Швейцар в шитой золотом ливрее преградил ему дорогу.
– Тут только для господ… – начал было лакей, но под взглядом гура умолк и с поклоном раскрыл перед ним дверь.
Половой в изумлении также раскрыл было рот при виде необычного посетителя, но тут же склонился и провел Сабсана в зал. Странный клиент уселся за столик в нише. Половой принес вина и зажег канделябр. Сабсан огляделся.
В центре зала журчал фонтан. Столики располагались в глубине грота и пока пустовали. Кроме невнятного бормотания со стороны кухни никаких звуков тут не слышалось, и казалось, что ресторан замер в вечной спячке. Сабсан не спеша выпил свое вино и поманил полового. Внезапно сонные лакеи проснулись. В зале возникла невероятная суета. Половые начали перетаскивать и сдвигать столы возле фонтана. Из взволнованных переговоров челяди, где часто повторялось имя Сытов – «Сытов приехал, Сытов гуляет», – становилось понятно, что приехал некто, кого здесь знают и к кому относятся с почтением. Сабсан спросил у лакея, который подливал ему вина:
– Что у вас за суматоха?
– Заводчик Сытов с компанией. Скуп. В обычное время от него и пятака на чай не получишь, а когда гуляют – сотнями сорят, – ответил лакей и, побежав к остальным, добавил на ходу:
– Сегодня, кажись, гуляют…
Огромный бородач в окружении свиты из господ и дам важно прошествовал в центр зала. Лакеи выстроились и замерли в поклоне, ожидая, когда гость усядется. Сытов занял кресло во главе стола. После него стали рассаживаться остальные. К бородачу вышел сам хозяин заведения – француз Растен.
– Бон суар, дорогой гость. Я и мои люди контан ву вуар, – запричитал хозяин, мешая русскую речь с французскими словечками. – Сегодня смею предложить пур ву дичь! Нам из Вологды доставили рябчиков ростом с гуся. И вкус… – Француз защелкал языком и закатил глаза.
– Какая дичь?! – загремел Сытин. – Я слыхал, вам осетров с Каспия навезли.
Прикажи, чтобы осетра несли. И чтоб шельмы на кухне не резали, а тащили целиком. Мы сами нарежем. Осетра, хрена и выпивки! Вашей французской кислятины не смей подсовывать. Мужикам водки, а дамам хереса.
Француз с поклоном удалился. К столу потянулись лакеи с подносами.
Огромный стол быстро наполнялся вазами и блюдами. Сытов сразу опрокинул в себя несколько лафитников. Он ел, пил и громко разговаривал. Часто за столом у фонтана слышался гогот мужчин и томные голоса дам. Неожиданно Сытов встал во весь свой гигантский рост и, оглядев зал, грозно крикнул:
– Где Варька? Цыгане где?
Музыканты словно ждали, когда о них вспомнят. Кто со скрипкой, кто с гитарой, они ворвались в зал, цыганки с ходу затянули хоровую. Но Сытов прервал песню:
– Варьку мне!
Из грота не вышла, а выплыла молодая цыганка и, махнув платочком Сытову, тихо сказала:
– Тут я, соколик мой. Больно ты сегодня грозен.
И хоть говорила она почти шепотом, Сабсан не только услышал, но и почувствовал каждое произнесенное ею слово. Гур мгновенно узнал ее. Девушка с миниатюры и цыганка Варя имели одно лицо.
Варя запела. Сперва без музыкантов. Потом вступила скрипка, за скрипкой гитары и бубен. Хор поддержал припев. Молодые цыганки затеяли вокруг Вари танец. Юные гибкие тела двигались в ритме, веками отшлифованном этим древним народом. Цыганки были хороши, но Сабсан не сводил глаз с Вари. Не сводил глаз с Вари и Сытов. Девушка пела, и ее бархатный голос обволакивал и ласкал. Каждому казалось, что она обращается именно к нему.
А еще казалось, что в ней соединены необычайная доступность кокетки и ледяной холод королевы. И это сочетание сводило мужчин с ума. Допев, Варя огляделась и увидела Сабсана. Сначала бархат ее глаз выразил изумление. Затем она сделала несколько шагов к его столику.
– Ты кто?
Гур встал и поклонился. Варя рассмеялась. Она смеялась так озорно и так заразительно, что Сабсан, вместо того чтобы обидеться, тоже улыбнулся. Тут его заметил Сытов. Лицо купца налилось кровью.
– Кто пустил? Убрать!
Лакеи подлетели к Сабсану, но от его взгляда попятились назад. Тогда встал Сытов и, грозно сжав кулаки, двинулся к столику Сабсана. Но сделав несколько шагов, поскользнулся и упал. Варя снова залилась смехом. Сытова подняли. Он отряхнулся, проворчал что-то и, не глядя в сторону предмета своего гнева, подошел к Варе.
– Сейчас тут гуляем, а потом ко мне, – после чего достал сотенную и вложил Варе за лиф. – Всю ночь мне петь будешь, озолочу…
– Хозяин – барин, – улыбнулась Варя и кивнула музыкантам. Те заиграли танец.
Сабсан подозвал полового, расплатился и вышел. Обида жгла ему грудь. Он шел домой и ничего, кроме лица Вари, не видел. Отомкнув свой флигель, словно заведенная кукла, затопил печь, уселся на ковер, поставил перед собой портрет Вари и уставился на него. На груди вновь потеплело. Гур вспомнил про покупку.
Достал фигурку и, разворачивая шелк платка, ощутил под пальцами горячий металл.
Тогда он выставил свои фигурки, создав из них треугольник, а новую поставил в центр. Запалив свечу, поджег на ней маленькую веточку. Красноватый дым начал заполнять комнату. Из него возник малыш, который протянул ручонки к Сабсану и произнес три слова: «Папа, спаси маму». Повторив просьбу три раза, опустил руки и добавил: «Папа, я найду твой камень». И тут видение исчезло.
Гур резко поднялся и, не надевая шубы, бросился на улицу. Он бежал туда, где оставил Варю. Бежал, не обращая внимания на снег, по которому скользил мех его обуви, на ветер, что пронизывал и трепал его волосы, на мороз, который к ночи стал крепким.
Кавалькада коней с гогочущими седоками пронеслась мимо. В последних санях Сабсан заметил Сытова и Варю. Заметил и замер, но только на секунду. Варя и Сытов не видали его.
– Погадай мне, Варенька, – попросил в этот момент купец.
– Что ты хочешь услышать? – рассмеялась Варя.
– Расскажи мне, какой я есть. Опиши мою душу, – бахвалился Сытов.
Варя поглядела на него. Улыбка сошла с ее губ. Глаза девушки стали суровыми и пронизывающими.
– Ты вправду этого хочешь? – протянула она с сомнением.
– Конечно, хочу. Иначе не стал бы просить, – ухмыльнулся Сытов.
– Я ведь скажу правду. А она тебе не понравится…
– Мне правда о себе не понравится?! – изумился купец.
Варя снова расхохоталась, затем обволокла гуляку своим волшебным взглядом и тихо сказала:
– Ты жаден и жесток. Сегодня потратишься, потом три дня спать не будешь.
– Я жаден? – взревел Сытов.
– Родной брат будет тонуть, ты его без платы не вытащишь. Хотел про себя послушать, соколик мой, так слушай… – Варя замолчала и укрылась платком.
– Дрянь! Шлюха! – закричал Сытов и, подхватив Варю, выбросил ее из саней.
Девушка покатилась по снегу. Сытов, не оглядываясь, поскакал дальше.
Сабсан бежал сзади. Он подхватил Варю и, подняв ее, проводил тяжелым взглядом санки с купцом.
Тройка вынесла Сытова на набережную. На резком повороте сани наклонились, и огромную тушу купца выбросило на лед. Несколько секунд он скользил, пока страшный удар о фонарный столб не прекратил это скольжение. Шапка Сытова отлетела, и из виска на белый снег брызнула темная тягучая кровь.
Сабсан шел по городу, прижимая к себе Варю. Девушка не приходила в сознание. Иногда она стонала от боли. Рука цыганки странно свисала, и Сабсан старался ее руку поддержать.
– Потерпи, милая, скоро не будет больно. Руку мы вправим, а лучи башни Ригден Джапо вылечат тебя. Жар царского камня вернет тебе силы, а отвары Тибета помогут забыться.
Дрова в печи флигеля не успели догореть, в комнатке сохранилось тепло.
Сабсан уложил цыганку на постель. Острым кривым ножом срезал рукав ее платья, взял девушку за кисть и, нажав коленкой в плечо, сильно дернул. Рука встала на место. Варя вскрикнула и снова потеряла сознание. Уложив девушку и накрыв ее своей шубой, Сабсан приготовил отвар из тибетских трав в большой фарфоровой пиале и, приподняв цыганке голову, влил ей несколько капель. Варя закашлялась и открыла глаза.
– Где я?
– Под доброй крышей…
– Кто ты? – Варя оглядела Сабсана, изучая его лицо.
– Я Сабсан, сын гор. Спи. Мое лекарство уже лечит тебя.
Цыганка улыбнулась и закрыла глаза. Гур уселся у ее ног и задул свечку. От пламени в печи плясали тени бронзовых фигурок Таши-Лам. Сабсан протянул над ними руку, повернул ладони вниз и спросил:
– Я исполнил просьбу мальчика?
– Ты исполнил просьбу Царя. Отправляйся в мир снов. Мы придем в твой сон и научим будущему, – услышал он.
Дрова в печи медленно догорели, и комната погрузилась во тьму.
Утром Сабсан зашел в прачечную. Ван Си Кин сидел в своем кабинете. Гур учтиво ему поклонился.
– Я пришел поговорить с тобой, хозяин.
– Я чувствовал, ты не простой работник и скоро покинешь меня, – грустно проговорил Ван Си Кин. – Ведь ты пришел, чтобы сообщить мне это?
– Хозяин, твое имя Си Кин, такое имя дается лишь тем, кто ищет свет. Я оставлю тебе на память фигурку Таши-Ламы. Вчера мне Боги подарили другую. Эта фигурка принесет покой и счастье в твой дом.
– Я поступил с тобой подло, а ты награждаешь меня.
– О какой подлости ты говоришь? – не понял Сабсан.
– Я пожадничал и предложил тебе меньше, чем ты стоишь. – Ван Си Кин встал и поклонился Сабсану.
– Ты раскаялся, а это самая большая награда для меня. Помни, на свете нет зла, а есть только незнание добра. Сегодня ты совершил маленький шаг к этому знанию.
– Что я могу сделать для тебя?
– Ты и так многое сделал. Дал мне кров и работу…
– Мне стыдно за мою жадность. Чем мне искупить ее?
– Разреши мне и моей невесте день или два побыть в твоем флигеле, пока мы не найдем другого жилья.
– У тебя есть невеста? – удивился Ван Си Кин.
– Вчера Ламы Тибета вручили мне ее. Они ждут от нас сына.
– Ты и впрямь не простой гур. Сан Хи это поняла сразу.
– Твоя Сан Хи умная и красивая. Береги ее, – улыбнулся Сабсан. – Я только наполовину гур. Моя мать была калмычкой.
– Ты можешь жить в моем флигеле сколько захочешь, – позволил Ван Си Кин и добавил:
– Мне не жалко.
Когда Сабсан вернулся, Варя уже проснулась. Она оглядела его и рассмеялась:
– Я тебя помню.
– Как ты можешь меня помнить, если была без памяти? – вздохнул он.
– Я вижу не только глазами, но и душой. Я тебя помню. Ты сидел в ресторане. Потом спас меня. А теперь я, спасенная, очень хочу есть.
– Это значит, что ты поправилась, – пояснил Сабсан и пошел к двери.
– Ты куда? – нахмурилась Варя.
– Надо открыть дверь. Женщина хозяина прачечной несет нам еду.
– Откуда ты знаешь?
– Я вижу не только глазами…
Он открыл дверь, и вместе с морозным паром в комнату вошла АН Сан Хи с подносом. На нем в больших фарфоровых мисках дымились бобы вперемешку с мясом.
Сабсан поблагодарил женщину. Та чинно поклонилась и ушла. Он взял палочки и начал есть.
– Присоединяйся, что смотришь?
– Я никогда не ела палочками.
– Это просто. Смотри: зажимаешь палочки двумя пальцами, а третий – между.
Вот так.
Сабсан легко управлялся со своим блюдом. Варя тоже попробовала. Сначала у нее получалось неважно, но вскоре она освоилась.
– А я знаю, что было и что будет.
– Я тоже знаю, что будет, – улыбнулся Сабсан.
– И что же будет?
– Ты родишь мне сына.
Он сказал это совершенно серьезно, и Варя покраснела.
– Прямо сейчас?
– Не смейся. Это не я придумал. Это воля богов.
– Твои боги велели тебе найти меня? – Варя удивленно поглядела на Сабсана.
– Да, они подарили мне твой портрет. И сказали, где тебя найти. А наш сын просил спасти тебя.
– Подожди, я сейчас погадаю. Варя закрыла ладонями глаза и затихла. Потом вдруг рассмеялась.
– Чему ты смеешься?
– Я увидела моего мужа. Но он был одет как щеголь, и я сперва не признала в нем тебя. Но это был ты. Если тебя нормально одеть, ты красивый… – Варя вдруг замолчала, и глаза ее стали печальными.
– Что с тобой? Тебе не нравится еда АН Сан Хи? – забеспокоился Сабсан, заметив перемену в настроении девушки.
– Нет, я почувствовала смерть. Где-то рядом была смерть. Ты знаешь где? – Варя ждала ответа.
– Твой купец умер, – сообщил гур.
– Это ты убил его?
– Я возненавидел его, и он умер, – признался Сабсан.
– Мне с тобой страшно. Я не могу убить. Я могу напустить на человека тоску, но убить не могу.
– Сытов не хотел познать великий Свет. Его убил не я, а сила Ригден Джапо.
Я только подумал, что ненавижу его, а Ригден Джапо лишил его жизни. И я знаю, почему он это сделал.
– Ты знаешь, почему твой бог убил человека? – удивилась Варя.
– Да, знаю.
– Скажи мне.
– Потому что он обидел мать Царя.
– Но я еще ничья мать.
– Сейчас ты ею станешь.
Сабсан обнял Варю и понес ее на свое ложе. Свеча, стоявшая в подсвечнике на ковре, внезапно вспыхнула, и комнату стали заполнять красноватые клубы пара.
Из них возникли цветы лотоса и перемешали реальность близости мужчины и женщины с миром сказок и мифов.
* * *
Слава заложил листок фотографией Лены и поглядел на часы. Часы показывали восемь десять. Он читал компьютерный набор романа Каребина уже два часа, но больше на чтение у старшего лейтенанта времени не было. Пора собираться на службу.
Прошлый день Синицын по привычке начал с Гороховского переулка. Однако на этот раз пришел к Маше Барановой не с пустыми руками. В кармане следователя лежала чистая дискета, и он, попросив у хозяйки разрешения воспользоваться компьютером-покойного, переписал на нее роман. На работе секретарша начальника Управления Тоня Самойлова за день распечатала его на своем допотопном принтере.
Теперь следователь Синицын имел возможность изучать «рукопись», не беспокоя вдову. Он собирался заняться этим вечером перед сном. Но вчера Вера Сергеевна уехала к подруге на дачу, и Слава позвонил Шмелевой. Неудачное предыдущее свидание требовало нормального завершения, и он доказал, что не зря носит погоны.
Лена, чтобы не волновать родителей, всегда ночевала дома. Посадив удовлетворенную подругу на такси, Синицын вернулся, лег в теплую после их бурного свидания постель и взял в руки текст. Он решил одолеть труд писателя, чтобы исключить литературную деятельность убитого из возможных мотивов преступления. Но глаза молодого человека в начале первой же страницы дали муть, а в конце ее крепко закрылись. Однако в мозгу старшего лейтенанта зафиксировалось незавершенность дела, и в шесть утра он проснулся. Сначала события из далекого прошлого никак не вписывались в его интересы, но скоро Слава романом заинтересовался, вовсе забыл свою серьезную профессиональную задачу и увлекся чтением, как ребенок. Необходимость прервать процесс его даже огорчила. Завтракать без матери Славе не хотелось, и хоть его раздражала ее постоянная забота – «Пусик, съешь котлетку, Пусик, выпей молочка», – без нее оказалось тоскливо. Синицын проглотил стакан холодного кефира и вышел из дома.
В кабинете подполковника Грушина старший лейтенант произнес несколько общих слов, изобразив отчет за вчерашний день и, получив безразличное поощрение заученной фразой «Работай, Слава, работай», вернулся к своему столу.
Михаил Прохорович Грушин по прозвищу Электрик, поскольку считалось, что ему «все до лампочки», в дела своих подчиненных старался вникать поменьше. Он даже на белый свет глядел, прищурившись, словно на прожектор. Все, что он видел, ему доставляло неудовольствие. Подчиненные знали, что в последнее время шеф был особенно не в духе. Подполковник недавно купил новую квартиру, в которой имелись лишь одни стены, и мучился проблемами ее отделки. Квартира Грушина вовсе не вдохновляла, и занимался он ею лишь ради супруги – огромной, с мощными формами бабы, служившей начальником средней руки в налоговой инспекции.
Оживлялся начальник райотдела только при виде пива и воблы. Все остальные блага земного бытия он принимал безрадостно и фатально. Но несмотря на брезгливое безразличие подполковника к делам служебным, после посещения его кабинета Синицын чувствовал вину. Со дня убийства шла третья неделя, а он ничего путного пока не нашел.