Пару минут бригаденфюрер молча возился во внутренностях чемодана, чем-то щелкал, удовлетворенно ворча. Август молча стоял рядом, иногда без любопытства поглядывая на пленников.
– Так, – сказал Виллигут после паузы. – Теперь нужен подопытный. Ну-ка посветите!
Охранники послушно подняли фонари, освещая лица пленников. Те щурились от яркого сияния, пытались спрятать лица.
– Вон тот подойдет, – ткнул бригаденфюрер пальцем, острым и тонким, как карандаш, в раскосого крепыша Ахметгалиева.
Двое охранников шагнули вперед и вздернули пленника на ноги. Тот сопротивлялся, но удар в живот решил дело. Обмякшего, словно тряпичная кукла, Ахметгалиева подтащили к сидевшему эсэсовцу.
– Так, мне нужна его рука.
Пленнику быстро сняли с запястий веревку. Спустя миг его ладонь, направляемая руками автоматчика, скрылась за крышкой чемодана.
Все немцы смотрели в этот миг на бригаденфюрера, и не воспользоваться моментом было глупо.
Петр подтолкнул локтем Михайлина. Кивком головы показал ему на единственного незанятого охранника. Сержанта, состоявшего при тюрьме, капитан в расчет не брал. Всем известно, что подобные субъекты – сплошь трусы. Сам же он хотел броситься на Августа, надеясь, что товарищи не подведут и сладят с остальными.
Ахметгалиев слабо охнул, и Петр рванулся вперед. Еще не отошедшее от вчерашних пыток тело повиновалось плохо, но разведчик подавил сопротивление мышц и суставов. Он вложил в бросок остаток сил и всю злость на врага.
Блеснули удивлением глаза Августа, казавшиеся в полутьме фиолетовыми. Капитан всем телом обрушился на немца. Вместе с ним рухнул на пол. Больно ударился плечом о пол. Но не успел Петр даже зашипеть, как оказался вздернут вверх, словно нашкодивший котенок.
Он висел в воздухе, пытаясь понять, что произошло. И с изумлением осознавал, что его, весящего почти восемьдесят килограмм, держит в одной руке охранник…
И как немец среагировал столь быстро?
Михайлин, силач, легко одолевавший в схватке двоих, а то и троих, находился в еще более жалком положении. Колено охранника покоилось на его затылке, а сам великан лежал, вдавленный в пол.
Попытка бунта была пресечена в зародыше.
– Поднимайтесь, гауптштурмфюрер, – послышался спокойный голос Виллигута. – Это существо ничего вам не сломало?
– Нет, – брезгливо ответил Август. – Но я весь в грязи, и воняет от меня, скорее всего, дерьмом!
– Ничего, мыло, слава Вотану, в Шаунберге в достатке, – бригаденфюрер хохотнул. – Идите сюда, Август, посмотрите на результат. А вы, – тут Виллигут повернулся к охране, – положите этих тварей на прежнее место.
Петр ощутил, что летит, и в испуге сжался, ожидая удара.
Упал, однако, на мягкое. Кто-то зашипел, кто-то выругался, а капитан поспешно отполз на свободное место.
– Вот, видите, все как положено, – говорил тем временем Виллигут. – Давайте еще кого-нибудь.
Последовала возня и слабые стоны. Ахметгалиева, судя по всему, вернули на место тем же способом.
– Кого, герр Виллигут? – подобострастно спросил тюремщик.
– А давай вот этого, строптивого, – со смешком сказал Август. – Посмотрим, что он из себя представляет.
Петра грубо ухватили за руки и потащили к бригаденфюреру.
Спустя миг Радлов был развязан, но какую-то выгоду из этого вряд ли смог бы извлечь. Руки сдавили словно стальными тисками, и сопротивляться не было никакой возможности.
Зато теперь он мог видеть внутренности чемоданчика. Крышка выглядела обычной, только была исписана странными остроконечными символами. Но зато полость целиком закрывала черная пластина. В ее верхней части шел ряд попарно расположенных колесиков с цифрами, поставленных на ребро, словно в цифровом замке.
Всего их было восемь, отметки в каждой паре стояли на нуле. Рядом с каждой из них находилась буква. В середине пластины горделиво расположилась выемка с иглой в центре. В самом низу торчала большая черная кнопка.
– Что же, приступим, – деловито сказал Виллигут.
Руку Петра потащили вперед, и указательный палец буквально насадили на иголку. Боли почти не было. Затем палец сдавили, и тут-то укол начал саднить. Ладонь пленника грубо отдернули в сторону, и на кончике иглы осталась висеть маленькая капелька крови, матово блестевшая в свете фонарей.
Некоторое время она оставалась на месте, словно раздумывая, что делать, а затем скользнула вниз, размазавшись по телу иглы.
Внутри чемоданчика что-то щелкнуло, затем едва слышно загудело. Виллигут удовлетворенно кивнул, и тотчас начали вертеться некоторые из колесиков с цифрами. Правое колесико в каждой паре, как понял Петр, означало единицы, а левое – десятки.
Чем дальше крутились колесики, тем больше округлялись глаза бригаденфюрера. Когда же гудение стихло и колесики замерли, то на лице его отобразилось самое чистое, прямо-таки детское, недоумение.
– Этого не может быть! – сказал он, потирая лоб.
Гауптштурмфюрер, нагнувшийся, чтобы лучше видеть результат, проговорил со смешком:
– Да, похоже, эта штука все же не работает!
– Не мо… – начал Виллигут каким-то низким голосом, и голос прервался, перешел в хрип.
Взглянув на пожилого эсэсовца, Петр обомлел. Тело немца сотрясали корчи, глаза бешено сверкали, а лицо корежило судорогой. Когда бригаденфюрер вновь заговорил, то голос был совсем другой, не тот, что раньше.
– Я вижу, – прохрипел Виллигут, в то время как Август ухватил его за плечи, не давая упасть со стула. Один из охранников подхватил прибор, и вовремя. Еще миг – тот свалился бы на пол. – Это город, большой город… В пламени! Вот, вот…
Щелкнули застежки закрывшегося чемоданчика, и это помогло припадочному немного прийти в себя. Он перестал биться. Но взгляд, направленный в потолок, пугал неподвижностью, а губы двигались словно сами по себе, порождая глухой голос:
– Да, это Рим… Вот мраморные дворцы, вот Капитолий! Всюду кровь… Я слышу лязг оружия… Сражаются, они сражаются! Воины, чьи кудри блистают благородным золотом… Они врываются в дома, легко убивают изнеженных римлян… А ведет их…
Тут тело старика выгнуло дугой. Гауптштурмфюрер отлетел в сторону, а Виллигут оказался на ногах. Горящий взгляд уперся прямо в Петра, а поднятый палец казался острым, словно копье. Еще миг, и ударит, прямо в горло…
– Он! – крикнул бригаденфюрер, указывая на капитана. – Их ведет он!
Крик, казалось, исчерпал все силы бесноватого. Глаза его закрылись, ноги стали подкашиваться, и, не подскочи тюремный сержант, старик точно упал бы. А так Виллигута усадили на стул, и он довольно быстро пришел в себя.
– Ничего себе, – сказал Август, и в словах его чувствовалось потрясение. – Кто бы мог подумать?
Он посмотрел на Петра, и тот ощутил в этом взгляде какой-то странный интерес, смешанный с уважением.
– Хотя череп, безусловно, арийский, – после недолгого осмотра продолжил гауптштурмфюрер. – Как я сразу не заметил?
– Такое трудно заметить, – прокашлявшись, слабым голосом проговорил бригаденфюрер. – Как в черве рассмотреть бога? Почти невозможно!
– Так ты думаешь, что это сам Аларих[18]? – В голосе Августа слышалось сомнение, жить которому, похоже, оставалось недолго.
– Несомненно, – кивнул пожилой эсэсовец, поднимаясь со стула. – Великий вождь, первым доказавший, что германцы сильнее Рима. Так что с прибором все в порядке.
– Похоже на то, – без особого желания согласился гауптштурмфюрер.
– Ладно, – Виллигут закряхтел, чуть не в первый раз показывая, что устал. – Надо будет поговорить с ним наверху, в более комфортных условиях.
Последовал кивок охранникам и приказ:
– Берите его. Но осторожно, без членовредительства.
Капитана подняли и понесли. Затих позади удивленный ропот товарищей. Лязгнула запертая дверь, и мимо поплыли стенки коридора. Петр успевал только шевелить ногами, время от времени касаясь ими пола, с такой скоростью его тащили. Загрохотали ступеньки винтовой лестницы, и подвал остался внизу. Пленника повели, точнее, поволокли через переплетение коридоров и лестниц. Скоро он совершенно потерял направление. Пришел в себя лишь в большой комнате, когда его усадили на стул. Руки так и не связали.
Сквозь открытое окно врывался восхитительно свежий воздух. В первые мгновения Петр просто дышал, освобождая легкие от смрада подземелья. Мелькнула мысль о побеге, но быстро пропала. За окном виднелся лишь самый верх замковой стены, да еще небо. Судя по высоте, прыжок закончится лишь тем, что он сломает себе ноги.
Отдышавшись, разведчик осмотрелся. Одну из стен занимал огромный книжный шкаф. Корешки некоторых книг были чудовищной толщины, другие фолианты выглядели очень древними. Пахло в помещении старой бумагой.
Сбоку от окна стоял массивный письменный стол, изготовленный, скорее всего, в прошлом веке, когда делали прочно, на столетия. За ним располагалось кресло с высокой спинкой.
Послышался шум шагов, и вошел Виллигут. Вслед за ним появились двое охранников, тех же самых, что были в подземелье. Один из них тащил сверток.
– Я знаю, что вы говорите по-немецки, – сказал бригаденфюрер, усаживаясь в кресло.
– Да, – мрачно буркнул Петр.
– Хорошо, – Виллигут удовлетворенно кивнул. – Вам принесли одежду, так что переодевайтесь. А то сейчас от вас слишком пахнет.
И немец сморщил нос. Капитан развернул сверток, положенный ему на колени. Там оказалась ослепительно белая форма унтерштурмфюрера тридцать седьмой кавалерийской дивизии СС «Лютцов».
– Я не буду это носить, – проговорил Петр решительно, и одежда полетела на пол.
– Зря, – печально вздохнул Виллигут. – Гражданской одежды у нас все равно почти нет. Есть еще черная форма, имеется серая, и в большом количестве. Но ее я вам даже и не предлагаю. Одевайте это.
– А вот вы стали бы носить форму Советской Армии? – спросил Петр воинственно.
– Да, – кивнул старый эсэсовец. – Если бы не было иного выбора. Не в форме дело. Вот если бы на мне не было этого мундира, разве бы вы отнеслись ко мне по-другому?
– Ну, скорее да, – поколебавшись, ответил Петр.
– Эх, сильно вас изуродовало большевистское воспитание! – Виллигут укоризненно покачал головой, словно дедушка, слегка осудивший любимого внука. – Надо смотреть на внутреннюю сущность, а не на внешнюю оболочку. Можете содрать нашивки и погоны, если они так мешают.
Петр угрюмо набычился:
– Не буду! И зачем вы, вообще, меня сюда притащили? Уж лучше в подвале, но с товарищами, чем здесь, с вами!
– Ладно, – довольно легко согласился Виллигут. – Не хотите одеваться – ваше дело. А цель вашего освобождения я объясню позже. Сейчас же позвольте представиться. Я – Карл Виллигут.
– Ну-ну, – хмыкнул Петр.
Но бригаденфюрер не обратил на скепсис никакого внимания.
– Вы ведь родом из Прибалтики? – спросил он.
– Нет, – ответил Петр уверенно. – Я с Поволжья.
– Хм, странно, – бригаденфюрер нахмурился, но тут же на его лице возникла довольная улыбка. – Там ведь была республика немцев, если не ошибаюсь?
– Была, – кивнул капитан, не очень понимая, к чему клонит нацист.
Дальние предки Радлова вроде и в самом деле были из колонистов, во времена Екатерины Второй приехавших осваивать дикий край. Но какое это имеет значение?
– Так вот, вы по крови – немец, ариец, если хотите, – Виллигут говорил терпеливо и спокойно, как учитель в классе для умственно неполноценных детей. – И имя ваше должно звучать как Петер Радлофф.
– Ну уж нет, – замотал головой Петр. – Я – советский человек, а уж кто по крови – это неважно.
– Это как раз важно, – бригаденфюрер устало вздохнул, досадуя на непонятливость собеседника. – Все же еврейские комиссары забили вам мозги своими бреднями! Помните тот прибор, которым я вас обследовал в подземелье?
– Конечно.
– Так вот, это блуттер[19], изобретение профессора Хильшера. Он позволяет с высокой точностью определять, кто человек по крови, – Виллигут вновь улыбнулся.
– Это какой-то бред, – уверенно сказал Петр, не ощущая все же особой убежденности. – Это невозможно!
– Все возможно, – лицо старика стало серьезным, – когда за дело берется наука, вооруженная истинно прогрессивным арийским подходом к проблеме и не замутненная еврейскими предрассудками. Сейчас я все объясню. В свое время доктор Бруно Шультц, гауптштурмфюрер нашего Ордена[20], создал шкалу для оценки кандидатов в СС с точки зрения их расовой чистоты. Он выделил пять групп: чисто нордическую, преобладающе нордическую, или же фалическую, группу, группу с гармонической смесью обоих рас с легкой примесью альпийской, динарской и средиземноморской крови. В четвертую группу он выделил гибридов с преобладанием восточной крови, а в пятую – метисов неевропейского происхождения. Понятно, что использовать эту классификацию из-за ее расплывчатости при создании прибора было невозможно. Пластомер доктора Роберта Бюргера-Вилингена[21] слишком неудобен в обращении. Профессор Хильшер предложил свою методику. Он выделил восемь типов крови, что может течь в жилах современного европейца: арийскую, балтскую, романскую, кельтскую, славянскую, угорскую, тюркскую и еврейскую.
– И что? – спросил Петр. Голова его от большого объема бессмысленных сведений, потребленных натощак, непомерно раздулась, и логику бригаденфюрера он улавливал с большим трудом.
– А то, что прибор показывает, сколько процентов какой крови находится в том или ином человеке. Таким образом, мы получаем научно обоснованную возможность узнать, кто является арийцем, а кто – нет.
– И зачем?
– Как? – Седые брови Виллигута взлетели почти к волосам. – Это коренной вопрос! В практике СС использовалась длиннющая процедура бумажной проверки всех предков человека с тысяча восьмисотого года для рядовых, и с тысяча шестьсот пятидесятого – для офицеров. Она занимала очень много времени, да и не могла дать полной гарантии. А с появлением блуттера все эти трудности преодолены!
– Почему же прибор так и не нашел применения? – Петру все труднее было следить за нитью разговора. Кружилась голова, болели мускулы. Сказывались пытки и усталость.
– Во-первых, слишком поздно он оказался изобретен. Действующая модель появилась в январе сорок пятого, – бригаденфюрер вздохнул. – А во-вторых, многие из руководителей Рейха оказались бы после проверки не столь чистокровными арийцами, как им хотелось бы. Поэтому нашему изобретению не дали хода.
– И что показал ваш прибор относительно меня? – собственные слова громом отдавались в ушах, хотя на самом деле капитан говорил очень тихо.
Но Виллигут его услышал.
– Девяносто пять процентов германской крови! – с трепетом произнес он. – И пять – славянской. Мы было решили, что блуттер барахлит, но…
Комната мягко закружилась перед глазами Петра, и спустя мгновение он ощутил правым боком легкий удар. Где-то в глубине разума понял, что упал на пол, но ему было совершенно все равно.
Его приподняли, несколько раз стукнули по щекам. Сознание слегка прояснилось, но Петр по-прежнему ничего не видел. Голос Виллигута доносился откуда-то издалека, как из соседней комнаты, и в нем чувствовалось искреннее сожаление:
– Как нехорошо! Вам ведь надо отдохнуть и поесть! А я замучил вас разговорами!
Не успел разведчик удивиться заботливости фашистов, как его подняли и понесли. Сквозь туман проступили покачивавшиеся по сторонам стены. Затем навалилась новая волна слабости и погасила последние мысли.
Всю оставшуюся дорогу эсэсовцы тащили полностью бессознательное тело.
Нижняя Австрия, город Вена,
военный комиссариат
Советской Армии по Австрии.
26 июля 1945 года, 14:03–14:15
– Из сводного отряда, направленного в Линц, уцелели всего два танка, – в словах Благодатова звучала горечь поражения, неизвестная советским офицерам и солдатам очень давно.
Конев нахмурился.
– Как такое могло случиться? – спросил он.
– Похоже, что масштабы восстания гораздо больше, чем мы предполагали, – ответил комендант Вены.
– Значит, американцы, в нарушение договоренностей, сохраняли немецкие части в боевой готовности, за что и поплатились, – по лбу маршала причудливыми волнами покатились морщины. – А нам расхлебывать! Какими силами располагает комендатура?