Из окна покоя Карим-Аль-Малика наблюдал за тем, как его друг обхаживает девчонку. Он никогда прежде не видел Аллаэддина столь нежным, столь терпеливым и ласковым с женщиной. Карим отчего-то решил, что на сей раз его друг чересчур расчувствовался. Нежный взгляд Аллаэддина, устремленный на прелестное личико Омы, служил предвестником чего-то куда большего, нежели мимолетное увлечение…
Заслышав звук открываемой двери, Карим отвернулся от окна. Лицо его озарила улыбка:
– Зейнаб! Хорошо ли тебе спалось?
– Хорошо, – призналась она. Да, она и вправду давно не чувствовала себя столь свежей и отдохнувшей, как нынче поутру, когда проснулась и не нашла его рядом. Она чуть улыбнулась.
– Продолжим наши занятия? – предложил он. – Разоблачись, моя красавица. Сегодня мы начнем постигать науку прикосновений. Наша чувствительная кожа крайне много значит в искусстве любви, Зейнаб. Очень важно узнать, как правильно ее ласкать. Ты должна научиться трогать самое себя, а также и своего господина так, чтобы пробудить все прочие чувства.
Риган была слегка ошарашена. Он говорил все это очень просто. Ничего бесстыдного не было в его голосе. Медленно она стянула с себя одежду. Отказываться было смешно – это она уже поняла. Прошлой ночью он убедительно доказал ей, что ждет от нее незамедлительного повиновения. Почти все утро она билась над разодранной сорочкой, пытаясь ее зашить: не в ее правилах было бросаться вещами. Но нежная ткань была безнадежно испорчена…
Теперь, стягивая сорочку через голову, она бросила на него быстрый взгляд из-под густых золотистых ресниц. На нем были лишь белые панталоны, и в дневном свете тело его казалось необыкновенно красивым. Риган вдруг залилась краской. Да полно, разве мужчина может быть красив?
Он бесстрастно наблюдал за тем, как она раздевается. Она была само совершенство, но тем не менее он ясно отдавал себе отчет в том, что ему понадобится все его мастерство, чтобы научить это создание искусству любви. И все самообладание… Первой заповедью учеников самаркандской Школы Учителей Страсти было: «Не позволяй ученице затронуть твоего сердца». Прежде чем начать обучать женщину, надо полностью подчинить ее, но очень нежно, а вовсе не грубо. От учителя же требовались терпение, доброта и твердость, но сердце его должно оставаться холодным.
– Господин… – Теперь она была совершенно обнажена.
Он вновь внимательно оглядел ее.
– Любовью заниматься можно в любое время дня и ночи, – начал он. – Хотя некоторые, страдающие излишней скромностью, считают, что страсть можно выпускать на волю лишь в темноте. Так вот, именно потому, что ты напугана, я решил, что, если мы будем проводить уроки при свете дня и ты будешь ясно видеть, что происходит, ты скорее избавишься от пустых страхов. Ты меня понимаешь?
Риган кивнула.
– Вот и хорошо, – сказал он. – Но прежде чем мы займемся наукой прикосновений, ты должна принять новое имя, данное тебе. Теперь ты больше не можешь носить чужеземное имя.
– Но если ты лишишь меня имени, данного мне при рождении, ты лишишь меня самой себя! – Глаза Риган были полны отчаяния. – Я не хочу исчезнуть, мой господин!
– Но ведь ты – это гораздо больше, нежели просто имя, – спокойно произнес он. – И вовсе не имя делает тебя тем, что ты есть, Зейнаб. Ты никогда больше не вернешься на родину. Воспоминания навсегда останутся с тобой, но ими одними ты не проживешь. Ты должна разорвать с прошлым и отринуть прежнее имя, данное тебе матерью при рождении. Новое имя означает новую жизнь, и куда лучшую, нежели прежняя. А теперь скажи, как тебя зовут, моя красавица? Скажи: «Мое имя Зейнаб». Скажи!
На мгновение аквамариновые глаза наполнились слезами, которые, казалось, вот-вот заструятся по щекам. Губы упрямо сжались… Но вдруг она с трудом сглотнула и выговорила: «Мое имя Зейнаб. Оно означает „прекраснейшая“.»
– Еще раз! – воодушевлял ее Карим.
– Я Зейнаб! – Голос ее окреп.
– Хорошо! – Он снизошел до похвалы, не оставшись равнодушным к ее тяжелой внутренней борьбе и победе над собой. Он вполне понимал, сколь трудно ей разрывать с прошлым, но был удовлетворен тем, что она поняла наконец: лишь вверив себя ему, она сможет выжить в новом для нее мире.
– А теперь подойди ко мне, – велел он. – Помни, что я ни к чему не стану силой принуждать тебя, но теперь буду тебя касаться. Не нужно бояться меня, Зейнаб. Ты поняла?
– Да, мой господин.
Нет, она не станет бояться, а если и испугается, то он не увидит этого ни по ее лицу, ни по глазам… «Я Зейнаб, – думала она, свыкаясь со всем тем новым, что входило в ее жизнь с этим именем. – Я существо, созданное для ласк и восторга мужчины. Вся дальнейшая жизнь моя зависит от того, чему научит меня этот человек. Я не хочу в мужья чудовища, подобного Йэну Фергюсону. И не имею никакого желания провести остаток дней в обители, молясь Господу, о котором почти ничего не знаю… Я Зейнаб – „прекраснейшая“…» Усилием воли она преодолела дрожь, охватившую ее тело, когда Карим обнял ее и притянул к себе.
…Он почувствовал, что она подавила отвращение, и был удовлетворен. Потом, взяв ее за подбородок, приподнял голову девушки и стал нежно поглаживать тыльной стороной руки ее скулы и челюсть. Пальцем провел по прямому носику, затем принялся ласкать ее губки, покуда те не приоткрылись. Когда он улыбнулся, глядя ей прямо в глаза, Риган… нет, уже Зейнаб почувствовала, что ей не хватает воздуха.
– Ты ощутила силу касаний? – как бы между прочим поинтересовался он.
– Да! – Она кивнула. – Это мощное оружие, мой господин.
– Только если уметь им пользоваться, – поправил он. – Ну, продолжим. – Он слегка отвернул в сторону головку Зейнаб и губами нашел нежное местечко как раз под мочкой уха. – Касаться можно не только руками, но и губами… – объяснял он, – и языком. – Он мощным движением провел языком по ее шейке, благоухающей гарденией.
Зейнаб помимо воли затрепетала.
– Ты начинаешь испытывать возбуждение, – сказал Карим.
– Правда? – Но она не вполне поняла его.
– Отчего ты вдруг задрожала? – спросил он.
– Я… я не знаю… – честно отвечала она.
– Взгляни на свои соски, – велел Карим.
Она поразилась, сколь малы они стали и тверды, словно цветочные бутоны, прихваченные морозцем.
– Что ты ощутила, когда мой рот коснулся твоего тела?
– По…покалывание, наверное… – заикаясь, ответила Зейнаб.
– А где именно? – Синие глаза пристально глядели на нее.
– Во всем теле, – призналась она.
– Твои чувства пробуждаются, – спокойно констатировал он. Потом, к ее величайшему изумлению, легко подхватил ее на руки и перенес девушку на постель. Нежно уложив ее, он сказал: – Продолжим наш урок здесь. Я хочу, чтобы ты привыкла к несколько более интимным прикосновениям, а это легче проделывать здесь и лежа.
«…Он не собирается делать мне больно», – повторяла она про себя как заведенная.
– Я буду теперь касаться твоей груди, – предупредил Карим, тотчас же начав ласкать своими длинными пальцами маленькую нежную полусферу. Потом он накрыл ее ладонью и слегка сжал – она прерывисто вздохнула, занервничав. Тогда он убрал ладонь и стал ласкать ее легкими движениями – самыми кончиками пальцев. Сунул палец себе в рот, не сводя с нее глаз, а потом принялся водить смоченным пальцем вокруг одного из сосков, пока тот не стал влажным. Затем, склонившись, он нежно подул на него.
«…Это и впрямь удивительно приятно», – подумала про себя Зейнаб и вслух спросила:
– А могу я делать так с тобой? Доставит это тебе удовольствие, мой господин?
– Тебе было приятно, Зейнаб?
– Думаю, да… – призналась она.
– Со временем я позволю тебе исследовать мое тело, но пока рано, мой цветочек… А теперь продолжим. – Темноволосая голова его склонилась, и на этот раз губы Карима сомкнулись вокруг соска Зейнаб, и она прерывисто вздохнула.
«…Это воистину сладко!» – пораженная, поняла она. Движения его губ вызвали прилив таких ощущений, о существовании которых девушка никогда прежде не подозревала и не считала себя способной их испытывать.
– О-о-о-ох! – вырвалось у нее помимо воли.
Он понял, что это стон наслаждения, а вовсе не страха. И сразу же занялся второй грудью – и вот уже юное тело выгибается в его руках, стремясь навстречу ласкам его рта… Он был удовлетворен. Она быстро расставалась со страхом. К счастью, травма, нанесенная ей, не столь серьезна, как он прежде полагал. Наконец, посчитав, что достаточно раздразнил ее. Карим запечатлел легкий поцелуй на ее губах.
– Я доволен тобой, Зейнаб, – сказал он с нежной улыбкой. – Ты нынче прилежная ученица. А теперь, если хочешь, можешь одеться и пойти в садик к Оме, я разрешаю тебе.
– Ты… ты не хочешь продолжать? – Она была явно разочарована.
– Вечером мы продолжим урок, – спокойно отвечал учитель.
– О-о-о… – Она поднялась с ложа и, быстро одевшись, покинула комнату.
Карим-Аль-Малика хмыкнул. Да, давненько он не обучал девушек! Прежде он всегда держал себя в руках. И на этот раз он не изменил себе, хотя она и испытала наслаждение от его ласк и прижималась к нему. Но в какой-то момент его мужское естество мгновенно превратилось из дрессированного животного в дикого и буйного зверя. Ему пришлось собрать в кулак всю волю, чтобы тотчас же на месте не овладеть ею. Правда, девушка этого не поняла, но ведь и она страстно возжелала его…
…И он, не прерываясь, ласкал ее благоуханную плоть отчасти с целью самодисциплины. А потом отпустил ее – так, как когда-нибудь отпустит ее настоящий властелин, насладившись этим прекрасным телом. Это было непросто… Теперь он понимал, как сглупил, отказавшись обучать девушек после того, как Лейла из-за него покончила с собой. Это крайне раздосадовало его, он страдал, но опять же во имя самодисциплины ему следовало бы тотчас же заняться новой ученицей…
Образование, полученное им в Школе Учителей Страсти в далеком Самарканде, было для него мощным источником доходов, позволившим ему приобрести «И-Тимад» и плавать, куда ему вздумается. Купив корабль, он вскоре сколотил сплоченную команду матросов, где царили дружба и полнейшее взаимопонимание. А лишившись прежней кормушки, в последние годы он вынужден был проводить в море куда больше времени, нежели ему хотелось. Донал Рай ни разу не обмолвился о том, сколько заплатит ему за обучение Зейнаб, но Карим знал, что старый друг его отца будет щедр.
Направляясь в садик, Зейнаб столкнулась с выходящим оттуда Аллаэддином-бен-Омаром. Она кивнула ему, но ничего не сказала. Прислужницу свою она нашла сидящей на мраморной скамье – раскрасневшуюся и трепещущую.
– Он хочет тебя соблазнить, – предупреждающим тоном сказала Зейнаб.
– Да, именно этого он и хочет, – согласилась служанка. – Но своего не добьется, госпожа Риган, до тех пор, пока я сама не захочу, чтобы меня соблазнили.
– Теперь меня зовут Зейнаб, – сказала госпожа. – Глупо перечить этим маврам, ведь нам предстоит всю жизнь прожить в этой Аль-Андалус… И я больше не стану звать тебя Морэг, милая моя Ома. И не считай это проявлением трусости.
– Это не трусость, госпожа моя Зейнаб, это мудрость, – улыбнулась Ома. – Аллаэддин говорит еще, что нам нужно непременно выучиться их языку. Он называется ро…романский.
– Я попрошу позволения у Карима-аль-Малики, чтобы мы обучались вместе, – отвечала Зейнаб, – но время от времени мы будем с тобой говорить на нашем родном наречии, иначе мы его забудем. Кстати, вокруг никто его не поймет, и, если нам понадобится, мы сможем и посекретничать, Ома.
Вечером девушки отправились в бани, где их уже поджидала Эрда.
– Вы слышали? – спросила старуха. – Через неделю вы обе отплываете в Аль-Андалус. Я слышала разговор хозяина с нашим обворожительным мавританским капитаном Каримом-аль-Маликой нынче поутру. – Старуха внимательно поглядела на Зейнаб: – Правду ли говорят, что он потрясающий любовник, девочка моя? Ты наверняка уже знаешь.
– Мой господин Карим еще не занимался со мной этим, любопытная ты старуха! – вспылила Зейнаб. – Страсть – это много большее, нежели мужская плоть в женском теле. Это лишь завершение. А начинать всегда следует с начала, – высокомерно изрекла она.
У маленькой Омы отвисла челюсть.
Но Эрда вытаращила свои выцветшие карие глаза.
– Только послушайте эту малышку! – возмущенно сказала она. – Еще три недели назад она не знала, что такое баня, а теперь мнит себя гурией рая! Да, тебе многому следует научиться, девушка! Для начала хотя бы скромности.
– О-о-о, Эрда! – устыдилась Зейнаб. – Я не хотела тебя обидеть! Ты простишь меня? Ну пожалуйста!
– Может быть, я тебя и прощу… – Эрда сразу смягчилась. Потом жизнерадостно сказала: – Не горюй, моя птичка! Вскоре вы займетесь любовью по-настоящему.
Ома звонко расхохоталась, увидев выражение лица госпожи, да и сама Зейнаб не могла, как ни старалась, скрыть радости…
– Ты несносная старуха, Эрда! – покраснев, шутливо выбранила она ухмыляющуюся банщицу.
Они искупались, а затем поужинали. Эрда накрыла для них стол на женской половине. Еда была самая незатейливая. Когда они поднялись к себе, Ома сказала:
– Мне велено раздеть тебя и уложить в постель. Этот приказ передала мне Эрда.
– А господин Карим придет? – вырвалось у Зейнаб.
– Этого я не знаю, – отвечала Ома, помогая Зейнаб разоблачиться и укладывая ее. – Спите спокойно, моя госпожа.
Дверь, отделяющая комнату служанки от покоя госпожи, закрылась. Зейнаб лежала, затаив дыхание. В доме было удивительно тихо. Из сада доносилось навевающее дрему гудение насекомых… Если она закроет глаза, то вновь окажется в замке Бен-Макдуи… Впервые за много недель воспоминание не причинило ей боли. Судьба сулила ей жить вдали от родины. Теперь девушка отчетливо это понимала. «Прощай, милая Груочь, – шепнула она. – Пусть жизнь твоя будет счастливой, сестра». Потом Зейнаб смежила веки и тихо уснула.
…Он стоял над ее ложем, любуясь спящей. Карим повидал множество прекрасных женщин – и дома, и в далеких странах, – но эта красою затмевала всех. Неужели все девы Альбы столь восхитительны? Он никогда прежде не встречал дочерей этой северной земли.
Она рассказала Доналу Раю всю свою жизнь, а тот передал ее на его попечение. «Поразительно, что она сохранила рассудок», – подумал он. Ее страх перед мужчинами и неспособность ощутить любовь не удивляли Карима. Она никогда не знала ни того, ни другого. Теперь же под его руководством она постигнет все тайны страсти, овладеет вершинами мастерства – только так можно заслужить благосклонность калифа Кордовы. Понравится ли Зейнаб Абдаль-Рахману? Он могущественный правитель и знает толк в прекрасном, но поговаривают, что теперь, когда его лета клонятся к закату, ему нужна не просто красавица… Карим понимал, что именно поэтому Донал Рай уговорил его сделать из Зейнаб Рабыню Страсти.
Карим потихоньку разделся и лег рядом с девушкой, не сводя с нее глаз. Она беспокойно шевельнулась. Он осторожно провел пальцем от ямочки на шее, где бился пульс, по нежной груди. Она сонно зашептала что-то. Палец Карима скользнул вверх. Аквамариновые глаза девушки открылись – она узнала его. Склонившись над ней, он стал по очереди целовать ее соски. Потом принялся согревать их влажным своим языком, затем плавно перешел ко всей груди… Слегка запрокинув ее голову, ласкал языком стройную шею, а затем вернулся к груди.
Зейнаб затрепетала, но не от страха, а от восторга. Ей самой это было очевидно. Они не проронили ни слова. Теперь язык блуждал по ее плоскому животу. «Бедняга Груочь, – промелькнула у девушки мысль, – она только и знает, что потного и вонючего Йэна Фергюсона, который никогда не подарит ей такого наслаждения!»
– А-а-а-ах! – вырвалось у девушки, внезапно ощутившей едва уловимую дрожь в своей святая святых. Когда Карим коснулся ее гладкого венерина холма, она сжалась, но лишь на мгновение. Нет, его внимание, казалось, привлекали лишь ее дивно вылепленные бедра. Вот он целует ее стройную ножку – и, к ее изумлению, ласкает ртом каждый пальчик по очереди…