Он представил себе странную диадему, сначала серую, бесцветную, какой он нашел ее в брошенном зале, затем покрывшуюся радужными пятнами и, наконец, серебристую, светящуюся. Згур постарался забыть, что чаклунская сила ушла, исчезла. Нет, обруч снова светится! А если силы, вложенной неведомыми создателями, уже недостаточно, то пусть возьмет у него! Если Первые были людьми, он – тоже человек! Мать Болот, помоги!
Исчезло все, стих даже привычный свист в ушах. Остался лишь он – и ровно светящийся обруч. Згур представил, что серебряная поверхность горит все ярче, вспыхивает белым огнем, по ней бегут искры…
– Вниз! Медленно! Вниз!
В висках заныло, холодный пот выступил на лбу, но Згур заставлял видеть себя одно и тоже. Обруч светится, он горит, от него исходит сила, способная сломить волю Летающей Смерти…
– Згур! Згур!
Он очнулся и открыл глаза. В лицо плеснуло влажной прохладой. Солнце исчезло, пропал последний луч вечерней зари. Вокруг стоял серый сумрак, а впереди, совсем рядом, не спеша проплывали вершины старых сосен. Вот мелькнул небольшой просвет. Поляна!
– Сюда! Плавно!
Огромная туша дрогнула, повисла в воздухе, а затем начала медленно снижаться. Деревья выросли, заслонили небо, навстречу рванулись стебли высокой травы…
– Стой!
Земля была близко, пахло свежей хвоей, но не было сил даже пошевелиться. Змей висел неподвижно, но было ясно – осталось совсем немного. Сейчас тварь вновь взбунтуется…
– Черемош! – губы шевельнулись с трудом, через силу. – Слезай! И помоги Уладе. Веревка…
Чернявый что-то ответил, но Згур не расслышал. Скорее, скорее! Глаза сами собой закрылись, и Згур очень удивился, когда почувствовал, что кто-то дергает его за плечи. Ах да, ему тоже незачем здесь оставаться…
Ноги коснулись земли, Згура шатнуло, но он все же устоял и невероятным усилием воли открыл глаза. Перед ним неподвижно висела знакомая черная голова. В сумерках Змей казался еще более громадным, словно гигантская «оса» выросла за эти часы.
– Ну что? – губы дернулись, и Згур понял, что улыбается. – Спасибо! Улетай! Улетай!
Огромная тень метнулась вверх, и через мгновенье поляна опустела. Осталось лишь черное небо, на котором уже проступили первые звезды, молчаливые сосны – и трое смертельно уставших людей.
– Згур, дай огниво! – Черемош пришел в себя первым. – Костер надо!
– В сумке, – двигаться не было сил. – На дне. Вытряси все, утром подберем…
Он опустился на траву, сбросил шлем, отстегнул меч. Рука скользнула по лицу. Обруч! Снять? Згур махнул рукой – пусть остается. За эти часы он уже успел привыкнуть к невесомой диадеме.
– Чего улыбаешься, наемник? – голос длинноносой заставил очнуться.
– Я?
Оказывается, он улыбался. Впрочем, ссориться не хотелось.
– Так вроде живы, сиятельная!
Он ждал, что Улада фыркнет, но девушка отчего-то смолчала. Наверно, и ей пришлась по душе такая мысль.
Ярко горел костер. Скудный ужин – остатки сухой лепешки – давно был съеден. Разговора не получилось. Черемош сразу же стал дремать и быстро заснул, улегшись боком к огню. Улада, завернувшись в плащ, сидела рядом, глядя на раскаленные угли.
Згуру не спалось. Страшное напряжение постепенно спадало, осталась лишь обычная усталость. Не хотелось думать ни о том, где они, ни сколько еще до Тириса, ни что им делать дальше. В безлунном черном небе горели звезды, негромко шумел ночной лес, и Згур представил, что он снова дома, в Буселе, они с товарищами ушли в ночное, зажгли костер. Как давно это было! Наверно, все эти ребята уже женаты, и скоро их дети пойдут пасти гривастых коней…
– Что это за песня, Згур?
Вначале он не понял, о чем спрашивает девушка. Ах да, он, кажется, начал напевать. Отвечать не хотелось, но длинноносая назвала его Згуром. Такое дорогого стоит!
– Наша песня. Еще с войны.
Улада обернулась:
– Спой!
Сказано было так, будто Згур был заезжим скоморохом, заглянувшим на широкий двор Великого Палатина. Но он не обиделся, а почему-то смутился.
– Это… Она нескладная, простая. Тебе будет неинтересно!..
– Но вы же ее поете?
Да, эту песню пели. О Великой Войне сложено много песен, иные поют на праздниках, иные – на военных смотрах. Но друзья отца пели почему-то именно эту. Каждую осень, когда приходила пора собирать урожай, они приезжали в Бусел, чтобы помочь матери. Впрочем, помогали всем – косили, жали и обмолачивали рожь, а потом садились за длинный стол, выпивали хлебной браги и пели. Как им тогда завидовали они, мальчишки, не успевшие на войну!
– Это песня о битве под Коростенем, сиятельная. Она называется «Ополченец»…
Внезапно подумалось, что он опять делает ошибку. Улада и так уже начала что-то понимать. Впрочем, песня – и есть песня. Згур прикрыл глаза, усмехнулся и негромко запел:
Улада долго молчала, затем тряхнула головой:
– Плохая песня, наемник! Очень плохая!
Згур пожал плечами. Спорить не тянуло.
– И не потому плохая, что сложена плохо. Вы, волотичи, никак не можете забыть войну. И ты, Згур, ее не можешь забыть. Прошло двадцать лет! Сколько же еще вы будете воевать!
Она говорила серьезно, и Згуру внезапно показалось, что он слышит совсем другой голос – голос человека, которого он никогда не встречал, но уже успел возненавидеть. Ивор сын Ивора, Великий Палатин Валинский, тоже любит говорить о мире, о дружбе между улебами и волотичами. И тут в памяти зазвучал иной голос – негромкий, спокойный голос дяди Барсака. «Война не кончена, Згур! Запомни – война еще не кончена! Мы еще отомстим – за всех! И за твоего отца – тоже!» Улада не убивала его отца, но она ответит тоже. Всех, кто выше тележной чеки!
– Не могу понять, почему ты меня ненавидишь, сотник Згур?
Он вздрогнул. На миг почудилось, что дочь Ивора-предателя читает его мысли.
– Я думала, ты просто холоп, который не может простить господам, что он вышел из грязи. Но ты дедич, ты альбир Кеевой Гривны. Бедняга Черемош ночами не спит – тебе завидует…
Згур поглядел на чернявого и невольно улыбнулся. Хвала Матери Болот, спит! Славный парень, угораздило же его связаться с этой!..
– Если ты повздорил с кем-то в Коростене, то ни я, ни мой отец не виноваты. В чем дело, Згур? Если я тебя обидела, то… прости!
Так Улада с ним еще не разговаривала. И Згур понял, что сейчас не выдержит, расскажет этой девушке все. Вновь, уже в который раз, вспомнился сон, странный сон, в котором отец запрещал ему мстить. Ведь длинноносая не виновата в том, что сделал Палатин! Нет, нет, нельзя!
– О чем ты, сиятельная! Я просто наемник. Наемники не обижаются…
Он улыбнулся, но на душе было мерзко.
Разбудил его голос Черемоша. Згур с трудом открыл глаза. В лицо ударило утреннее солнце.
– Згур! Я грибов набрал, поджарим! Где огниво?
Огниво? Несколько мгновений он не мог понять, чего от него хотят. Ах, да!
– Ты же вчера брал. В сумке!
– Да вот оно, – послышался недовольный голос Улады. – Ты чего, ослеп?
Черемош принялся оправдываться, и Згур поневоле усмехнулся. Все вернулось, будто и не было черного подземелья, не свистел в ушах бешеный ветер. Длинноносая командует, Черемош суетится…
– Откуда это у тебя, наемник?
Згур привстал и долго протирал глаза. Улада склонилась возле его сумки. Разгильдяй Черемош высыпал вчера вещи прямо на траву, а собрать не догадался.
– Что ты там нашла, сиятельная? – вздохнул он.
– Красивая вещь! – в руках у девушки что-то блеснуло. – Купил? Или снял с кого-то?
И тут Згур почувствовал, как холодеют руки. Браслет! Ну конечно! Он лежал в сумке! Чернявый вытряс вещи, тряпка развернулась…
– Хорошая работа! – Улада покрутила браслет в руках, затем поднесла к самому носу. – Старинная… В Рум-городе думал продать?
– Положи! – голос не слушался, и Згур с трудом повторил:
– Положи! Пожалуйста…
– Не волнуйся, не украду!
В ее голосе звучала насмешка. Девушка взвесила браслет на ладони и, чуть подумав, поднесла к левой руке.
Згур хотел крикнуть: «Нет!», но понял – не успеет. Улада повернулась, на левом запястье горела тонкая серебряная полоска.
– Красивый! Так где ты его взял, наемник?
Глава пятая. Ичендяк.
– Ровно сиди! Я сказала – ровно!
Черемош послушно выпрямился. Улада, наморщив нос, поправила расстеленный на траве плащ и присела, облокотившись о спину чернявого. Згур отвернулся – сдержать усмешку было трудно, почти невозможно. Любимых, как он слышал, следует носить на руках, но должно ли использовать их, как спинку кресла? Хотя, отчего бы и нет, ежели дозволяют?
– Что ты будешь делать в Рум-городе, Згур?
Вопрос заставил вздрогнуть – и от неожиданности (прежде о таком его не спрашивали), и от «Згура». Последние два дня, после страшного полета на черной «осе», «наемник» исчез без следа. Улада называла его по имени, а если сердилась – то «сотником». Безответный же Черемош окончательно стал для длинноносой «эй, ты!». Парень явно страдал, но спорить не смел и все больше молчал, даже не пытаясь завязать разговор.
– Чего молчишь, сотник? Я, кажется, спросила?
Привычное фырканье неожиданно порадовало. Серебряный браслет лежал на дне сумки, и Згур все больше убеждался: дядя Барсак прав, и все чаклунские уловки – просто обман. А что наемником не зовут, так, видать, просто надоело.
– В стражники наймусь. Куда-нибудь за море. Мир хочу повидать…
Вновь фырканье, в котором слышалось отчетливое «врешь!». Дочь Великого Палатина не верила сотнику Згуру. Впрочем, это уже не имело значения. До Тириса оставалось четыре дня пути, а до Нистра и того меньше – не больше двух. Места спокойные, дорога прямая, станичников – и тех нет. В маленьких лесных селах их встречали радушно, угощали от души, даже не требуя серебра. Не путешествие – прогулка.
– Мы сможем сегодня заночевать где-нибудь не под кустом?
– Не сможем, – не без удовольствия сообщил Згур. – Ближайшее село слишком далеко – за лесом.
– Можно прямиком через лес, – робко подал голос Черемош. – Помнишь, нам говорили, что там есть тропа? Если идти прямо на полдень…
Згур лишь вздохнул. И этот туда же! Мало им Злочева!
– Рисковать не стоит. Этой тропой давно не ходят…
– Вот именно! А мы пойдем! – девушка резко выпрямилась и встала. Бедный Черемош едва не свалился от толчка, но тоже поспешил вскочить.
– До ночи доберемся! – Улада бросила быстрый взгляд на солнце, уже клонившееся к закату. – Чего сидишь, сотник?
Ругаться не хотелось, впрочем, как и рисковать. Згур уже в который раз подумал, что не бывать ему отважным альбиром, что лишь о подвигах бредит да приключения ищет. Выползнева Лаза хватит ему до конца дней, и еще в Ирии будет, что вспомнить. Мать Болот! Скорей бы довести эту парочку до Тириса…
– Ладно, пошли.
Тропу нашли быстро. У небольшого перекрестка, где в густой траве притаился старый, потемневший от времени идол, сброшенный наземь в давние годы, дорога расходилась надвое. Влево вела узкая тропа, терявшаяся в прохладной лесной глуши. Згур взглянул на солнце, прикинув, что путь ведет действительно прямо на полдень, и махнул рукой. Через лес – так через лес!
Двигались быстро. Улада, оттолкнув плечом чернявого, пытавшегося вырваться вперед, шла первой. Згур пристроился замыкающим, решив, что и без него обойдутся. Удастся добраться засветло до села – хорошо, не получится – в лесу заночуют, не беда.
Правда, лес ему почему-то не нравился. Может, из-за сырости. Огромные, неведомые ему деревья тянули вверх покрытые белой корой стволы, густые кроны смыкались плотно, почти не пропуская лучи Небесного Всадника. Странный лес, таких ни дома, ни в улебской земле, ни у сиверов видеть не доводилось. Дивного, впрочем, в этом ничего не было. Ория осталась позади, они шли по Нистрее – неширокой полосе земли между Змеиными Предгорьями и Нистром. Згур знал, что земли эти считаются вроде бы ничьими. «Вроде бы», поскольку в давние годы Нистреей владели Кеи, но затем всесильная рука потомков Кавада разжалась, а Румская держава, тоже считавшая эту землю своей, так и не смогла закрепиться в этих лесах. Згур вспомнил, как однажды в Учельню приехал редкий гость из Валина – Чемер, сын самого Кошика Румийца. Он рассказывал то, что не услышишь даже от наставников – об искусстве большой войны, о постройке военных дорог, о границах. Чемер называл Нистрею странным словом «предполье», поясняя, что в интересах обороны южных кордонов ее следует занять войсками и укрепить до самой реки, чтобы в тылу оставались предгорья, по которым пройдет основная «линия защиты». Згур пытался запомнить мудреные словечки, прикидывая, чьи кметы могут войти в Нистрею. Светлого Кея? Великого Палатина? Но в этом случае Край окажется окруженным с полдня. Потом они долго спорили, и наставник Барсак рассудил, что для волотичей выгоднее, чтобы все оставалось по-прежнему. Румы далеко, а если и будет с ними война, то, конечно, не на Нистре, а на Деноре…
Первого крика он не услышал. Сознание лишь отметило что-то странное, и Згур, чудом не налетев на Черемоша, остановившегося посреди тропы, поспешил отскочить в сторону, привычно выхватывая меч.
– Пу-у! Пу-у! Пу-у!
Згур быстро оглянулся, но вокруг были лишь молчаливые деревья, палые прошлогодние листья покрывали землю, глуша невысокую траву. Ни зверя, ни человека…
– Пу-у! Пу-у!
– Чего встали? – Улада недовольно оглянулась, топнула ногой. – Птицы испугались?
Згур облегченно вздохнул и уже хотел было спрятать меч, но что-то помешало. Птица? Нет, таких птиц не бывает! В странном крике было что-то знакомое, слышанное…
– Пу-у! Пу-у!
– Лешак! – голос Черомоша дрогнул. – Это лешак!
– Какой еще… – недовольно начала девушка, но осеклась.
– Предупреждает! – чернявый бросил испуганный взгляд в лесную полутьму. – Говорит, чтоб уходили…
Згур и сам вспомнил. Да, лешак! Он уже слышал такое – еще в детстве, в лесу возле Бусела. В родном поселке каждый мальчишка знал, что если лешак кричит, значит, сердится. Ну а коли лесная нежить сердится, то надо бежать, да не просто, а без оглядки…
– Отец рассказывал, – неуверенно проговорила Улада, – что никаких лешаков нет, есть чугастры, но они не кричат. Про лешаков – это сказки…
И словно в ответ лесная глушь отозвалась уже знакомым:
– Пу-у! Пу-у! Пу-у!
– Сейчас деревья валить начнет! – Черемош оглянулся, словно ища поддержки у приятеля. – Згур, что нам делать?
Чернявый был испуган, что случалось нечасто. Згуру и самому стало не по себе. Лешак ли, чугастр, но в лесу они не одни.
– Уходим! Оружие держи наготове!
– Ага!
Улада недоверчиво покрутила головой, но спорить не стала. Черемош вновь попытался оказаться впереди, но новый толчок заставил его занять прежнее место. В спину ударил странный крик, затем он прозвучал вновь, но уже глухо, еле слышно…
Узкая тропа вела дальше. Несколько раз Згур останавливался, прислушивался, но лес молчал. Однако тревога не исчезала. Как и тогда, в лесу возле Нерлы, он чувствовал – опасность рядом. Кто-то был в лесу – совсем близко. И это не стража, не ватага станичников. Тем лешаком кричать ни к чему…
– Стойте!
Улада растерянно оглянулась, затем кивнула вперед. Згур отодвинул Черемоша, взглянул – и только хмыкнул. Этого еще не хватало! Тропа расходилась надвое.
– Куда нам?
В первый миг Згур даже растерялся, словно первогодок, которого послали вести сотню через лес. Обе тропы, даже не тропы – тропки, были маленькие, такие, что лишь зайцу впору. Вот Извир! Ну, угораздило зайти! Вечно этой длинноносой удобств не хватает!..
– Згур!
Голос Черемоша заставил очнуться. Ладно, это еще не смерть, поглядим! Где же солнце? Згур посмотрел вверх – и вновь вздохнул. Небесный Всадник уже за деревьями, через часа полтора совсем стемнеет. Ага, кажется, закат направо…
– Налево…
Он с сомнением покосился на узкую тропу и еле удержался, чтобы не напомнить, по чьему хотению они сюда забрели. Кажется, ночевка под крышей отменяется. Последняя мысль немного примирила с нелепостью происходящего. Пусть длинноносая померзнет!