Западня для леших - Иван Алексеев 7 стр.


– Пулю между глаз ему вогнал, – пожал плечами Михась.

– Мудрый поступок, одобряю! Ну, до встречи, – он поднес ладонь к берету и бесшумно исчез, словно растворился среди яблонь.

Когда Фрол ушел, Желток, слегка обидевшийся на «сухопутного», хотя это была лишь констатация факта, проворчал:

– А вот я с некоторых пор… Катька, заткни уши!.. не люблю особников.

– Кто ж их любит-то? – поддержал друга Разик, испытывавший глухую ревность к бойцам особой сотни, при которой служила Катька, и не без основания полагавший, что многие особники увивались за девушкой.

– Да нет, – возразил Михась. – Фрол – человек замечательный и боец, каких мало. Я вслед за ним во флагманскую морскую пехоту Дрейка пришел на все готовое. Там после «храброго сержанта Фроула Русса» (Михась произнес эти слова по-английски) у всех нас, его земляков-руссов, была такая репутация, что хоть в испытательных состязаниях не участвуй: и так высший балл поставят. Но не только за силу и ловкость его ценили, а за честность в жизни и надежность в бою. Есть такое понятие: солдатская справедливость. Вот Фрол – он очень справедливый… И особник Лось – тоже замечательный товарищ. Мы когда на нашем корабле в Англию шли, я многому у него научился.

– Ладно тебе, Михась, – поморщился Желток. – У тебя всегда все честные, справедливые и замечательные. Ты еще скажи, что те три рожи (Желток имел в виду особников в черных личинах, или, по-иноземному, – масках), которые нас на рубеже во время двухсотверстного перехода смертным боем били, тоже по-честному поступали!

– Ну, вообще-то, не они нас, а мы их в итоге на том проклятом пригорке размазали в тонкий слой, – уклончиво ответил Михась.

Катька хотела было встрять в разговор старших по возрасту и званию, чтобы поддержать брата, но, слава Богу, ей не удалось нарушить приличия и субординацию. Ветви яблонь вновь бесшумно раздвинулись, и в этом укромном некогда уголке, сейчас все более и более напоминавшем проходной двор, возник новый персонаж, а именно командир отряда Дымок собственной персоной.

– Здорово, орлы!

– Здрав будь, сотник!

– Вольно, бойцы, садитесь, – ласково произнес Дымок. – Как настроение?

– Готовы к выполнению любого задания командования, – ответил за всех Разик.

– В этом не сомневаюсь. А кроме службы, что на сердце лежит?

– Кроме службы в сердцах наших живет еще любовь к начальству, – с явно преувеличенной серьезностью и излишним пафосом произнес Желток.

– Достойное чувство, – усмехнулся Дымок. – Но проявить его в полной мере вам сейчас не удастся, ибо я отвлеку вас всего лишь на минуту.

Сотник вовсе не обиделся на реплику подчиненного, он хорошо знал независимый нрав и острые языки этой троицы. Когда Дымка только произвели в десятники и поручили командовать учебным отрядом, в котором служили Михась, Разик и Желток, еще не получившие тогда звания строевых бойцов, он не раз лично сталкивался с их проделками. Получив свою первую командирскую должность, Дымок стал слегка, самую чуточку, важничать перед юными дружинниками, частенько с умным видом вещая им свысока прописные истины, за что и поплатился. Однажды ночью троица намазала льняным маслом забор на полосе препятствий, и утром, когда Дымок попытался продемонстрировать своему учебному отряду, как надо преодолевать данное препятствие… Но выходки друзей были умными и необидными и никогда не переходили грани, за которой шутка превращается в издевку.

– Так вот, кстати, о любви, – продолжил Дымок. – Михась, должен тебе сообщить, что вопрос о возможности твоей женитьбы на леди Джоане еще не решен. Наберись терпения и жди.

Дымок, конечно же, мог сообщить Михасю сию весть еще сегодня утром, перед тем как они отправились в царский дворец. Но он этого не сделал, и совсем не потому, что забыл. Будучи начальником отряда, сотник считал, что не стоит расслаблять и отвлекать от службы одного из лучших своих бойцов. Какая может быть любовь, когда задача похода не выполнена? – так думал Дымок до сегодняшнего вечера с суровой твердостью настоящего командира. Но один-единственный взгляд княжны Настасьи перевернул душу отважного витязя, и он, расставшийся с княжной всего-то час назад и уже не находивший себе места от тоски и желания снова встретиться с ней, вдруг с щемящим сочувствием подумал о том, что же должен ощущать Михась, оставивший любимую девушку за тридевятью землями, за синим морем.

– Спасибо, брат сотник, – просто ответил Михась, чувствительно пнув под столом Желтка, который уже открыл было рот, чтобы прокомментировать услышанное в связи с предыдущими событиями.

– Ну, отдыхайте, бойцы, пока возможность есть.

Дымок хотел было сказать о сложности выполняемой задачи, о необходимости постоянной бдительности и боевой готовности, но вовремя остановился. Сотник знал, что как только обстановка станет критически опасной и события начнут развиваться стремительно и неудержимо, и Михась, и он сам, и все остальные бойцы оставят в стороне все личные чувства и переживания, даже самые сокровенные, и будут действовать четко и самоотверженно, как их и учили с самого детства.

Дымок широко улыбнулся всем присутствующим, подмигнул Катьке и почти так же бесшумно, как Фрол, исчез за деревьями, окружавшими полянку.

Друзья некоторое время сидели молча. Желток нарочито демонстрировал обиду, всем своим видом показывая, что Михась пнул его слишком больно и абсолютно незаслуженно.

– Мне вот что любопытно, – задумчиво произнес Разик. – Почему это вся дружина Лесного Стана озабочена только одним вопросом: о чувствах Михася к леди Джоане? А то, что я тоже, к примеру, влюблен, – он бросил красноречивый взгляд на Катьку, – почему-то никого не волнует!

– Ну, ты, Разик, даешь, – пожал плечами Желток. – Во всех русских сказках содержится мечта о принцессе из тридевятого царства. Вот все Михасю и сочувствуют, ибо он воплощает своим примером всеобщую мечту. Хотя нет, о заморской принцессе повествует только половина сказок. В остальных русская девушка мечтает об иноземном принце. Правда, Катерина?

Катька засмеялась, Разик насупился.

– Да мы этих самых принцев в заморщине как траву косили – налево и направо! Правда, Михась?

– Твоя правда, Разик, – поддержал друга Михась, хотя, конечно, насчет «травы налево-направо» было преувеличением, и слегка смягчил формулировку: – Уж наши-то дружинники никакому иноземному витязю ни в чем не уступят, и даже, пожалуй что, еще и превзойдут. А ты как считаешь, Катерина?

– Я девушка молодая, мне еще рано о таких вещах рассуждать, – с притворной скромностью потупила взор Катька. – И вообще, я, как и вы, в боевом походе участвую и одним лишь рвением к службе преисполнена.

– Ладно, братцы, – со вздохом произнес Разик. – Посидели, поговорили, теперь и в расположение отряда возвращаться пора.

Они медленно, наслаждаясь каждой минутой отдыха, прошли через яблоневый сад, вышли на обширный двор перед усадьбой, поросший густой зеленой травой, чистый и ухоженный.

Здесь уже вовсю кипела жизнь, перемещались пешие и верховые, им навстречу строевым шагом проследовала дежурная смена караула в полном вооружении во главе с разводящим. Трое друзей и Катька, как и положено, приветствуя караул, тоже перешли на строевой шаг, отдали честь. Недалеко от блокгауза, в котором располагалась их сотня, Михася окликнули. Друзья обернулись. К ним от отдельно стоящей избы, впрочем, также больше похожей на блокгауз, в которой располагался штаб особой сотни, бежал особник Лось, тот самый, который сопровождал Михася во время его поездки в Англию.

Желток, глядя на приближающегося к ним особника, саркастически хмыкнул и вполголоса произнес:

– Мне почему-то кажется, что сейчас нам по большому секрету будет поведана сногсшибательная новость о том, как в недрах монастырских архивов все еще не может решиться вопрос о браке храброго дружинника Михася и прекрасной леди Джоаны.

– Здорово, бойцы! – радостно поприветствовал их особник.

– Здорово, брат особник! – последовал дружный ответ.

– Хочу тебя, Михась, поздравить с благополучным возвращением из заморщины. В Стане-то нам встретиться не довелось, я сам на задании был.

– Спасибо, Лось. Твои уроки, что ты мне на корабле нашем давал, когда мы вместе в Англию шли, мне сильно пригодились впоследствии.

– На здоровье, брат. Да, и еще у меня для тебя есть важное сообщение, твоих личных дел касающееся… – начал было особник.

– Подожди, Лось, – перебил его Михась, видя, что Желток уже собирается съязвить, а Разик, невзлюбивший особников еще больше с тех пор, когда Катьку приписали к особой сотне, тоже собирается к нему присоединиться. – Давай отойдем в сторонку.

– Да у меня, собственно, от твоих-то ближайших друзей и сестры секретов нет…

– Давай отойдем, – Михась буквально оттащил особника к стене блокгауза.

Там он молча, с непроницаемым лицом выслушал сообщение Лося, содержание которого ему было заведомо известно, поблагодарил его, пожал руку и вернулся к стоящим в стороне друзьям.

– Ты, Михась, воплощение кротости и доброты к ближним своим, – произнес Желток, и, как это часто бывало, по его тону невозможно было понять: говорит он это в шутку или всерьез.

– За это его все и любят! – гордо парировала Катька.

Они зашли в блокгауз, где их встретил дневальный и передал Михасю приказ явиться к начальнику особой сотни дьякону Кириллу.

– Не смешно, – развел руками Желток.

Михась резко развернулся на каблуках и вышел из блокгауза.

Дьякон Кирилл сам в молодости был лихим бойцом, а затем по причинам, известным весьма узкому кругу из числа руководителей Лесного Стана, ушел в лесной монастырь. Но через некоторое время после принятия духовного сана он был призван возглавить особую сотню. В том, что монах командовал людьми военными, не было ничего удивительного, ибо так издревле повелось на Руси, что в ряды православного воинства на святое дело защиты родной земли всегда вставали витязи в монашеском одеянии, и многие монастыри становились для врага неприступными крепостями. Кирилл был необыкновенно умен, холодная аналитическая расчетливость сочеталась в нем с удивительным пониманием человеческой натуры, которую невозможно постичь умом, а можно понять лишь сердцем. От пристального взгляда его глаз не ускользало ни малейшее движение души собеседника. Но вместе с тем он решительно и сурово ломал людям судьбу и карьеру или посылал их на верную смерть, если того требовали интересы дела. И никто не сомневался, что Кирилл имеет на это право.

Михась вошел в избу, охраняемую по периметру несколькими особниками, по уставу приветствовал дьякона как воинского начальника.

– Здравствуй, Михась! – Дьякон, да еще и особник, мог себе позволить отступить от уставной формы приветствия и назвать бойца просто по имени. – Присаживайся вот сюда, на лавку.

Михась сел, снял берет.

– Должен сообщить тебе, что дело твое в монастырских архивах…

– Извини, отец дьякон, должен тебя перебить, чтобы ты время не тратил понапрасну. Мне уже все сообщили.

– Ну, тем лучше. Я же хочу тебе сказать, что делается проверка столь тщательная для твоего же блага. В нашем тайном Лесном Стане, как ты сам понимаешь, каждый человек – на особом счету. Ты один отряда вражеского немалого стоишь. И потомство твое должно так же умом и силой отличаться. Больных душой и телом триста лет у нас в Стане не было. А европейские роды королевские да графские, когда они на своей же родне жениться начинают, безумием и немощью за полвека под корень подрубаются.

– Все понимаю, отец дьякон.

– Любишь свою принцессу?

– Люблю, – просто ответил Михась.

Дьякон помолчал, а затем произнес то, для чего он, собственно, и пригласил одного из лучших бойцов дружины, который, будучи головным первого десятка первой сотни, призван находиться в авангарде всего отряда и первым грудью встречать любую опасность. От действий авангарда и самого головного зачастую зависит успех боя.

– Может быть, тебе, пока суд да дело, лучше вернуться в тыл? А потом, когда привезешь свою невесту…

Кирилл жестом остановил Михася, который вскочил с лавки, кипя от возмущения, и продолжил:

– Ничего зазорного в моем предложении нет! В Спарте древней, в коей еще святой князь Александр пример для себя черпал, наш Лесной Стан основывая, когда войско отходило, заслоном прикрываясь, в заслон на смертный бой только тех воинов ставили, у которых сыновья уже родились. А неженатые и бездетные молодые спартанцы с войском отступали, чтобы род затем продолжить на благо своей Отчизны. И мы в нашей дружине это правило тоже блюдем, когда возможность есть.

Кирилл помолчал, подождал, пока Михась успокоится.

– И еще вот что хочу тебе честно и прямо сказать, ибо ты только такого обращения и заслуживаешь. Уверен я, что, расставаясь со своей принцессой, обещал ты ей вернуться во что бы то ни стало и лично сообщить весть или радостную, о вечном союзе вашем, или горестную, о вечной разлуке. А для тебя слово твое, долг и честь – всего превыше. И вдруг в бою смертельном ты свое обещание невольно вспомнишь и не о выполнении боевой задачи думать будешь, а о том, как бы себя сберечь?

– Отец особник, – Михась говорил без какого-либо пафоса, спокойно и сурово. – Ты же сам сказал, что долг для меня – всего превыше. В любом бою я только лишь о долге перед Родиной, дружиной нашей и товарищами боевыми думать буду, за них жизнь и отдам. И Джоана меня поймет и простит. Уверен, что она меня таким, какой я есть, и любит, то есть не хитрецом осторожным, а рыцарем отважным. Если доведется мне к ней вернуться, то только так, как мать в той самой Спарте древней сыну своему говорила: со щитом или на щите.

Он смотрел в глаза дьякону, и Кирилл больше не стал ни о чем его спрашивать.

– Ступай, Михась. Прости, коль обидел чем ненароком. Служба такая, сынок.

Михась встал, не говоря ни слова, резким движением поднес ладонь к берету, четко повернулся через левое плечо и вышел из избы.

После ухода Михася Кирилл несколько минут сидел неподвижно, подперев склоненную голову обеими руками. Он по давно укоренившейся привычке прокручивал в памяти и анализировал нюансы только что состоявшейся беседы. Начальник особников и до разговора с Михасем был уверен, что тот даже во имя самой прекрасной любви не будет себя щадить и тем более – прятаться за спины товарищей. Дьякон боялся другого: молодой отважный дружинник, напротив, станет очертя голову кидаться в схватку, чтобы доказать окружающим, что он отнюдь не дрожит за свою шкуру. Взвешенные и спокойные ответы Михася успокоили начальника особой сотни. Кирилл еще раз мысленно похвалил себя за удачный пример из истории древней Спарты, который он привел, чтобы не обидеть собеседника. Этот суровый и жизненно необходимый для существования дружин особого назначения в закрытых городах обычай, когда на верную гибель стараются посылать воинов, уже имеющих сыновей, соблюдался и в Лесном Стане.

Кирилл, как никто другой, хорошо знал всю историю войска леших. Ему было известно, что перед Куликовской битвой князь Дмитрий предлагал воеводе леших поставить всех бойцов Лесного Стана в засадный полк, который из всего русского войска заведомо должен был понести самые незначительные потери. Князь понимал, что одной битвой войны не выиграть. Стоя на вершине небольшого холма на поле Куликовом, проводя военный совет и расставляя полки для предстоящей битвы, Дмитрий, как дальновидный государственный деятель, думал уже и о будущем и хотел сохранить лучшую из лучших своих воинских частей для последующих сражений.

Назад Дальше