– Понятно, – Колосов кивнул. И убрал заветный блокнот, так и не записав туда ничего. История двадцатилетней давности, видимо, его не впечатлила. Катя же выслушала Захарова с великим вниманием, а потом спросила старика о том, о чем давно уже собиралась:
– Мне вот родственницы отца Дмитрия настоятельно советовали отыскать какого-то Мячикова, допросить его. А это кто такой будет? Он ваш, здешний?
Захаров смущенно кашлянул. Посмотрел на Катю растерянно.
– Вряд ли стоит придавать значение словам пожилых женщин, чьи нервы расстроены и…
– Извините, мы любые показания обязаны тщательно проверить, от кого бы они ни исходили, – возразила Катя. – Вы знаете, где этот Мячиков сейчас?
– Нет, нет, я не знаю, где он сейчас. И вообще… Он такой – иногда приходит, потом внезапно исчезает. Отец Дмитрий его жалел по-христиански, работу ему давал при церкви. Мячиков, конечно, человек очень своеобразный, можно даже сказать, богом обиженный, но чтобы он такое мог сделать – нет.
– Он не из Лесного ли часом, а? Не бывший ли пациент? – спросил Колосов проницательно, а на Катю глянул вопросительно – что еще за фигурант такой?
– Нет, он никогда нигде не лечился. Увы. Он был судим за цинизм – так это, кажется, называется, за хулиганство. Это… Извините, но я при девушке даже сказать не могу, что это такое. Что он у нас тут вытворял.
– Ну и что же он вытворял? – Колосов оглядел сонный осенний пейзаж. – Говорите, не стесняйтесь, мы на службе.
– Он… Мячиков, ведь он по специальности зоотехник был. И неплохой специалист. В агрофирме «Луч» работал. Ну потом, когда все открылось, уволили его, конечно, выгнали. Сестра его с семьей отсюда уехала со стыда в Калужскую область.
– Да что он такого сделал?
– Сначала парень был как парень. Только замкнутый, смурной. Но ничего этакого за ним не замечали. А однажды танцы у нас были тут в клубе, девушки оттуда возвращались поздно вечером одни. Идут и вдруг навстречу кто-то из кустов – шасть в макинтоше. Макинтош распахнул вот так, а там под ним – ничего. Извините за неприятную деталь – голая возбужденная мужская плоть, – Захаров конфузливо покосился на Катю. – Тогда бесстыдника так и не поймали. Потом через пару недель женщины утром на автобус шли – на рынок ехать. Скок им опять навстречу кто-то из кустов – плащ распахнул, а там опять сплошная порнография. Тут у нас не Москва, такого безобразия наши деревенские терпеть не будут. Ну собрались мужики, решили подкараулить. И подкараулили, поймали. И что же оказалось? Наш зоотехник это с «Луча» – Кирюшка Мячиков. Поддали ему мужики хорошенько, к участковому свели. Судили его, дали три года исправработ. В деревне ему с тех пор хоть на улицу не выходи. Затравили его совсем. Хоть и за дело, но все же человек. Отец Дмитрий сжалился, взял его к себе. Сколько беседовал с ним, усовещал. А Мячиков ему в ответ – я сам свидетель – все понимаю, а ничего с собой поделать не могу, словно сила меня какая-то обнажаться при бабах толкает. Ну работал он тут при церкви. А по осени пропадать стал – на день, на два. Отец Дмитрий ему тут на днях строжайшее внушение сделал: не вздумай опять за свое, мол, приняться, грех это великий. А Мячиков в ответ дерзить стал, огрызаться.
– Ну осенью обострения бывают, – философски заметил Колосов. – А вы давно этого типа тут видели? В день убийства он был тут?
– Утром точно был. Отец Дмитрий как раз его и воспитывал пастырски. А вот что-то сегодня не пришел он бочки красить, а ведь должен был доделать работу.
– Не пришел? А где живет? В Тутышах?
– Нет, дом у них на главной усадьбе «Луча». Сестра-то с мужем уехали, хату оставили. Только Мячиков там редко бывает. Перед соседями стыдно. Каждый ведь пальцем тычет.
– Ладно, отыщем этого вашего эксгибициониста, – щегольнул термином Колосов. – Что я еще у вас спросить хотел – в день убийства вы сами-то когда видели отца Дмитрия в последний раз?
– Да утром и видел. Мы с ним церковь открыли. Он мне как раз насчет денег и сказал – мол, после обедни и поеду в банк.
– Это было во сколько?
– Утром рано. А в десять мы расстались. Я в магазин спешил. У нас по четвергам и пятницам основной привоз всего. Так что я в Воздвиженское пошел, а отец Дмитрий в церкви остался.
– А Мячиков тоже там был? – уточнила Катя.
– Да я ж говорю – он бочки красил.
– Алексей Тимофеевич, а где вы живете? Далеко отсюда? – спросил Колосов.
– Я вам покажу, пойдемте. Отсюда мой дом видно. – Захаров, быстро семеня, повел их за церковь.
Пейзаж здесь, в стороне от дороги, словно раздавался вширь к горизонту: направо вдали среди багряной осенней листвы темнели крыши каких-то строений. Впереди бурым лоскутом стелилось картофельное поле. По нему, тарахтя, ползали два уборочных комбайна. Налево разбитая проселочная дорога уходила с холма под уклон, спускаясь на дно узкой тенистой лощины. А на противоположном склоне холма виднелась деревня.
– Вон там, видите, только спуститься и подняться, – показал Захаров. – Там я живу, второй дом с края.
– А там кто живет – вон в той даче? – Колосов указал на ближайший к проселку одинокий двухэтажный дом с круглым, похожим на иллюминатор, окном наверху. Дом прятался за глухим дощатым забором. Вокруг дома росли сосны. У дачных ворот стояла машина. Катя напрягла зрение – вроде джип. Но отсюда видно плохо.
– Это дача доктора Волкова, – сказал Захаров. – Он здесь живет почти постоянно. Только иногда на консультации в Москву ездит. Вон, кажется, гости у него. Вы с ним обязательно потолкуйте. Он хорошо знал отца Дмитрия, дружил с ним – они ведь оба страстные библиофилы были. И у кого только рука поднялась на такое злодейство? Убить пожилого человека, священника. И ведь денег не взяли – вот ведь меня что больше всего пугает. Убили и ограбили – это одно, а просто убили, тем более пастыря божьего, – это, извините, совсем, совсем другое.
– Что вы хотите этим сказать? – хмуро спросил Колосов. А сам подумал: слухи, мать их за ногу. Вот деревня – и про деньги тоже всё уже все знают! – Может, хотели именно ограбить, да кто-то спугнул.
– Жулика не очень-то спугнешь. Он первым делом за ваш кошелек схватится, с ним и убежит. Нет, тут, видно, что-то другое. Даже сердце защемило, – Захаров приложил ладонь к груди. – Эх, годы наши стариковские и те дожить по-христиански не дают.
– Кому же все-таки помешал отец Дмитрий? Может, раньше от кого-то были угрозы в его адрес, предупреждения?
– Снова спрашиваете, были ли у него враги? Нет, врагов не было, и угроз он ни от кого не получал. И предупреждений, – ответил Захаров. Кате показалось, что он при этом снова вроде то ли смутился, то ли замялся, но потом отрицательно покачал головой: – Нет, ничего такого не было. И вообще у нас тут очень тихое место.
– Слышала? – мрачно спросил Колосов, когда они отпустили Захарова восвояси. Он горячо обещал «любую помощь и содействие со своей стороны». – Терпеть это ненавижу. Вот это самое. «Тихое место, покой, благодать», – передразнил он. – А старичку церковному сзади железной трубой хрясть по голове – мозги веером.
– Священника ударили железной трубой? – переспросила Катя. – Эксперт не утверждал этого категорически.
– А я утверждаю. Мне ли таких повреждений не знать? – Колосов стал совсем мрачным. – Едем на место, осмотрим там все еще раз при свете. Есть там какие-нибудь железки? Спорить готов – нет.
Сели в машину, развернулись на шоссе и поехали к автобусной остановке. Примерно через полтора километра свернули на проселок, по которому вчера вечером возвращался отец Дмитрий. По обеим сторонам замелькали деревья, кусты. Это был уже не хвойный бор, окружавший церковь и кладбище, а лиственный лес. Кате показалось даже, что в этом лесу сохранились остатки то ли аллей, то ли дорожек. То тут, то там среди кустов и опавшей листвы были видны груды битого кирпича.
– Не пойму, что это – забор, что ли, здесь был когда-то у дороги, стена кирпичная? – спросила она.
– Наверняка был забор. Это ж территория бывшей психбольницы. Все давно развалилось, и чинить некому. – Колосов покосился направо. – Был общеобластной дурдом, а теперь, значит, будет чье-то поместье, да? Я что-то не усек.
– Захаров сказал: вроде какой-то музей, – поправила Катя. – Но, кажется, бывший учитель оперирует давно отжившими понятиями. Интересно, эта история с убийством в больнице действительно имела место?
Колосов промолчал, давая понять, что истории двадцатилетней давности могут подождать и еще четверть века. Приехали на место убийства. Днем картина была совсем нестрашная. Сельская дорога, справа и слева поля турнепса, вдоль дороги редкие заросли кустарника, далеко впереди на склоне холма – дома, дачи. Из-за верхушек елей видна церковная колокольня.
– Надо служащих банка опросить, потом водителей автобусов, на которых он ехал, пассажиров. – Колосов безрадостно осматривал пожухлую, тронутую первыми заморозками траву в кювете, тщательно обшарил кустарник. – То, что этот поп в банке побывал, – сомнений нет, деньги домой вез. Но, может быть, видели там, в банке, с ним кого-то? Может, вместе с ним кто-то с автобуса сошел? Будем проверять, искать. Видишь – нигде ни одной железяки не валяется. И свалки поблизости нет. Тот, кто ударил его, не воспользовался тем, что просто под руку попалось, а имел это при себе, с собой нес.
– Обрезок трубы? – спросила Катя. – Ты вроде хотел вчера кусты осмотреть, где убийца мог прятаться.
Колосов углубился в жидкие кусты, как медведь в бурелом.
– Кто-то мог его ждать здесь. Место пустынное, безлюдное, – донеслось до Кати, – а мог и не ждать, на одном автобусе с ним мог ехать и следом идти… Убить убил, а портфель не взял. Нет ничего, никаких следов присутствия… Глина как кисель. Я говорю – терпеть этого ненавижу. И потом, был бы потерпевший как потерпевший, а то поп. Я пока с его сестрой, этой попадьей, там дома разговаривал, прямо в осадок весь выпал. Катя, слышишь? Нет, все-таки чудные люди эти попы. Точно с луны. Я эту попадью спрашиваю: чем конкретно потерпевший занимался? А она мне: пастырской деятельностью. Как хочешь, так и расшифровывай. Про какие-то Иринеевские чтения толковать мне начала, про какую-то теологическую полемику с каким-то клириком Волгоградской епархии Евтихием. Спрашиваю: с кем погибший общался, с кем знаком был? Так представляешь, Катя, ни одной фамилии нормальной не назвала, а все: архиепископ Фтирский был его другом, архимандрит Африкан какой-то, отец Патрикей, отец Филарет. Надо устанавливать, кто такие. Поседеешь прямо с этими отцами! Я ей про сатанистов вопросик подкинул как бы между прочим – может, с их стороны наезды на отца настоятеля вашего были? Так она аж побелела вся, руками замахала. Не смейте упоминать, кричит, молодой человек, в моем доме этих богом проклятых отщепенцев! Не упоминайте… А мне теперь весь наш банк данных по этой нечисти перелопатить предстоит.
– Ты думаешь – это ритуальное убийство? – спросила Катя.
– Сорок три тысячи на дороге бросили, – ответил Колосов. – Это как, по-твоему?
– Но ты сам только что Захарову говорил, что убийцу могли спугнуть, поэтому он и не взял портфель.
– А старик мне поверил? – Никита горько усмехнулся. – Черта с два. Не хватало еще, чтобы слухи по деревням поползли.
– Но на ритуальное убийство это тоже не похоже. Там всегда признаки определенные. А тут их нет.
Колосов махнул рукой, отвернулся и продолжил свой личный осмотр прилегающей к месту убийства территории. Катя вернулась в машину: Никите сейчас лучше не мешать. Прошло полтора часа. Колосов не торопился. Катя знала: обычно на месте серьезных происшествий он не доверяет осмотр никому – даже собственным коллегам из отдела убийств, не говоря уж о прокурорских и представителях МВД, приезжающих «осуществлять общее руководство». Только себе, своим собственным глазам. Пришел, как говорится, увидел и… ничего не нашел.
– Ну? – спросила она нетерпеливо, когда Колосов, усталый и запарившийся от усердия, бухнулся за руль «девятки» и закурил. – Что, полна коробочка улик?
– Будешь надо мной издеваться, пойдешь в Москву пешком.
– Ой, как страшно, какие мы грозные, сердитые. – Катя поудобнее устроилась на заднем сиденье, следя за ним в зеркало. – Так, результатов ноль. Дедукция и на этот раз подвела. Нужна свежая идея. А кто у нас самый главный по свежим оригинальным идеям, а? Уж, конечно, не вы.
– Уж, конечно, не я, куда уж нам, дефективным, – Колосов в сердцах включил зажигание. – А у вас есть свежая идея?
– Не-а, – Катя улыбнулась ему в зеркальце, развела руками. – Раз нет идей, идем самым банальным путем – продолжаем выявлять свидетелей и очевидцев. Едем к Волкову, про которого говорил Захаров. Может, с ним нам повезет больше.
Глава 6
СВИДЕТЕЛЬ
Пахло мокрой листвой и грибами. Гроздья рябины свисали через забор, соблазняя сорвать себя, попробовать на вкус горьковатую мякоть. За забором росли сос-ны, среди них пряталась от любопытных взоров зеленая двухэтажная дача с окном-иллюминатором на втором этаже. «Светлый призрак, кроткий и любимый, что ты дразнишь, вдаль меня маня?» – пел где-то там, на втором этаже за кремовыми шторами, бесконечно старомодный, пленительный тенор Печковский. Так бывает только на старых дачах в Подмосковье осенью…
– Эй, есть кто живой? Откройте, будьте добры. Милиция! – Колосов хриплым разбойничьим возгласом попытался разрушить эту идиллию.
Катя, стоявшая вместе с ним перед наглухо запертой калиткой, увидела на сосне за забором высоко прибитый скворечник. На его крыше сидела белка, с любопытством посверкивала на них бусинками глаз. «Те лучи согреть меня не могут – все ушло, чем жизнь была тепла», – пел в доме за кремовыми шторами всеми забытый тенор на старой пластинке.
– Откройте! – Колосов громыхнул кулаком в калитку.
– Ревешь как медведь, – одернула его Катя. – Этот Волков испугается и не выйдет к нам.
Она разглядывала дачу за забором. Таких дач много еще в Малаховке и в Краскове, были когда-то такие дачи и на Николиной Горе. Там среди книг, фарфоровых безделушек и старой мебели доживают свой век те, кто когда-то что-то значил в этом мире и кого, по сути своей, давно уже нет. Остались только образ, миф – в тех же книгах, старых фильмах, в памяти их пожилых сверстников.
Колосов опять невежливо и громко бухнул кулаком в калитку. Катя вздохнула – пробовать свою силу на безответной деревяшке – это и дурак сумеет. Но, боже мой, как же это ему нравится! И, наверное, все равно на чем тренировать удар – на досках ли этого старого забора, на ребрах ли нарушителей правопорядка…
– Иду, спешу! Сейчас открою, минутку подождите, – послышался громкий бодрый мужской голос. Печковского выключили. Заскрипела дверь на террасе, послышались быстрые шаги по ступенькам, по дорожке. Калитка распахнулась, и Катя увидела долговязого и совсем еще не старого мужчину с крашенными в вороной цвет кудрявыми волосами и смуглым лицом. Одет он был в махровый купальный халат.
– Что вам угодно? – осведомился он холодно.
Колосов высоко поднял свое удостоверение, коротко представился, буркнув: «Мы хотели поговорить с вами».
– По поводу отца Дмитрия? – долговязый Волков покачал головой. – Да, да, понимаю. Проходите в дом. Я только из ванной. Еле услыхал, как вы стучите. Как раз вода в колонке согрелась. У нас ведь здесь все не сразу – пока печь натопится, пока вода в котле нагреется.
Он широким шагом двинулся к даче, ведя их за собой. Участок был огромный, аккуратный, светлый, чистый: сосны, газон. По забору росли рябина и терн. У ворот на забетонированной площадке под навесом скучала новая белая «Волга».
Дальше террасы Волков их не пустил, однако сделал это очень тактично – галантно придвинул Кате плетеное кресло, Колосову указал на стул за овальным обеденным столом – прошу, располагайтесь. На террасе было тепло. В окна были уже вставлены двойные зимние рамы. В глубине дома капала из крана вода.