Машка бросилась ко мне, лишь только я повернула ключ в замке. Мы обнялись и некоторое время стояли замерев.
– Пашка ушел, – сказала она, отступив на шаг. – Его кто-то в тачке ждал.
«Вряд ли они не подумали о машине», – решила я, но промолчала.
Несколько дней я ждала звонка от Пашки, изнывая от беспокойства. Потом убедила себя: его молчание вовсе не значит, что он оказался в руках этих типов. Пашка замешан в каких-то темных делах, и ему сейчас попросту не до меня. Скорее всего, и раньше я не занимала в его жизни особенно большого места. Так, юношеская любовь, которая проходит довольно быстро. Пашка изменился. И дело не только в светлых волосах. Я внезапно поняла, точно сподобившись откровения, что передо мной был совершенно другой человек. А может, это я другая?
Такие мысли занимали меня недолго, всего несколько дней. Потому что в моей жизни вновь возник Никита Полозов, теперь уже основательно и надолго. Его появление было подобно появлению богов в греческой трагедии: внезапное и все же ожидаемое. Все это время меня мучило смутное беспокойство, и вот наконец оно обрело вполне реальные черты.
Закончив работу, мы шли к остановке трамвая и в переулке увидели джип, а рядом с ним Ника. Он стоял, привалясь к капоту, и улыбался радостно и зазывно, точно Санта-Клаус в канун Рождества.
– Привет, – сказал ласково.
Мы с Машкой еще не успели испугаться по-настоящему, а откуда-то из-за спины появились его дружки, завернули нам руки за спины и запихнули в машину.
Какое-то время мы пытались изображать дурочек, но я уже тогда, в первые минуты, поняла: этот тип знает, что мы были в доме. Не представляла, откуда и как, но он знает. Разумеется, Ник вытряхнул из нас все. На такие дела он мастер. А потом был кошмар, растянувшийся на сутки. Были семеро пьяных придурков, которые чувствовали себя абсолютно безнаказанными, точно им заранее отпустили все грехи. Я помню, как орала в душном подвале. Не от боли даже, а чтобы не слышать Машкиных криков. Истерзанные, еле живые, мы не очень-то верили, что выберемся оттуда. Но Ник предпочел оставить нас в живых, рассчитывая на то, что Пашка, возможно, свяжется с нами. Еще трое суток мы просидели взаперти. Иногда парни появлялись, тогда я стискивала зубы и закрывала глаза. От собственного воя закладывало уши. Но скоро они выдохлись, и фантазии их заметно поблекли, а колотили скорее по привычке. Поздно вечером явился Ник и сказал, что нас отвезут домой. Я ни на секунду в это не поверила. Я ехала умирать, потому что у Машки была сломана нога, и удрать мы, при всем везении, не смогли бы. Но джип остановился возле подъезда, нас вышвырнули из машины, и парни уехали. Поначалу ничего, кроме изумления, я не почувствовала. А потом мы зализывали раны и нервно вздрагивали при каждом звуке. Мы боялись выходить на улицу и боялись оставаться дома, мы не могли спать по ночам и, прижавшись друг к другу, с тоской ждали рассвета, а днем просыпались от собственных криков, в который раз переживая все заново.
На наркоту нас подсадил все тот же Ник. Он навещал нас время от времени и предложил лекарство от бессонницы. В то время мы, должно быть, мало напоминали людей: запуганные, без мыслей в голове из-за бессонницы, шатавшиеся от голода (есть мы тоже не могли, да и нечего было). Так что особо долго уговаривать не пришлось. И Ник стал нашим ненавистным спасителем, мы готовы были на что угодно, лишь бы удрать хоть ненадолго из этой реальности. Боль отступила, даже ненависть куда-то испарилась, осталось одно желание: избавиться от воспоминаний любой ценой. Почему Ник продолжал за нами приглядывать, более или менее понятно – наверное, все еще надеялся, что Пашка даст о себе знать. Но он не из тех, кто способен кого-то облагодетельствовать, так что очень скоро от нас потребовали отработать потраченные деньги. Впрочем, работа, по большей части, была несложной. Хотя довольно грязной.
Так мы и жили, если это можно назвать жизнью, пока однажды… У Машки была ломка, а Ник не спешил ее осчастливить. Дразнил, как собачонку, заставляя то тявкать, то служить. Даже с мозгами, разжиженными наркотой, я почувствовала невыносимую боль. И тогда решила: я соскочу. И утром повторила это, глядя в зеркало. Я попробую. А если не смогу, убью Машку, а потом себя. Программа максимум. Как я буду убивать Машку, даже представлять не хотелось. Значит, надо соскочить. Если мне удастся, я ее вытащу.
К моему величайшему удивлению, Ник отнесся к данному намерению скорее с любопытством, чем с сомнением или насмешкой. Иногда я ловила на себе его взгляд – он точно приценивался ко мне. В общем, как ни странно это звучит, в нем я обрела поддержку. Потом, уже через несколько лет, Ник в припадке откровенности рассказал, что когда-то тоже был наркоманом. И смог завязать. И тогда ему было интересно, что выйдет из моей затеи.
– У меня есть домик на примете, в глухой деревушке. Заколочу ставни и дверь, чтобы ты выбраться не могла. Наберешь жратвы, воды побольше. Если месяц выдержишь, значит, есть шанс. Ну, так что? Рискнешь?
И я рискнула. Уходя, Ник бросил мне мобильный на колени.
– Будет тошно, звони, и я примчусь на крыльях любви.
О том месяце у меня остались довольно смутные воспоминания, редкие отчетливые картины и снова провалы. Наверное, я все-таки звонила. Почти уверена, что звонила, но Ник не приехал. Он появился ровно через месяц, взломал дверь, и я вернулась в этот мир похудевшей на двенадцать килограммов, с руками, искусанными в кровь, с запавшими глазами и меня саму удивлявшей жаждой жизни. Еще через два месяца я смогла прийти в норму. А потом Ник принялся натаскивать меня. Кого именно он из меня готовил, сообразить было нетрудно, но в тот момент мне было на это наплевать. Меня занимало только одно: вытащить Машку. Ник вновь проявил удивительную покладистость: Машку отправили в хорошую клинику. Но, вернувшись оттуда, продержалась она недолго. Мне было горько сознавать это, но Ник ее сломал. В том чертовом подвале она потеряла все, даже инстинкт самосохранения. Страх, что жил в ней с тех пор, был сильнее. Она смертельно боялась Ника, хуже того – она боялась этой жизни. Жизни, где был он и ему подобные. И продолжала свой бег от них, теперь уже в одиночку.
Какое-то время я еще надеялась, пока не поняла, что по всем статьям проиграла. Ник мог добиться от меня чего угодно, шантажируя Машкой, и я вынуждена была терпеть его, терпеть уже на трезвую голову, со всей ясностью сознавая, что я в тупике. Выхода нет. Но даже эти мысли с некоторых пор почти не приносили боли. С болью свыкаешься. Остается только горечь…
Машка вернулась из кухни с сияющими глазами и виноватой улыбкой, устроилась в кресле и спросила:
– Тебя выгнали с работы? – Я кивнула в ответ, а в ее глазах мелькнул испуг. – Ник знает?
– Ага.
– Здорово злился?
– Он смог это пережить.
– И что теперь?
– Ничего. Ищу работу. На худой конец устроюсь дворником.
Машка весело фыркнула.
– Представляю тебя с метлой.
«Метла – не самое скверное в этой жизни», – мысленно решила я, но лишь улыбнулась. Машка допила шампанское, взглянула на часы и сказала жалобно:
– Пора.
Мы направились к двери.
– Давай закатимся в выходной в ресторан? Отметим день рождения как следует. Идет?
– Хорошо, – согласилась я.
– Что-нибудь случилось? – В ее взгляде вновь было беспокойство.
– Нет. Все в порядке.
– Я же вижу. Ты хмуришься, и взгляд отсутствующий.
– Кто-то убил Гороха, – вздохнув, все же сообщила я. – Зарезали в собственной квартире.
– И что ты думаешь? – Теперь Машка испугалась по-настоящему.
– Вряд ли это были грабители. Ничего из квартиры не пропало.
Машка, как и я, прекрасно понимала: грабители должны быть совершенными идиотами, чтобы решиться на такое, раз после этого им придется иметь дело с Ником.
– Что-то происходит? – Машка с трудом подбирала слова.
Я хотела рассказать ей о ментах на дороге, но о транспорте ей знать не полагалось, и я промолчала. И тут Машка задала вопрос, который, признаться, произвел впечатление:
– Но ведь Ник не думает, что ты к этому как-то причастна? Он ведь не может всерьез предположить… – Она точно споткнулась на середине фразы и теперь смотрела с испугом. У меня был растерянный вид, что ее и смутило.
– Он псих, но не идиот, – ответила я.
Мы простились, и Машка ушла. Она работала секретарем в администрации области. Разумеется, на работу ее устроил Ник, и не просто так. У Машкиного босса были тесные связи с хозяевами Ника, но те ему, по какой-то причине, не доверяли, вот Машка за ним и шпионила, что было легче легкого: дядя пил неумеренно и в пьяном виде не только все выбалтывал, но и лишнего на себя наговаривал. Поэтому очень скоро на Машку возложили иные функции – присматривать за дядей и по возможности держать его подальше от посторонних, так что Машка совмещала все разом: была для него секретарем, любовницей, нянькой и «жилеткой», поскольку поплакаться на жизнь он любил так же, как и выпить. Поначалу Машка его терпеть не могла, так как он был намного старше, очень напоминал шимпанзе и ненавидел мыться. Но люди – существа загадочные, по крайней мере, быстро ко всему привыкающие, и Машка не только привыкла, но и, подозреваю, с некоторых пор питала к нему добрые чувства. О его здоровье пеклась вполне искренне, стыдилась своих еженедельных доносов Нику и с гордостью отмечала, что теперь шеф моется практически ежедневно. С таким видом обычно мамаши сообщают, что их ребенок умеет пускать пузыри, и только им ведомо, что в этом такого выдающегося. Шеф – звали его Углов Борис Сергеевич, – разумеется, подозревал ее в шпионаже и поначалу даже поколачивал по пьяному делу, но Машка, не стесняясь, давала сдачи. Он присмирел, потом привык и теперь называл ее Мата Хари, скорее из вредности, причем в интонациях проскальзывало уважение. В общем, они были вполне счастливой парой.
Проводив Машку, я устроилась на диване и принялась разглядывать потолок. Интересовал он меня не то чтобы очень, просто требовалось подумать над словами Машки. Моя подруга сказала: «Надеюсь, Ник не думает, что ты имеешь к этому отношение». То есть что он не думает, будто именно я укокошила Гороха. Настораживало, что такая мысль пришла ей в голову. С ее точки зрения, Ник мог так решить? А что… Ник, в отличие от Машки, прекрасно знает, чем мне приходится заниматься, а Горох как раз один из тех семерых, что развлекались с нами. В этом свете дурацкие намеки Ника теперь вполне понятны. Очень может быть, что он всерьез подозревает меня. Я невольно усмехнулась: мстить каким-то придуркам через столько лет – затея совершенно идиотская. Я бы с удовольствием укокошила Ника, а не этих шестерок, таких же, как я сама, но кончина Ника весьма проблематична, я бы даже сказала, что надеяться на нее – совершенно дохлая затея, да и мое отношение к нему тоже претерпело изменения, так что убить его я мечтала скорее по привычке. С моей точки зрения, версия о моей причастности к убийству не выдерживала никакой критики. Но Нику ничто не мешало думать иначе. А если что-то взбрело ему в голову… Я почувствовала беспокойство и теперь взирала на потолок с суровостью. На мой взгляд, логичнее связать убийство с тем, что произошло на дороге. Происки конкурентов? Я стала перебирать возможные варианты. Не так-то много их оказалось.
Глаза мои начали слипаться, и в конце концов я уснула, но последняя мысль была вполне отчетливой: «Придется заняться этим убийством».
Меня разбудил телефонный звонок. Я машинально взглянула на часы, не торопясь сняла трубку. Голос Ника звучал деловито, но вполне по-человечески, то есть у меня не создалось впечатления, что он сиюминутно готов разорвать меня на куски, и я тут же мысленно поздравила себя с большим везением.
– Ты что, спишь? – спросил он.
– А что, нельзя?
– Не представляешь, как я страдаю, что вынужден нарушить твой покой… – Однако на сей раз он был не расположен дурачиться, потому что продолжил со вздохом: – Я подъеду через десять минут. Выходи.
Спрашивать, зачем я ему понадобилась, я не стала, он этого терпеть не мог. Прошла в ванную, умылась и вскоре покинула квартиру. Машина Ника замерла возле подъезда, я села рядом с ним, но он не спешил трогаться с места.
– Кстати, – сказал с улыбкой, – почему на день рождения не приглашаешь?
– Ради бога, только с подарком.
– А как же моя большая любовь? Это же лучший подарок! Скажешь, нет?
– Разумеется. Ты смог произвести впечатление. Я и не представляла, что тебе известна дата моего рождения.
– Мне известно все, – изрек он с самодовольством.
– Я не так выразилась. Я не предполагала, что ты о нем вспомнишь.
– Сомневаешься в моих чувствах?
– Нет. Просто я сама о нем забыла.
– Значит, со мной ты по-настоящему счастлива? – хихикнул он. – Года бегут, а ты этого не замечаешь.
– Можем напиться сегодня, – предложила я.
– Я не пью, – ответил Ник серьезно.
– Давно?
– Третий день.
– Бедняга.
– Сам себя жалею. Сегодня один человечек мне шепнул занятное, – нахмурился Ник, а я насторожилась, стало ясно: дурака валять он перестал и заговорил серьезно. – Гороха видели в трактире на Ивановской.
Я пожала плечами. В трактире любили тусоваться ребята Архипа, но я все же сказала:
– В конце концов, это просто кабак, почему бы и не зайти?
– Ты многих наших там видела?
– Я избегаю мест, где могу увидеть родные лица.
– Допустим, он забрел в кабак случайно, хотя я склонен думать иначе.
– А может, твой человечек чего напутал? – спросила я, потому что в подобных случайностях тоже сомневалась.
– Возможно, – пожал Ник плечами.
Его исключительная покладистость настораживала. Много бы я дала за то, чтобы узнать, какие мысли бродят сейчас в его голове. Причем почему-то зрела уверенность, что мне они по душе не придутся.
Если Ник меня подозревает, все кончится скверно. Разубедить его в чем-либо возможным не представлялось, оставалось одно: самой попытаться выяснить, что или, точнее, кто стоит за этими событиями. Дело, конечно, не простое, но и не совсем безнадежное, значит, надо попытаться.
– О чем задумалась? – спросил Ник, и я поняла, что он уже некоторое время с любопытством наблюдает за мной.
– Если честно, в предательстве Гороха я сильно сомневаюсь, – сказал я. – Он трусоват и вряд ли бы рискнул…
– Трусоват – это верно. Так что, если на него надавили…
– Он же знал, чем это кончится, – гнула я свое.
– На мой взгляд, Горох еще и туповат. Если быть до конца откровенным, не часто встретишь такого придурка. Я не прав?
– Допустим. Но стремления к самоубийству я в нем не замечала.
– Придется тебе наведаться в тот кабак, – по-прежнему приглядываясь ко мне, сказал Ник. – Познакомишься с парнями, потолкуешь о том о сем…
– Ты серьезно? Они же в два счета сообразят…
– Да ради бога, – перебил Ник. – Посмотрим, что из этого выйдет.
– Мне что, сейчас туда идти? – буркнула я. Смысла в его затее я не видела, но с Ником не поспоришь.
– Подождет, – отмахнулся он и выдал свою лучшую улыбку. – Приглашаю тебя в гости. Посмотришь, как я живу…
Что-то новенькое. За все время нашей нежной дружбы Нику не приходило в голову сделать мне подобное предложение, я даже не знала, в каком районе он живет, и сразу начала прикидывать, с чего вдруг такая доброта. Ник, точно читая мои мысли, засмеялся и сказал:
– Считай это актом доброй воли.
«Как бы не так», – подумала я и широко улыбнулась.
– Ты вторично смог произвести впечатление. – Может, ты и вправду влюбился? Говорят, такое бывает.
– Чего в жизни не бывает, – согласился он, наконец-то трогаясь с места.
Ник жил в очень приличном доме, в центре города. Наличие у него дорогой квартиры не удивило, хотя я была уверена, что он равнодушен к среде обитания. Оттого стильная мебель, наборный паркет, фрески на потолке и стенах и общая площадь где-то около трехсот квадратных метров слегка изумляли. Понаблюдав за моей реакцией, Ник хихикнул: