Изображение снова появилось. Максим продолжал говорить. На заднем плане у кирпичной стены сидела женщина, одетая в голубое платье и серую кофту. Женщину можно было назвать миловидной, даже красивой, если бы не темно землистый цвет кожи и не синяк в пол-лица. Стальных браслетов на руках нет, но левая нога прикована длинной цепью к торчащему из стены кольцу. Женщина, сидела, не двигаясь, опустив взгляд.
– Я очень устал за последние дни, – Сальников поднял скованные руки и вытер испарину, выступившую на лбу. – Но, отец, теперь, ты знаешь, как нас отсюда вытащить. Расплатись с этими людьми, собери деньги…
Изображение снова поплыло. Пару минут Антипов сидел, глядя в серый экран, нетерпеливо хлопая себя по колену. Но вот динамики зашипели, изображения по-прежнему не было, но появился голос Максима.
– Крепко обнимаю, отец. И очень на тебя рассчитываю. Но, если больше не встретимся, прости за все. И не горюй.
– На том утерянном куске пленки что-то важное, – сказал Антипов.
– Все могло ограничиться просьбами и мольбами о спасении.
– Может нам все-таки поговорить с отцом Владимиром начистоту? Сделать его союзников в нашей работе, предложить ему деньги для выкупа Максима?
– Только все испортим. Он боится за жизнь сына, поэтому не пойдет на сотрудничество.
* * *
Беляев вставил в видеомагнитофон вторую кассету, экран телевизора засветился. Похоже, снимали все в том же подвале, где сейчас держат Сальникова с невестой, только на этот раз освещение ярче. Возле деревянного столба стоял голый по пояс мужчина со связанными за спиной руками и ртом, заклеенным полосками пластыря. На вид лет сорок с гаком, худой и жилистый, лицо и руки по локти дочерна загорелые, а грудь бледная, как простыня. Пегие, давно не знавшие мыла волосы, всклокочены, кажется, они встали дыбом от страха. Глазами, вылезшими из орбит, человек пялился в камеру, мотал головой из стороны в сторону и мычал.
В кадре появилась спина другого человека, одетого в черный кожаный жилет на голое тело, на уровне пояса завязки фартука, на голове то ли черный вязаный чулок, то ли шапочка по самую шею. Палач, не произнеся ни звука, наотмашь ударил пленника кулаком, с зажатым в нем вентилем от пожарного крана. Отошел в сторону и снова ударил, на этот раз снизу вверх, под нижнюю челюсть. Жертва замычала громче. Из щеки, рассеченной поперек, глубоко, до самых зубов, потекла кровь. Челюсть съехала на бок, деформировалась. По экрану пошли полосы.
– Человека медленно убивают перед объективом камеры, – сказал Беляев. – Снято для устрашения отца Владимира. Жертву выбрали случайно. Возможно, он какой-нибудь приезжий строитель, сезонный рабочий.
По экрану снова пошли полосы. Появилось изображение, но тусклое. Антипов наклонился вперед. Палач хлестал свою жертву цепью поперек торса, оставляя на груди и животе кровавые отметины. К концу цепи прикрепили грузило, по виду килограммовую гирьку. Человек захлебывался слизью, сочащейся из носа, но не терял сознания. Палач намотал цепь на кисть руки, отвел плечо назад, и ударил, как молотом, кулаком в грудь. Кажется, этот чудовищный по силе удар должен выбить из тела душу. Голова пленника дернулась, он повис на ремнях. На объектив попала капелька крови. В следующую секунду беднягу окатили холодной водой из ведра. Он пришел в себя и замычал, как корова на бойне.
Кровь, смешанная с водой, стекали под решетку в бетонном полу. Палач не терял времени, вытащил из-за пояса отвертку и от пояса нанес жертве удар в живот. И снова полосы и рябь по экрану. Когда изображение появилось вновь, жертву было трудно узнать. Левый глаз вытек, тело превратились в сплошное дырчатое месиво из мяса и кожи. Человек висел на ремнях, не подавая признаков жизни, палача в кадре не было. Видимо развязка истории уже наступила. Мужчина скончался от большой кровопотери, когда с него спустили брюки и оскопили. Беляев нажал кнопку «стоп».
– Там дальше покажут женщину, – сказал он. – Ну, в сравнении с этим горемыкой ей досталась легкая смерть. Ей вскроют живот от ребер до лобка. А потом перережут горло. Будете смотреть?
– Ты что, думаешь, я таких видов не видел? Жалеешь старика?
– Никак нет. Толку от этого просмотра никакого. Рот жертвы забит тряпкой и заклеен. Палач не сказал ни слова во время казни, не издал ни звука. На голых руках нет татуировок, характерных родимых пятен или шрамов. Ни малейшей зацепки, которая бы помогла идентифицировать личность.
В зал вошел дежурный офицер, одетый в штатское. Бесшумными шагами он подошел к Антипову, наклонившись, что-то прошептал в ухо. Генерал, отпустив офицера, повернулся к Беляеву.
– Твоя взяла, просмотр отменяется, – Антипов не смог скрыть вздох облегчения. – Только что наш отец Владимир по телефону заказал авиабилеты до Парижа. На завтрашний рейс, эконом-класс.
– Что это значит?
– Вот и я хотел бы знать: что все это значит?
Глава 8
Нижний Новгород. 19 августа
Телефонный звонок заставил Колчина открыть глаза. Сев на кровати, он протянул руку и снял трубку.
– Слушаю.
– Это дежурный администратор, – женщина говорила заспанным голосом. – Звонят из вытрезвителя. Хотят с вами поговорить. Соединить?
– Вы не ошиблись?
Колчин взял с тумбочки часы и посмотрел на циферблат: пять часов утра. Это что, сон, продолжение ночного кошмара? Или неудачная шутка?
– Соединяйте, – в трубке что-то щелкнуло.
– Дежурный смены старший лейтенант Горобцов, – кажется, мужчина на другом конце провода не расположен к юмору. – Вы друг Олега Решкина?
– Не совсем. То есть…
– К нам попал человек, назвавшийся Решкиным, вашим лучшим другом, – сказал лейтенант. – Мы пробили его по ЦАБу, ну, по центральному адресному бюро. В нашем городе человек с таким именем не проживает.
– Да, да, Решкин мой друг, – слово «друг» Колчин выдавил из себя с усилием. – Мы туристы.
– Хорошо, – смягчился лейтенант. – Тогда приходите до шести утра.
– Почему так рано? Я бы не возражал, если бы он погостил у вас целый день, до самого вечера. Пусть отоспится, придет в себя и все такое.
– Мы вытряхиваем отсюда алкашей не позднее шести тридцати. Не забудьте его паспорт и деньги, потому что в бумажнике вашего друга нет ни копейки. Если не успеете до шести, отправим его в изолятор временного содержания. На предмет проверки в совершении какого-либо преступления. Вытащить Решкина оттуда будет труднее.
– Надо заплатить штраф?
– Не штраф, это плата за услуги.
Лейтенант назвал адрес, сообщив, что от гостиницы до вытрезвителя десять минут пешим ходом. Колчин выругался, встал и натянул брюки. Через пять минут он спустился в холл, разбудил администратора, дремавшего за стойкой, и попросил ключ от четыреста второго номера.
– Там живет мой друг. Ну, по поводу, которого звонили из милиции, мне нужен его паспорт.
– А что случалось?
– Человек перешел улицу в неположенном месте. Надо заплатить штраф, а денег при себе не оказалось.
– Поэтому его отправили в вытрезвитель? – усмехнулась женщина, поправляя прическу.
Колчин беспомощно развел руками, мол, чего в жизни не бывает. Администратор сурово покачала головой, сняла ключ с крючка и положила на стойку. Убогому вранью постояльца она не поверила. Поднявшись наверх, Колчин открыл дверь. Темно серые предрассветные сумерки, пробиваясь сквозь легкие занавески, медленно вползли в номер, пахло сивухой, на столике у окна выстроилась батарея пивных бутылок, пепельница, переполнена окурками, под столом початая бутылка водки. Вчерашним вечером после ужина в ресторане, Решкин сказал, что устал, мертвецки хочет спать. Посидел в своем номере, балуясь пивом, но быстро заскучал в одиночестве и отправился на поиски развлечений, которые закончились в вытрезвителе.
Паспорт, поверх которого лежала пачка презервативов и пакетик с анашой, нашелся в тумбочке. Вскоре Колчин шагал по пустым улицам, на ходу размышляя о делах, которые сулит новый день.
* * *
Накануне удалось выяснить, что Сальников проживал в этой гостинице, видимо, вычитал в буклете, которые пачками пылятся в холле на первом этаже, что отель – самое уютное гнездышко для усталых путников и всех влюбленных. На вкус Колчина уюта гостинице немногим больше, чем в ночлежке для бродяжек. Но раз уж тут оказался, надо извлечь пользу из своего положения. Сальников, наметив Нижний Новгород как место для съемок, рассказывающих о российской провинции, собирался пробыть в городе неделю или того дольше. Однако, судя по записям в книге регистраций, провел в двухместном полулюксе всего две ночи. Утром вместе со своей женщиной съехал неизвестно куда.
В других городских гостиницах человек с такой фамилией не зарегистрирован. Морги, где ждали опознания криминальные трупы, больницы, куда могли бы доставить пострадавших в бессознательном состоянии, – проверены. Дорожных происшествий, где бы засветился «Форд Эксплорер» изумрудного цвета с иностранным номером, не случалось ни в городе, ни в области. Правда, удалось найти гостиничную уборщицу, слишком любопытную и памятливую, с феноменальным слухом и к тому же не избалованную деньгами. Просто из любви к живому художественному слову, не помышляя о чаевых, она в лицах очень образно пересказала ссору между парочкой, мужчиной и женщиной. Ссору якобы случайно услышанную в тот момент, когда тетя Маруся чистила плевательницу, стоявшую возле приоткрытой двери в семьсот десятый номер.
Мужчина был явно не в настроении, а женщина, спорившая с ним, тоже не хотела уступать. «Но ведь мы даже не успели посмотреть город, я никогда не была здесь, – в голосе женщины слышалась нотка обиды. – И для тебя работы непочатый край. Сфотографируй Нижегородский кремль, здание музыкального музея, театра, Дом фольклора». «Темы, которые ты предлагаешь – дешевка низшей пробы. Они не годятся даже для настенных календариков или путеводителей, – мужчина повысил голос. – Для моей выставки и для альбома вся эта ерунда, кремль и памятники, не нужны. Требуется нечто другое. Русская провинция в ее первозданном виде. Простые люди, галерея портретов. Вот это будет в точку». Дальше тетя Маруся поняла разговор плохо, дверь в номер захлопнули перед самым ее носом, спасибо не прищемили. Постояльцы еще долго вяло переругивались и спорили.
«Может быть, в разговоре они упоминали какое-то имя или название? – чтобы оживить угасающую память уборщицы, Колчин достал бумажник. – Имя. Ну, вспомнили?». Не отрывая взгляда от роскошного портмоне, тетя Маруся облизнусь. «Не называли они имен, – уборщица хорошо понимала, что честность когда-нибудь доведет ее до нищеты, но солгать не смогла. – Правда… Я уж не знаю, название это или что другое. Тот мужик несколько раз повторил слова „волжские дали“. Есть такие шоколадные конфеты». Колчин отслюнявил пару купюр и показал уборщице, пораженной щедростью гостя, фотографии Сальникова и его невесты. «Они самые, – кивнула любопытная баба, запихивая деньги в лифчик. – Она такая складная, вся из себя, фигуристая. Другой мужик с такой девчонкой в номере закроется и неделю не выходит. А у этого голова забита черт знает чем. Фотографии… Тьфу, да пропади они пропадом».
Следующий час Колчин провел в своем номере, заперевшись изнутри, включив портативный компьютер, он выяснил, что словосочетание «волжские дали» понравилось не только кондитерам, выпускающим одноименные конфеты. В городе и области мирно уживались два ресторана с таким названием, летнее кафе, чебуречная, комбинат бытовых услуг и дом отдыха, расположенный примерно в тридцати километрах от центра. Заезды отдыхающих по пятницам, отъезд в воскресенье. Но все желающие могут на месте купить путевки и жить в прекрасном четырехэтажном здании со всеми удобствами весь остаток лета и осень. Возможно, уборщица ослышалась. Но проверить эти «Дали» все-таки нужно, а тридцать километров для бешеного пса не крюк. Он отправил в Москву короткое донесение и закрыл компьютер. Сегодня же Колчин выедет на место, а там разберется.
* * *
Вытрезвитель помещался в двухэтажном здании еще купеческой постройки, отгороженный от мира бетонным забором, вдоль которого росли чахлые деревца. Ворота распахнуты настежь, на дворе милицейский «газик», напоминающий мятую консервную банку. Поднявшись на три ступеньки крыльца, Колчин нажал кнопку звонка, через секунду лязгнул замок. Толкнув железную дверь, Колчин оказался в узком коридоре, который заканчивался в помещении дежурной части. За деревянной стойкой, сидел лейтенант, видно, тот самый, что звонил в гостиницу. Еще один милиционер, немолодой сержант, пристроился на диване возле зарешеченного окна и, позевывая в литой кулак, переворачивал страницы засаленной книжки.
– Я по поводу Олега Решкина.
Колчин положил на стойку паспорт.
– Приведи задержанного. И одежду выдай.
Лейтенант привстал со стула, махнул рукой сержанту, мол, действуй, а не ворон считай. Сам углубился в изучение паспорта. Горобцов внес запись в журнал регистраций, заполнил квитанцию и огласил сумму, которую предстояло заплатить за вытрезвление гражданина. Колчин выложил деньги.
– Мой приятель ничего не начудил? Случайно не разбил витрину или чью-то физиономию?
– Если бы разбил, мы встретились в суде, – ответил лейтенант, пересчитывая деньги. – Он был настолько пьян, что стоял, привалившись к фонарному столбу.
– Надо же, как его угораздило, – Колчин щелкнул себя пальцем по горлу. – Не рассчитал свои силы. Впрочем, с кем не бывает.
– Со мной почему-то не бывает.
Милиционер снял фуражку и снизу вверх настороженно посмотрел на посетителя, видимо заподозрив его в либеральном отношении к пьяницам.
– Кстати, – Колчин добродушно улыбнулся. – У меня приятель дней десять назад останавливался в той же гостинице, где сейчас живу я. Мы договорились вместе порыбачить. Я привез снасти и все остальное. А мой друг съехал неизвестно куда. Теперь не знаю, где его искать. У меня возникла шальная мысль: не воспользовался ли он услугами вашего заведения.
Колчин достал фотографию Сальникова в обнимку с невестой.
– Вам не доводилось видеть этого человека?
– Не могу же я запомнить в лицо каждого ханыгу, – лейтенант внимательно, щуря глаза, смотрел на фотографию. – В мою смену такого не было. А женских вытрезвителей в городе вообще нет. Пьяные бабы проводят ночь в обезьянниках изоляторов временного содержания. Это, конечно не отель. Но все лучше, чем быть изнасилованной и убитой на улице.
– Может быть, посмотрите в журнале, а? Не в службу, а в дружбу. Моего друга зовут Максим Сальников. По национальности русский, но подданный Франции.
– Это можно. Пожалуйста, хоть сами посмотрите, – сменив гнев на милость, лейтенант положил на стойку журнал регистраций. – Иностранцы к нам не попадали. Если бы произошел такой случай, мне рассказали.
Колчин, перевернул несколько страниц, пробежал взглядом по строчкам, поблагодарил Горбцова за любезность и вернул журнал.
– Ваш друг любил выпить?
– Только легкое пиво и немного коньяка. Но это русское гостеприимство, хлебосольство… Не удивлюсь, если Сальников после обильного застолья проснулся в вытрезвителе. Я по специальности фармацевт, знаю, как водка действует на людей, не готовых к возлияниям.
– В милицию заявление подавали? Ну, об исчезновении человека?
– Такое заявление не примут. Факт исчезновения не доказан.
– Вы правы. Летом исчезает слишком много людей. А потом они чудесным образом находятся. Живыми и здоровыми.