народу. Разгул достигал своего апогея. Стольный град разделился на две половины: одни кутили и развлекались и днем и ночью, другие отмаливали грехи первых в храмах.
Я толкалась среди веселой похмельной толпы, разглядывала заезжих циркачей. Юные, посиневшие от мороза девушки, одетые в легкие полупрозрачные туники, выделывали такие штуки, от которых у меня начинали ныть все мышцы. Клоуны на высоких ходулях жонглировали блестящими кеглями, и, конечно же, здесь имелся плешивый медведь. Молодой парнишка с трудом удерживал животное на цепи. Косолапый так устал от людской суеты, что начинал злобно реветь и ошалело кидаться на окруживших его плотным кольцом зевак.
На Главной площади перед зданием Совета на очередную акцию протеста собирались вурдалаки, простите, перевертыши. Пару десятков лет назад они пережили несказанный демографический взрыв, их численность дошла до тридцати тысяч, тогда-то все и началось.
Вурдалаки, коих вся Словения боялась не меньше данийцев, решили объявить себя цивилизованной и дружественной людям расой, для чего послали депешу в Совет магов Словении. Официальная власть едва не задохнулась от смеха, читая их требования, перечисленные по пунктам: изъять из учебников и прочих книг о нежити пункт о «вурдалаках» и «оборотнях»; переименовать название «вурдалак» в «перевертыш» и внести в перечень цивилизованных рас; выделить каждой семье перевертышей по земельному наделу, дабы они могли заниматься сельским хозяйством. В общем, требования их всерьез не приняли и внимания на них не обратили. Тогда доведенные до крайности перевертыши встали в оппозицию к власти. Теперь с завидной регулярностью они собирались у Совета с плакатами в руках: «Перевертышей в цивилизованное общество!», «Права перевертышам!» Судя по тому, как росла численность вурдалаков – образовывались новые селения, где даже некоторые люди не гнушались жить, – становилось ясно, что их действительно скоро легализуют. Ну держись тогда Словения, получат простые смертные замечательных соседей и будут шарахаться от гуляющих по улицам вурдалаков, свободных от сдерживающих печатей.
Я на ходу жевала горячий пирожок, с интересом разглядывала чернявых красавцев, марширующих по площади, а потом двинулась к торговым рядам. Тут мой взгляд упал на красивый эльфийский меч с тонкой ручкой и острым лезвием, блестевшим на солнце. Денег у меня не было, да и покупать его не имело смысла: единственное холодное оружие, какое я брала в руки, – нож кухонный обыкновенный.
Посреди Главной площади рядом со зданием Совета высился столб, куда вывешивали распоряжения и указы, сейчас здесь толпился народ. Замерзшие стражи, охраняющие вход в Совет, переминались с ноги на ногу и посмеивались над любопытствующими.