– Не совсем так, – произнес Цзя Юй-цунь, и лицо его приняло суровое выражение. – Мне очень жаль, что вы не понимаете истории происхождения этого мальчика! Мне кажется, что господин Цзя Чжэн в одном из своих прежних воплощений был ошибочно принят за развратника. Но все это может понять только тот, кто прочел много книг и не щадил своих сил, стремясь постигнуть сущность вещей, познать истину и осмыслить первопричины жизни.
Серьезный тон Цзя Юй-цуня заставил Лэн Цзы-сина насторожиться, и он попросил своего собеседника разъяснить ему смысл всего вышесказанного.
– Небо и Земля рождают людей, – сказал ему Цзя Юй-цунь, – но все они мало чем разнятся друг от друга, если, конечно, не принимать в расчет людей великой гуманности и великих злодеев. Люди гуманные рождаются по предопределению доброй судьбы, а злодеи – по велению злого рока. Первые являются в мир, чтобы установить в нем порядок, вторые – чтобы принести ему бедствия и невзгоды. Яо, Шунь, Юй, Чэн Тан, Вэнь-ван, У-ван, Чжоу-гун, Шао-гун, Кун-цзы, Мын-цзы, Дун Чжун-шу, Хань Юй, Чжоу Дунь-и, Чэн Хао, Чжу Си, Чжан Цзай – родились по предопределению судьбы: Чи-ю, Гун-гун, Цзе-ван, Чжоу-ван, Цинь Ши-хуан, Ван Ман, Цао Цао, Хуань Вэнь, Ань Лу-шань, Цинь Куай – явились в мир по велению рока. Люди великой гуманности приводили Поднебесную в порядок, а великие злодеи сеяли в ней смуту. Чистота и разум – проявление доброго начала Вселенной – свойственны людям гуманным. Жестокость и коварство – проявление злого начала Вселенной – свойственны злодеям. Ныне, когда наступили дни великого счастья и благоденствия, мира и спокойствия, дух чистоты и разума властвует безраздельно повсюду, начиная от императорского дворца и кончая самыми глухими уголками страны. Накопившись в избытке, он обильно растекается вокруг, превращается в сладкую росу и ласковый ветерок, которые окропляют и овевают весь мир. Сейчас, когда сияет яркое солнце, дух зла и коварства не может распространяться в воздухе, он сгущается и заполняет глубокие рвы и расселины. Подавляемый ветром и облаками, он стремится вырваться на свободу хотя бы тонкой, как шелковинка, струйкой. Дух чистоты и разума не допускает зла и коварства, а зло и коварство всегда стремятся нанести вред чистоте и разуму. Эти две силы не могут уничтожить друг друга, они борются друг с другом подобно ветру и воде, грому и молнии. Вырвавшись в небольшом количестве на свободу, дух зла проявляется в людях, и если рождаются мужчины или женщины, в которых он успел вселиться, то они не могут стать ни людьми гуманными, ни великими злодеями. Но сопоставьте их с другими, и вы убедитесь, что по уму и способностям они окажутся выше, а по лживости и коварству ниже миллионов простых людей. Рожденные в знатных и богатых домах, они в большинстве случаев становятся развратниками; рожденные в образованных, но обедневших семьях, делаются отшельниками и приобретают известность; родившись даже в несчастной обездоленной семье, они становятся либо выдающимися актерами, либо знаменитыми гетерами, но никогда не доходят до того, чтобы стать рассыльными или слугами и добровольно подчиняться и угождать какому-нибудь пошлому, тупому обывателю. В древние времена к таким людям относились Сюй Ю, Тао Цянь, Юань Цзи, Цзи Кан, Лю Лин, Ван Дань-чжи и Се Ань, Гу Ху-тоу, Чэньский Хоу-чжу, Танский Мин-хуан, Сунский Хуэй-цзун, Лю Тин-чжи, Вэнь Фэй-цин, Ми Нань-гун, Ши Мань-цин, Лю Ци-цин, Цинь Шао-ю, а также Ни Юнь-линь, Тан Бо-ху, Чжу Чжи-шань, Ли Гуй-нянь, Хуан Фань-чо, Цзин Синь-мо, Чжо Вэнь-цзюнь, Хун Фу, Сюэ Тао, Цуй Ин, Чао Юнь. Все эти люди из разных мест, но подчиняются общему правилу.
– По-вашему выходит, что удача делает князем, а неудача – разбойником? – спросил Лэн Цзы-син.
– Именно это я имею в виду, – подтвердил Цзя Юй-цунь. – Ведь вам неизвестно, что после того, как меня сняли с должности, я в течение двух лет странствовал по разным провинциям и видел множество детей. Но в конечном счете всех их можно разделить на две категории, о которых я только что упоминал. Когда вы заговорили о Бао-юе, я почти угадал в нем такого человека. Можно привести еще пример. Вам знаком господин Чжэнь, который живет в Цзиньлине и занимает должность начальника провинциальной палаты Благотворительности?
– Кто его не знает?! – воскликнул Лэн Цзы-син. – Семья Чжэнь состоит в родстве с семьей Цзя и очень тесно с нею связана. Даже мне не раз приходилось иметь с ними дела.
Цзя Юй-цунь улыбнулся и продолжал:
– Так вот, в прошлом году, когда я был в Цзиньлине, меня рекомендовали учителем в семью Чжэнь. Я поступил туда, и оказалось, что в этой богатой и знатной семье, несмотря на роскошь, царят весьма строгие нравы, и более подходящего места мне было не сыскать. Правда, с этим учеником, только начинавшим учиться грамоте, заниматься было намного труднее, чем с человеком, уже выдержавшим экзамены. Забавнее всего было то, что он всегда говорил: «Пусть со мной вместе занимаются две девочки – только тогда я смогу запомнить иероглифы и понять ваши объяснения, иначе я навсегда останусь глупым и неученым». Кроме того, он часто поучал сопровождавших его слуг: «Слово „девочка“ – самое чистое и святое. Перед девочками я испытываю больше благоговения, чем перед сказочными животными и редкостными птицами, чудесными цветами и необыкновенными травами. И вам, сквернословам, я запрещаю без надобности произносить это слово. Запомните! Но если без этого слова вы обойтись не можете, прежде чем произнести его, прополощите рот чистой водой или ароматным чаем! Я выбью зубы и выколю глаза каждому, кто осмелится нарушить мое приказание». Все виды жестокости и бесчеловечности сочетались в нем, но стоило ему вернуться с занятий и увидеть девочек, как облик его совершенно менялся, он становился ласковым и покорным, остроумным и изящным. За это отец несколько раз до полусмерти избивал его палкой, но так ничего и не добился. Лишь всякий раз, когда боль становилась невыносимой, мальчик начинал кричать: «сестрицы», «сестрички». Девочки над ним насмехались: «Почему это, когда тебя бьют, ты все кричишь„сестрицы“ да „сестрички“? Может быть, думаешь, что мы станем просить, чтобы тебя пощадили? Как тебе не стыдно?» Отвечал он совершенно изумительно: «Всякий раз, когда мне особенно больно, стоит только воскликнуть „сестрицы“, „сестрички“, как мне кажется, что становится легче: вот я и обрел тайное средство – когда боль невыносима, я начинаю звать „сестричек“. Ну разве не смешно? Однако бабушка до безумия любит внука и после каждого наказания бранила меня, как учителя, и порицала сына. Поэтому мне и пришлось отказаться от места. Подобные дети не умеют хранить наследия предков и не поддаются увещеваниям своих учителей и друзей. Мне только жаль, что у этого мальчика сестры, каких редко встретишь на свете!
– В семье Цзя тоже есть три чудесные девушки, – заметил Лэн Цзы-син. – Старшая дочь господина Цзя Чжэна, по имени Юань-чунь, за мудрость и благочестие, добродетели и таланты взята в императорский дворец. Вторая барышня, по имени Ин-чунь – дочь господина Цзя Шэ и его наложницы, третья барышня, по имени Тань-чунь, родилась от наложницы господина Цзя Чжэна; а четвертая барышня, имя которой Си-чунь, приходится родной сестренкой господину Цзя Чжэню из дворца Нинго. Старая госпожа Цзя очень любит своих внучек, они у нее в доме живут и учатся, и, как я слышал, это неплохие девочки.
– В семье Чжэнь существует странный обычай, – вставил Цзя Юй-цунь. – Там все имена девочкам дают по тем же правилам, что и мальчикам, и не пользуются такими пышными словами, как «Чунь» – «Весна», «Хун» – «Красный», «Сян» – «Благоухание», «Юй» – «Яшма». Не пойму, как попал такой банальный обычай в семью Цзя!
– Вы не совсем правы, – возразил Лэн Цзы-син. – Старшая барышня родилась в первый день Нового года, с которого начинается весна, поэтому ее и назвали Юань-чунь – Начало весны, а потом и в именах остальных дочерей стало встречаться слово «чунь». На других членов семьи этот обычай не распространяется. Приведу вам доказательство: ведь жену вашего хозяина господина Линя – родную сестру гунов Цзя Шэ и Цзя Чжэна – дома звали Цзя Минь. Если сомневаетесь, вернитесь домой и справьтесь!
– Совершенно верно! – воскликнул Цзя Юй-цунь, всплеснув руками. – Мою ученицу зовут Дай-юй. Я замечал, что иероглиф «минь» она произносит как «ми», а при написании сокращает его на одну-две черты, и меня всякий раз охватывало недоумение. Теперь, когда я услышал ваш рассказ, все сомнения разрешились. Сейчас меня не удивляет, что речь и манеры у моей ученицы совсем не такие, как у других девочек! Я давно предполагал, что мать ее из знатного рода, иначе у нее не могла бы родиться такая дочь. Раз она принадлежит к роду Жунго, то тут все ясно. Жаль только, что мать ее в прошлом месяце скончалась.
– Ведь это была самая младшая из трех сестер старшего поколения, – сокрушенно вздохнул Лэн Цзы-син. – И та умерла. Интересно, кому достанутся в жены сестры младшего поколения?
– Да, интересно, – согласился Цзя Юй-цунь. – Но если не считать сына господина Цзя Чжэна, что родился с яшмой во рту, а также его малолетнего внука, есть ли у них еще мальчики? Есть ли хоть один сын у Цзя Шэ?
– После Бао-юя наложница господина Цзя Чжэна родила ему еще одного сына, – проговорил Лэн Цзы-син, – но я о нем ничего сказать не могу. Таким образом, пока у господина Цзя Чжэна два сына и один внук, а что будет дальше, судить невозможно. Что же касается Цзя Шэ, то у него тоже есть сын по имени Цзя Лянь. Сейчас ему двадцать лет, и вот уже четыре года, как он женат на Ван Си-фын – племяннице жены господина Цзя Чжэна. Этот Цзя Лянь купил себе должность, но служебными делами не интересуется, живет в доме господина Цзя Чжэна и помогает ему по хозяйству. А когда он женился, все в доме от мала до велика стали восхищаться его женой, и Цзя Ляню пришлось уступить ей первенство. Жена его красива, бойка на язык, ловка и находчива – даже среди мужчин редко встречаются такие.
– Вот это еще раз подтверждает, что я не ошибся, – улыбнулся Цзя Юй-цунь, выслушав Лэн Цзы-сина. – Я уверен, что люди, о которых мы только что говорили, явились в мир либо как носители духа «добра», либо как носители духа «зла».
– Пусть добрые будут добрыми, а злые – злыми, – произнес Лэн Цзы-син, – не нам об этом судить. Давайте лучше выпьем по чашке вина!
– Я уже осушил несколько чашек, пока мы беседовали, – ответил Цзя Юй-цунь.
– Ничуть не сомневаюсь, – засмеялся Лэн Цзы-син. – Когда болтаешь о чужих делах, вино пьется особенно легко. Но что мешает выпить еще?
– Уже поздно, как бы не заперли городские ворота, – проговорил Цзя Юй-цунь, взглянув на окно. – Пойдемте вместе в город и дорогой продолжим разговор.
Оба встали и рассчитались за вино. Но едва они собрались уходить, как позади услышали возглас:
– Брат Цзя Юй-цунь, поздравляю. Я пришел сообщить тебе радостную весть.
Цзя Юй-цунь обернулся… Если вас интересует, кого он увидел, прочтите третью главу.
Глава третья, в которой речь пойдет о том, как Линь Жу-хай через своего шурина пристроил учителя и как матушка Цзя жалела свою осиротевшую внучку
Обернувшись, Цзя Юй-цунь увидел, что перед ним стоит не кто иной, как Чжан Жу-гуй – его бывший сослуживец, который одновременно с ним был снят с должности. Уроженец этой местности, Чжан Жу-гуй жил сейчас дома. Недавно он узнал, что в столице утверждено ходатайство о восстановлении в должности всех уволенных чиновников, и, случайно встретившись с Цзя Юй-цунем, поспешил высказать ему свою радость.
Они поздоровались, и Чжан Жу-гуй рассказал Цзя Юй-цуню все, что ему было известно. Обрадованный Цзя Юй-цунь, поболтав с ним, поспешил распрощаться, ибо ему не терпелось поскорее вернуться домой.
Лэн Цзы-син, слышавший весь их разговор, тотчас же посоветовал Цзя Юй-цуню попросить Линь Жу-хая, чтобы тот разрешил ему отправиться в столицу и дал рекомендательное письмо к Цзя Чжэну.
Цзя Юй-цунь прибежал домой и, схватив правительственный вестник, удостоверился, что Чжан Жу-гуй был прав.
На следующий день он отправился к Линь Жу-хаю, чтобы посоветоваться с ним.
– Счастливое совпадение, – сказал Линь Жу-хай. – Моя жена недавно покинула мир, и теща, которая живет в столице, обеспокоенная судьбой моей дочки, прислала за ней лодку. Девочка еще не совсем поправилась и пока живет у меня, но в ближайшее время я намереваюсь отправить ее в столицу. Удостоившись ваших наставлений, я до сих пор не имел возможности вас отблагодарить. Неужели я теперь не окажу вам услугу?! Откровенно говоря, все это я обдумал давно и заготовил рекомендательное письмо для вас к моему шурину. Если только он сумеет вам помочь, я буду рад, что исполнил свой долг. О расходах вам незачем беспокоиться – я сообщил о них в письме к шурину.
Цзя Юй-цунь низко поклонился, и слова благодарности долго не сходили с его уст.
– Нельзя ли мне узнать, какой пост занимает ваш высокий родственник? – поинтересовался он. – А то, пожалуй, при своей грубости я не осмелюсь ему представиться!
– Уж если говорить о моем родственнике, то он принадлежит к той же семье, что и вы, почтенный брат, – улыбнулся Линь Жу-хай, – ведь он внук Жунго-гуна. Старший брат моей жены имеет звание полководца первого класса, – его зовут Цзя Шэ, по прозвищу Энь-хоу. Второй брат жены – Цзя Чжэн, по прозвищу Цунь-чжоу, занимает должность внештатного лана в ведомстве работ. Он скромен и добр, не в пример другим богатым бездельникам, и по характеру во многом напоминает деда. Только поэтому я осмеливаюсь побеспокоить его своей просьбой. Если бы я этого не сделал, я запятнал бы себя и оскорбил вас.
Теперь Цзя Юй-цунь окончательно убедился, что Лэн Цзы-син был прав, и снова поблагодарил Линь Жу-хая.
– Дочь моя уезжает во второй день следующего месяца, – сказал Линь Жу-хай. – Не хотите ли вы отправиться вместе с нею? Разве это не будет удобнее для вас?
Цзя Юй-цунь был доволен и кивал головой. Затем Линь Жу-хай занялся сборами в дорогу, а Цзя Юй-цунь только принимал все, что ему предлагали.
Ученице ни за что не хотелось покидать родной дом, но бабушка настоятельно требовала, чтобы она приехала, да и сам Линь Жу-хай убеждал дочь:
– Мне уже за пятьдесят, и снова жениться я не собираюсь. Ты еще мала, много болеешь, у тебя нет матери, которая занималась бы твоим воспитанием, и нет сестер, которые могли бы за тобой ухаживать. А там возле тебя будет бабушка, двоюродные сестры, да и у меня хлопот станет меньше. Почему ты не хочешь ехать?
Выслушав отца, Линь Дай-юй в слезах поклонилась ему на прощание, вместе со своей кормилицей и несколькими пожилыми женщинами-служанками, присланными за нею из дворца Жунго, села в лодку, и они отправились в путь. Цзя Юй-цунь следовал за нею в отдельной лодке, в которой, кроме него, находилось еще двое мальчиков-слуг.
Прибыв в столицу, Цзя Юй-цунь первым долгом привел в порядок парадную одежду и, захватив с собой визитную карточку, на которой значилось «родной племянник», в сопровождении слуги отправился к воротам дворца Жунго.
В это время Цзя Чжэн уже успел прочесть письмо зятя и немедленно приказал просить Цзя Юй-цуня.
Величественная внешность и изысканная речь Цзя Юй-цуня произвели на Цзя Чжэна благоприятное впечатление. Цзя Чжэн, во многих отношениях унаследовавший характер своего деда, больше всего уважал людей ученых, и даже с низшими по званию был вежлив и обходителен, стараясь помогать им в затруднительных случаях; к тому же Цзя Юй-цуня рекомендовал зять, поэтому Цзя Чжэн принял его с особенной любезностью и приложил все усилия, чтобы помочь ему. На первом же приеме у императора он добился восстановления Цзя Юй-цуня в должности. Не прошло и двух месяцев, как Цзя Юй-цунь получил назначение в область Интяньфу, попрощался с Цзя Чжэном и, выбрав счастливый для отъезда день, отбыл к месту службы. Но об этом мы здесь рассказывать не будем.