Кивнув при входе отсалютовавшему гарду, Бофранк вошел внутрь и через ступеньку запрыгал вверх по лестнице. Возможно, со стороны это выглядело неуместным ребячеством, но он не мог удержаться – влекло любопытство. Фриск еле поспевал вослед, не решаясь окликнуть конестабля.
Пройдя через приемную, Бофранк, не постучавшись, распахнул дверь в кабинет грейскомиссара и вошел. Фолькон и Баффельт сидели у камина, разглядывая потрескивающие в огне поленья, и молчали.
– Вот и вы! – воскликнул Фолькон, завидев Бофранка. – Прошу простить, что пришлось оторвать вас от занятий, но дело не терпит отлагательств.
– Здравствуйте, хире Бофранк, – приветствовал конестабля Баффельт. Противу прежнего он еще более растолстел, если только такое было возможно. Пронзительные голубые глаза утопали в складках жира, толстые пальцы, напоминавшие секкенвельдские сардельки, лениво перебирали жемчужные четки. – Присаживайтесь, вот свободное кресло.
– Благодарю, – сказал Бофранк, садясь.
– Грейсфрате Баффельт навестил меня довольно неожиданно, – начал Фолькон, – поэтому я не мог знать заранее, что вы понадобитесь. Скажите, хире Бофранк, не думали вы оставить преподавание?
– Вы же знаете, хире грейскомиссар, мое здоровье оставляет желать лучшего. Поездка на север окончательно его подорвала, так что преподавание – наиболее подходящее для меня занятие. Я надеюсь, что польза, которую могу принести на этом поприще, значительно выше, нежели если бы я работал, как и прежде.
– Не преувеличивайте, хире Бофранк, – улыбнувшись, заметил Баффельт. – Здоровье ваше не хуже моего, если не лучше, ведь я человек уже не молодой и к тому же подвержен чревоугодию. Относительно же вашей поездки на север могу сказать, что она была безупречной, и я стыжусь, что не засвидетельствовал этого ранее. Однако теперь…
…вас увидать
Примчался я и чту за честь
Узнать, каков вы въяве есть,
А не корысть от вас снискать;
Узнать, права иль не права
Вас возносящая молва,
Верны иль нет ее слова,
Хвалу слагающие вам.
Понятно, что я уже видал вас въяве и ведаю о ваших возможностях и талантах, пожалуй, более других. Однако строки хороши, и я не удержался, дабы не привести их к случаю.
Подобные слова, а особливо стихи удивили Бофранка, но он не подал виду и сказал:
– Я не знаю, что вы хотите предложить мне; ради чего я должен оставить преподавание и учеников, среди которых, пусть и в ничтожном количестве, есть весьма достойные?
– Хороший вопрос, – согласился Фолькон. – Знаете ли вы об упыре из Бараньей Бочки?
– О нем говорят разное, – уклонился от ответа Бофранк. – Чернь глупа и склонна сочинять глупые сказки.
– Но кто-то все же убивает людей, пусть бы и низкого происхождения. Негоже, когда в столице, подле пресветлого короля и герцогов, творится подобное. Грейсфрате Баффельт пришел ко мне, чтобы поговорить об этом, и мы вместе вспомнили про вас. Не соблаговолите ли вы, хире Бофранк, возглавить расследование?
Предложение было неожиданным, к тому же Бофранк почти ничего не знал о пресловутом упыре, кроме разве того, что обсуждали меж собой его студиозусы. Кто-то убил с чрезвычайной жестокостью около дюжины человек, но чем это отличалось от того, что произошло с Розой Эмой Ренатой?..
– Всякая возможная помощь будет предоставлена вам тотчас же, – заверил Баффельт. – Я говорю о церкви, но уверен, что и хире грейскомиссар сделает все возможное.
– Разумеется, – подтвердил Фолькон с готовностью. – Все, что сочтете нужным. И еще одно: поскольку вы чрезвычайно давно не повышались в чине – ах, это моя вина, и только моя! – завтра же я подпишу приказ о возведении вас в субкомиссары.
– Позвольте мне подумать, – попросил Бофранк. – Лишь послезавтра я сообщу вам о своем окончательном решении.
– Отчего же не завтра?! – спросил Фолькон.
– Прошу простить меня, хире грейскомиссар, но завтра я чрезвычайно занят. И если я решу принять ваше предложение, мне тем более необходимо будет разобраться с делами.
– Что ж, это разумно, – сказал Баффельт. – Я совершенно не вижу, почему бы хире Бофранку не подумать пару дней.
– Да, но каждый день – это еще один труп! – возразил Фолькон.
– Полноте, хире грейскомиссар. В местах, подобных Бараньей Бочке, убивают за медный грош, за опрометчивое слово, в конце концов, просто ради пьяного куража. Один или два трупа ничего не изменят, разве что прибавят славы злокозненному упырю. Я прошу вас об одном: сообщите мне, если хире Бофранк примет предложение.
– Разумеется, – кивнул Фолькон.
Поскольку карета все еще ждала Бофранка, он сел в нее и велел вознице ехать на Дровяной холм, с которого видны были крыши Бараньей Бочки. Вместо дров и древесного угля в столице все больше и больше входил в употребление “морской уголь”, привозимый на кораблях из Демрекке и с южных островов. Насколько знал Бофранк, многие жаловались на зловоние при его сжигании; в самом деле, из труб валил необыкновенно черный и гадкий дым, осыпающий все внизу жирною сажей. Однако запрета на ввоз, продажу и использование угля не следовало, только соломенные и дощатые крыши бедных домов из опасения пожаров постепенно заменяли красной черепицею, которая выглядела в лучах предзакатного солнца ярко и празднично. Впрочем, применительно к моменту уместнее было бы сравнить ее с разбрызганными там и сям пятнами крови.
Конестабль стоял под сенью яблоневых деревьев и думал. Жизнь его, вот уже столько времени протекавшая спокойно, вступала, очевидно, в новое русло, полное порогов, поворотов и перекатов. Вначале визит юного Мальтуса Фолькона, затем – странные подметные письма, встреча с Демелантом, коего Бофранк не чаял уже увидеть никогда, кошмарные сны… что же дальше?!
– Прошу прощения, хире, – окликнул возница, – но уже темнеет! Что бы нам вернуться? Место тут неспокойное…
– Погоди еще немного, – велел Бофранк. Что ж, возможно, он и примет предложение.
То, что он вновь понадобился Баффельту, заинтриговало конестабля. Он не ведал, что будет дальше, но грейсфрате вспомнил о нем неспроста. Ведь отношение Баффельта к деяниям упыря из Бараньей Бочки проявилось в последних его словах – стало быть, Бофранк надобен не только затем, чтобы изловить убийцу.
– Коли у вас есть ко мне дело, грейсфрате, извольте, – пробормотал Бофранк. – Но я не стану более куклою на веревочке, которую сподручно вертеть так, как угодно фигляру.
И, к несказанному облегчению возницы, он поспешил к карете.
Воздух стал гадким и испорченным, когда это зловонное и гниющее тело бродило вокруг, вследствие чего разразилась ужасная чума и не стало дома, в котором бы не оплакивали своих близких…
Уильям из Ньюбери
ГЛАВА ПЯТАЯ,
в которой Хаиме Бофранк примиряется с юным Мальтусом Фольконом и встречается с Волтцем Вейтлем
– …Хире Волтц Вейтль, именующий себя Ноэмой Вейтль! Вы арестованы согласно указу о безнравственных деяниях и будете препровождены в канцелярию, где проведут удостоверение вашего пола. В вашем праве написание жалоб и челобитных, для того сообщаю, что мое имя – Раймонд Дерик, секунда-конестабль Секуративной Палаты.
Слова, сказанные человеком, который арестовал несчастного Вейтля – арестовал по доносу Хаиме Бофранка! – с самого утра звучали в мозгу конестабля так, словно он слышал их наяву. И сменялись они взволнованным шепотом Вейтля:
– Я не знаю, за что вы поступили со мной так; возможно, в том моя вина, что я не открылась вам с самого начала… Но откройся я, вы тут же покинули бы меня! А теперь… Теперь я должна бы проклянуть вас за гнусное предательство, но я не сделаю этого. Я люблю вас, Хаиме Бофранк, и буду любить все то время, что отпущено мне в этой жизни. Прощайте…
Ночная встреча и разговор с чирре Демелантом привели Бофранка в чрезвычайное смятение. Вернувшись домой, он так и не сумел заснуть, в чем было лишь одно преимущество – злополучный сон не посетил его. Промаявшись в постели до рассвета, Бофранк вяло позавтракал и стал размышлять, чем же занять себя до вечерней встречи с Волтцем. Занятий в Академии сегодня не было, ехать к Альгиусу без Жеаля не хотелось, а Жеаль уехал с поручением в предместье.
Потому Бофранк не нашел ничего лучше, чем наконец озаботиться судьбою бедного Волтца Вейтля. Что бы он там ни узнал при встрече, стоит к этому приготовиться.
В Фиолетовом Доме конестабль справился насчет Раймонда Дерика и узнал, что тот уж несколько лет как покоится с миром – будучи послан по служебным делам на остров Кепфе как раз в то время как там случилась оспа, он заболел и умер.
– Отчего бы вам не справиться в архиве, хире Бофранк? – спросил любезный чиновник, тутор Ирмгард. – Что там была за статья?
– Безнравственные деяния, хире Ирмгард.
– О, подобного рода бумаги вряд ли хранятся столь долго… Сами понимаете, в них нет особой нужды. И все же пойдите в архив и справьтесь у молодого хире Фолькона – это весьма разумный молодой человек, в отличие от иных недорослей.
Очевидно, Ирмгард говорил о своем чаде, которое обучалось на начальном курсе Академии и не снискало особых успехов. Поблагодарив чиновника и мысленно пожелав, дабы юный Фолькон отсутствовал, Бофранк в самом деле отправился в архив – и, конечно же, наткнулся на юношу: он что-то прилежно записывал в толстую книгу с металлическими застежками.
– Вот и пришлось навестить вас, хире Фолькон, – сказал Бофранк. Подняв глаза от своей работы, Фолькон смутился, покраснел и тотчас вскочил со словами:
– О, хире Бофранк! Я чрезвычайно рад… надеюсь, я смогу вам чем-то помочь?
– Боюсь, во время вашего визита ко мне мы расстались не слишком хорошо… – начал было Бофранк, но юноша перебил его:
– Нет-нет, не нужно! Я был виноват, я ворвался к вам, нарушил покой, наговорил глупостей, проистекающих из моих досужих измышлений… Я рад буду загладить свою вину, хире Бофранк, только лишь скажите мне, что я должен сделать для вас!
– Ничего особенно трудного – всего лишь помогите найти в архивах дело некоего Волтца Вейтля, осужденного за безнравственные деяния… Занимался им ныне покойный конестабль Дерик, – сказал Бофранк, весьма обрадованный тем, что приятный и милый юноша ничуть не держит на него зла.
Мальтус Фолькон сверился с формулярами, потом скрылся за высокими полками, сплошь заваленными свитками и книгами, но спустя самое малое время вернулся с печальным выражением лица.
– Прошу простить меня, хире Бофранк, но помочь не смогу. Во-первых, у нас нет нужды хранить дела подобного рода чересчур долго, во-вторых, оно оказалось в числе тех, что были пожраны и попорчены крысами шесть лет назад, когда наводнение заставило этих тварей выбраться из подвалов и погребов… Я весьма сожалею, что не смог оказаться вам полезным.
– Тем не менее я благодарен вам за старания. И еще… – Бофранк запнулся. – Знаете, я с некоторых пор думаю, что ваш визит был не столь уж бесполезным. Вполне вероятно, мы еще вернемся к этому разговору; сейчас же я должен удалиться, ибо у меня назначена встреча с человеком, которого я не видел очень давно и, признаться, не чаял уж видеть живым.
– Я всегда к вашим услугам! – пылко воскликнул юноша, прижав к груди попавшуюся под руку хрустальную чернильницу. – Найти меня можно здесь, я обычно задерживаюсь допоздна.
Бофранк, само собою, солгал, когда сказал, что торопится на встречу, ибо уговорился с Демелантом на весьма поздний час. Не имея особенных дел, он побродил по улицам, благо день выдался солнечный и теплый, посидел на набережной, поглядывая на входящие в гавань торговые суда и обозревая сложные маневры военного фрегата из новых кораблей, что во множестве ныне закладывались на верфях. На торговые суда, призывавшиеся для охраны морских проливов и гаваней, более нельзя было полагаться, к тому же и вооружены они были, как правило, недостаточно – абордажные крючья и небольшие пушки бессильны против плавучих орудийных батарей. Пресветлый король выделял из казны огромные средства на создание военного флота, и поговаривали, что сейчас это самый верный путь достичь чинов и богатства для людей происхождения неблагородного.
Все это однажды объяснил конестаблю Жеаль, и Бофранк, помнится, даже хотел порекомендовать бездельнику Оггле Свонку попытать счастья на флоте, ибо тот прилично разбирался в морской науке, да за хлопотами забыл.
Со скуки конестабль купил у мальчишки-разносчика “Хроники” и среди иных артикулов обнаружил один весьма любопытный, связанный со вчерашней беседой у грейскомиссара Фолькона.
Слух о том, что в предместье под названием Баранья Бочка появился ужасный упырь, распространился с небывалою быстротой. Если вчера еще об этом украдкой шептались только слушатели Академии, то сегодня уже упыря обсуждали повсюду, и вот теперь уже и в “Хрониках” появилась небольшая статья на сей счет. Правда, автор ее – некий магистр Бюер – полагал, что упырь суть обыкновенный смертоубийца, с чрезвычайной жестокостью обошедшийся со своими несчастными жертвами; виденное же многими “ужасное ликом человекоподобное чудовище с красными глазами” не что иное, как плод фантазии или бреда – как известно, население Бараньей Бочки образ жизни вело низкий и подлый, мало ли что привидится с пьяных глаз.
– Простите, что нарушаю ваше уединение, – сказал стоявший поодаль незнакомый Бофранку господин с бляхою портового чиновника, – но, как вижу, вы читаете об упыре. Скажите, хире, что вы полагаете об этом?
– Полагаю, что слухи могут быть самые разные, но пока оного упыря не изловят, правды мы так и не узнаем.
– Позвольте представиться – Готард Шпиель, таможенный секутор.
– Хаиме Бофранк, прима-конестабль Секуративной Его Величества палаты, – с достоинством представился Бофранк.
– Позвольте, не сын ли вы будете почтенного хире Бофранка, декана?
– Имею честь быть таковым.
– Я был знаком с вашим отцом в лучшие времена… ну да не об этом речь. Вернемся к нашему упырю – что же можно предпринять? Я спрашиваю не из праздного любопытства, в Бараньей Бочке живут многие мои служащие, потеря которых никак не входит в планы таможенной канцелярии.
– Думаю, что в предместье пошлют ночные дозоры и изловят негодяя, либо он затаится и прекратит свои страшные убийства.
– Но не пристало ли вмешаться церкви?
– Церковь вмешается лишь тогда, когда упырь или тот, кто им себя именует, будет пойман, – дабы сжечь его на костре или ободрать с него шкуру. Сейчас же, простите, толку от церкви для дела ни на грош.
Хире Шпиеля слова Бофранка испугали. Он поспешил откланяться и пошел прочь не оглядываясь, а Бофранк в очередной раз посетовал на свой несдержанный язык и вернулся к “Хроникам”, чтобы узнать иноземные дела. Похоже, южный сосед грозил пресветлому королю войною; конестабль на своем веку войны ни разу не видел, да и неудивительно – последняя военная кампания случилась без малого полсотни лет назад, когда тогдашний король присоединял восточные земли. Конестабль с новым интересом оглядел фрегат, каковой уже направился в открытое море, вздев паруса, чуть поодаль от него шла на веслах низкая широкая бомбарда, черневшая жерлами мортир.
Надобно бы поговорить с Жеалем – тот куда как более сведущ в дипломатических и прочих делах!
Ведь согласно циркуляру, в случае объявления войны прима-конестабль Хаиме Бофранк вполне мог быть направлен в ополчение, ибо его чин равнялся офицерскому в армии. Правда, увечье позволяло надеяться, что сия чаша минет Бофранка, да и войны вполне могло не случиться. Как бы там ни было, конестабль не чувствовал себя готовым к ратным подвигам.
Демелант назначил сегодняшнюю встречу в месте еще более странном, нежели в первый раз. Конестаблю было сказано ехать по Мощеному тракту до поворота к монастырю фелицианок, после чего отпустить экипаж и идти пешком по тропинке, что ведет в противную монастырю сторону, до тех пор, пока не обнаружится разбитый грозою дуб. Так Бофранк и поступил. После бесцельных скитаний по городу, подкрепленных парою стаканов вина и жареной курицей в “Рыцаре и драконе”, конестабль отправился на двухколесной открытой повозке к указанному месту.