Это тоже не помогло. Кумико по-прежнему сидела, вжавшись лицом в руки.
Я не знал, что еще сказать, сел напротив и стал смотреть на нее через стол. Из-под ее коротких черных волос выглядывало ухо. На нем была сережка, которую я никогда раньше не видел, – маленькая золотая рыбка. Где и когда она могла купить такую штуку? Хотелось курить. С тех пор как я бросил, не прошло и месяца. Я представил, как достаю из кармана пачку и зажигалку, беру сигарету с фильтром и закуриваю. Я набрал полные легкие воздуха и вдруг почувствовал сильный запах жареной говядины и овощей. Откровенно говоря, есть хотелось страшно.
Взгляд вдруг остановился на календаре со значками лунных фаз. Приближалось полнолуние. Ну конечно – у Кумико наступали критические дни.
Только став женатым человеком, я по-настоящему осознал, что являюсь жителем Земли, третьей планеты Солнечной системы. Я жил на Земле, Земля обращалась вокруг Солнца, а вокруг Земли вращалась Луна. Нравится мне это или нет, но так будет продолжаться вечность (или то, что можно назвать вечностью в сравнении с моей жизнью). Я стал смотреть на вещи подобным образом под влиянием почти абсолютной точности 29‑дневных менструальных циклов своей жены, которые полностью совпадали с фазами Луны. Критические дни Кумико всегда переживала тяжело. За несколько дней до начала становилась неуравновешенной, даже подавленной. Поэтому, хоть это и касалось меня лишь косвенно, ее циклы стали и моими. Каждый месяц приходилось быть внимательным, чтобы не создавать ненужных проблем. До женитьбы я почти не замечал фаз Луны. Может, она и попадалась мне на глаза, когда я смотрел на небо, но ее форме в тот или иной отрезок времени я не придавал никакого значения. А после свадьбы я стал следить за тем, что творится с Луной.
До Кумико у меня было несколько девушек, и, конечно, у каждой был свой период. У одних он проходил трудно, у других – легко, у некоторых заканчивался за три дня, у некоторых продолжался неделю. Бывало, все проходило регулярно, а то случались задержки дней на десять, что пугало меня до смерти; у одних женщин от этого портилось настроение, на других почти не влияло. Хотя до женитьбы на Кумико я никогда не жил с женщиной, и природные циклы значили для меня лишь смену сезонов. Зимой я надевал пальто, летом наступало время сандалий. И только. Женившись, я обзавелся не только сожительницей, но и новыми представлениями о цикличности. Только раз в ее циклах произошел сбой на несколько месяцев. Это случилось, когда она была беременна.
– Извини, – сказала Кумико, поднимая на меня взгляд. – Я не думала на тебя набрасываться. Просто устала, да и настроение плохое.
– Все в порядке. Не думай об этом. Когда устанешь, надо выпустить пар на кого-нибудь. Потом легче.
Кумико сделала глубокий и медленный вдох, задержала дыхание и выдохнула.
– А ты? – спросила она.
– Что я?
– Ты, если устаешь, никогда ни на кого не выпускаешь пар. А я вот выпускаю. Почему так получается?
Я покачал головой.
– Никогда не замечал. Странно.
– Наверное, у тебя внутри – глубокий колодец. Ты крикнешь в него: «У короля – ослиные уши!» – и все в порядке.
– Может, и так, – не сразу откликнулся я, задумавшись.
Кумико вновь обратилась к пустой бутылке. Рассмотрела этикетку, заглянула в горлышко, повертела в пальцах.
– У меня скоро месячные, – сказала она. – Поэтому, наверное, такое плохое настроение.
– Знаю. Ты не переживай. Не у тебя одной проблемы. В полнолуние умирает масса лошадей.
Она отняла руку от бутылки, открыла рот и посмотрела на меня.
– Послушай, откуда вдруг ты это взял? Ни с того ни с сего – о лошадях.
– На днях прочитал в газете. Всё собирался рассказать тебе, да забыл. Интервью с каким-то ветеринаром. Оказывается, фазы Луны ужасно влияют на лошадей – и физически, и эмоционально. Когда приближается полнолуние, их мозговые колебания идут вразнос, и у них возникают разные физические проблемы. А в саму ночь полнолуния многие заболевают и даже умирают. Никто толком не знает, в чем причина, но это подтверждено статистикой. Ветеринары в полнолуние никогда не высыпаются – очень много работы.
– Интересно, – сказала жена.
– Впрочем, затмение солнца еще хуже. Для лошадей это настоящая трагедия. Ты не представляешь, как много их погибает во время полного затмения. Я просто хочу сказать, что как раз сейчас где-то умирают лошади. Вымещать свое раздражение на ком-то – пустяк по сравнению с этим. Так что не надо расстраиваться. Подумай о несчастных лошадях. Представь, как они лежат в полнолуние на сене в какой-нибудь конюшне, в агонии хватая воздух вспененными ртами.
Казалось, Кумико на минуту задумалась об умирающих лошадях.
– Ну, я должна признать, – произнесла она с ноткой покорности, – ты способен убедить кого угодно.
– Тогда переодевайся – и пойдем есть пиццу.
Лежа в ту ночь рядом с Кумико в темной спальне, я глядел в потолок и спрашивал себя, что мне на самом деле известно об этой женщине. На часах – два часа ночи. Она крепко спит. Я думал о голубых салфетках, цветастой туалетной бумаге, говядине и зеленом перце. Все это время я прожил с Кумико, не подозревая, какое отвращение она испытывает к этим вещам. Сами по себе они не имеют никакого значения. Так, глупость. Пошутили и забыли. Какие проблемы? Через пару дней мы бы об этом и не вспомнили.
Но тут штука в другом. Что-то здесь не так – эта мысль бередила меня, мешая, как застрявшая в горле мелкая рыбья кость. Все это может иметь куда более важное значение, чем казалось, думал я. Вполне возможно, даже роковое. Или даже начало чего-то более серьезного и трагического. Может, я стою перед входом в некий мир, принадлежащий одной лишь Кумико, огромный мир, которого я еще не знаю. Мир этот представлялся мне огромной темной комнатой. Я стою в ней, держа в руках зажигалку, и ее крошечное пламя освещает лишь самую малую часть помещения.
Смогу ли я когда-нибудь увидеть остальное? Или мне суждено состариться и умереть, так и не узнав по-настоящему эту женщину? Если это все, что у меня в запасе, – в чем заключается смысл моей супружеской жизни? В чем вообще смысл жизни, если я провожу ее в постели с чужой женщиной?
Вот о чем я думал в ту ночь и о чем продолжал размышлять потом время от времени. Лишь много позже мне пришло в голову, что я отыскал подход к существу проблемы.
3. Шляпа Мальты Кано
Цвет шербета, Аллен Гинзберг и крестоносцы
Я готовил ленч, когда вновь зазвонил телефон.
Отрезав два куска хлеба, я намазал их маслом и горчицей, поместил между ними ломтики помидора и сыра, положил на кухонную доску и только собирался разделить ножом на две части, как начался трезвон.
После трех звонков я разрезал сандвич пополам. Переложил его на тарелку, вытер и сунул в ящик нож, налил себе чашку кофе.
Телефон продолжал надрываться. Наверное, еще звонков пятнадцать. Пришлось сдаться и поднять трубку. Я предпочел бы не отвечать, но это могла быть Кумико.
– Алло? – произнес женский голос, которого я раньше не слышал. Не жена и не та странная женщина, что звонила на днях, когда я готовил спагетти, – какая-то совершенно незнакомая особа.
– Скажите, пожалуйста, не могу ли я поговорить с господином Тору Окада? – сказал голос таким тоном, будто его обладательница читала по бумажке заранее заготовленный текст.
– Можете, – ответил я.
– Вы супруг госпожи Кумико Окада?
– Да. Кумико Окада – моя жена.
– А Нобору Ватая – старший брат госпожи Окада?
– Вы правы, – отвечал я, демонстрируя великолепное умение владеть собой. – Нобору Ватая – действительно старший брат моей жены.
– Мое имя – Кано.
Я ждал, что последует дальше. Неожиданное упоминание имени старшего брата Кумико настораживало. Я почесал шею тупым концом карандаша, лежавшего возле телефонного аппарата. Прошло пять секунд, а то и больше – женщина молчала. Из трубки вообще не раздавалось никаких звуков, будто женщина закрыла ее рукой и разговаривала с кем-то рядом.
– Алло? – озабоченно сказал я.
– Извините, пожалуйста, – вдруг выпалил голос. – Я должна просить вашего разрешения перезвонить вам позже.
– Но подождите минуту, – сказал я. – Это…
Связь оборвалась. Я уставился на трубку, снова приложил ее к уху. Сомнений не было: разговор окончен.
С чувством смутной неудовлетворенности я вернулся за кухонный стол, выпил кофе и съел сандвич. Перед тем как раздался звонок, я о чем-то думал, но сейчас никак не мог вспомнить, о чем именно. Держа нож в правой руке, я собирался разрезать сандвич и в тот момент совершенно точно думал о чем-то. О чем-то важном, что долго, безуспешно пытался вспомнить. Это пришло мне в голову в ту самую минуту, когда я хотел разделить сандвич пополам, но теперь снова испарилось. Жуя сандвич, я изо всех сил старался снова вызвать это чувство, но ничего не получалось. Оно уже вернулось в темные задворки моего сознания, где жило до того момента.
Закончив еду, я убирал посуду – и тут опять раздался звонок. На этот раз я взял трубку сразу.
– Алло, – вновь послышался женский голос, но на сей раз это оказалась Кумико. – Как дела? – спросила она. – Ты уже поел?
– Так точно. А ты?
– Нет. С самого утра очень много работы. Может быть, куплю бутерброд попозже. А ты что ел?
Я описал ей свой сандвич.
– Понятно, – откликнулась она без всякой зависти. – Кстати, утром я забыла сказать тебе одну вещь. Тебе сегодня должна позвонить женщина по имени Кано.
– Уже звонила, – сказал я. – Только что. Она лишь назвала наши имена – мое, твое и твоего брата – и отключилась. И ни слова о том, что ей нужно. Что это значит?
– Она повесила трубку?
– Сказала, что перезвонит.
– Послушай! Когда позвонит, я хочу, чтобы ты сделал все, как она скажет. Это в самом деле очень важно. Думаю, тебе придется с ней встретиться.
– Встретиться? Сегодня?
– А что такого? У тебя были какие-то планы? Собирался увидеться с кем-нибудь?
– Нет. – У меня не было никаких планов. Ни вчера, ни сегодня, ни завтра. – Но кто она такая, эта Кано? И что ей от меня надо, объясни, пожалуйста. Хотелось бы что-то знать. Если это о работе, то с твоим братом я никаких дел иметь не хочу. Ты же знаешь.
– К работе это не имеет отношения, – раздраженно сказала она. – Это о нашем коте.
– О коте?
– Ой, извини. Надо бежать. Меня ждут. Мне правда не надо было тебе звонить в это время. Я же сказала: даже поесть не успеваю. Я снова позвоню, как только освобожусь.
– Погоди, я знаю, как ты занята, но нельзя же на меня, в самом деле, ни с того ни с сего навешивать не пойми что. Я хочу знать, в чем дело. При чем здесь кот? Что, эта Кано…
– Просто сделай, что она скажет. Пожалуйста. Ты понял? Это серьезное дело. Побудь дома и подожди ее звонка. Ну, я побежала.
Разговор был закончен.
Когда в половине третьего раздался звонок, я дремал на диване. Сначала мне показалось, что это будильник. Я протянул руку, чтобы нажать на кнопку, но будильника не обнаружил. Я спал не на кровати, а на диване, и было не утро, а день. Я поднялся и подошел к телефону.
– Алло.
– Алло, – прозвучал женский голос. То была звонившая утром. – Это господин Тору Окада?
– Да. Это я. Тору Окада.
– Меня зовут Кано.
– Это вы звонили недавно?
– Да. Боюсь, я была ужасно невежлива. Однако скажите мне, господин Окада, вы сегодня не заняты?
– Да вроде нет.
– Я понимаю, что это все так неожиданно, но не могли бы мы встретиться?
– Сегодня? Прямо сейчас?
– Да.
Я взглянул на часы. Вообще-то необходимости не было – полминуты назад я уже проделывал такую операцию. Просто захотелось еще раз убедиться. По-прежнему было полтретьего.
– Это надолго? – спросил я.
– Думаю, у вас это не займет много времени. Впрочем, я могу и ошибаться. Сейчас я не могу сказать точно. Извините, пожалуйста.
Сколько бы времени это ни заняло, выбора у меня не было. Я вспомнил, что говорила по телефону Кумико: поступай, как скажет эта женщина, дело серьезное. Так что ничего не оставалось – только выполнять сказанное. Если Кумико сказала, что дело серьезное, – значит, так оно и есть.
– Понятно. В таком случае где нам лучше встретиться? – спросил я.
– Вы знаете отель «Пасифик» рядом со станцией Синагава?
– Знаю.
– На первом этаже есть кафе. Я буду ждать там в четыре, если это вас устроит.
– Хорошо.
– Мне тридцать один год. Я буду в красной клеенчатой шляпе.
Поразительно! – подумал я. В ее манере говорить было что-то странное, что-то сразу повергло меня в смятение. Но я был не в состоянии объяснить самому себе, что необычного прозвучало в ее словах. Да и нет никаких оснований запрещать женщине тридцати одного года носить красную шляпу из клеенки.
– Все понятно. Я вас узнаю.
– Окада-сан, не будете ли вы так добры назвать мне отличительные признаки своей внешности?
Я попытался представить себе «отличительные признаки» своей внешности. Какие, собственно, «признаки» у меня есть?
– Мне тридцать лет. Рост – 172 сантиметра, вес – 63 килограмма, короткая прическа. Очков не ношу. – Перечисляя, я подумал, что это вряд ли можно назвать отличительными признаками. В кафе отеля «Пасифик» на Синагаве может оказаться полсотни людей с такой внешностью. Я как-то заходил туда – заведение очень большое. Нужно то, что привлекает внимание по-настоящему. Но в голову ничего не приходило. Конечно, нельзя сказать, что у меня нет никаких отличительных особенностей. Сейчас я сижу без работы, помню имена всех братьев Карамазовых. Однако на наружности это не отражается.
– Как вы будете одеты? – спросила женщина.
– Вы знаете… – Об этом я как-то не подумал. – Не знаю. Я еще не решил. Это так неожиданно.
– Тогда наденьте, пожалуйста, галстук в горошек, – решительно заявила она. – У вас есть галстук в горошек?
– Думаю, есть, – ответил я. У меня был галстук с мелкими кремовыми пятнышками на темно-синем фоне. Два-три года назад жена подарила мне его на день рождения.
– Будьте добры, наденьте его. До встречи в четыре, – произнесла женщина и повесила трубку.
Я открыл гардероб и стал искать галстук в горошек. На вешалке его не оказалось. Тогда я проверил все ящики и коробки с одеждой в стенном шкафу. Галстука в горошек нигде не было. Если он дома, обязательно попадется на глаза. Кумико очень тщательно следила за порядком в нашем гардеробе, и галстук мог быть только там, где положено.
Держась рукой за дверцу, я старался вспомнить, когда надевал этот галстук в последний раз. Но ничего не получилось. Галстук был стильный, однако для офиса юридической фирмы был чересчур шикарен. Если бы я появился в таком галстуке в конторе, кто-нибудь обязательно подошел бы в обеденный перерыв и начал жужжать о том, какой он замечательный, какой у него хороший цвет и все в таком роде. И это было бы своего рода предупреждением. В фирме, где я служил, не было принято хвалить за галстук. Поэтому на работу я его не надевал и носил только по личным и сравнительно официальным поводам: на концерт или ужин в хорошем ресторане – словом, в те дни, когда жена говорила: «Сегодня тебе надо быть в форме». (Впрочем, подобных случаев было не так много.) Тогда я и повязывал галстук в горошек – он очень подходил к моему темно-синему костюму, да и Кумико нравился. Но я совсем не помнил, когда надевал его в последний раз.
Еще раз проверив содержимое гардероба, я сдался. Галстук в горошек по неведомой причине куда-то исчез. Пришлось надевать синий костюм с голубой сорочкой и полосатым галстуком. Ну ничего. Если она меня не узнает, мне самому нужно будет отыскать дамочку в красной шляпе.
После ухода с работы мне ни разу не приходилось влезать в костюм. Надев его, я почувствовал, будто тело охватила какая-то инородная субстанция – тяжелая, жесткая, казалось, она не совпадает с очертаниями тела. Я немного прошелся по комнате, одернул перед зеркалом рукава и полы пиджака, чтобы лучше сидело. Вытянул руки, сделал глубокий вздох, нагнулся вперед, проверяя, не изменилась ли за эти два месяца моя фигура. Снова уселся на диван, но по-прежнему чувствовал себя не в своей тарелке.