– Раковины?
– Ja. Такие раковины; они прилипают к камням, как прилипалы, и их приходится срезать ножом. Так вот, ящерки смотрели на сингалезцев, а сингалезцы думали, что это морские черти. Очень необразованный народ эти сингалезцы и батаки. И говорят мне: там, мол, черти. Ja.
Капитан мощно затрубил в носовой платок.
– Понимаешь, брат, тут уж не успокоишься. Я не знаю, одни ли только мы, чехи, такой любопытный народ, но где бы я ни повстречал земляка, он обязательно всюду сует свой нос, чтобы узнать, что там такое. Я думаю, это оттого, что мы, чехи, ни во что не хотим верить. Вот и я вбил в свою старую глупую голову, что должен рассмотреть этих чертей поближе. Правда, я был выпивши, но нагрузился я потому, что эти идиотские черти не выходили у меня из головы. Там, на экваторе, многое, брат, возможно. Значит, отправился я вечером в этот самый Девл-Бей.
Пан Бонди попытался представить себе тропическую бухту, окруженную скалами и девственным лесом.
– Ну и дальше?
– И вот, сижу я там и зову: тс-тс-тс – чтобы черти вышли. И что ж ты думаешь, вскоре вылезла из моря одна такая ящерка, стала на задние ножки и завертела всем телом. И цыкает на меня: тс-тс-тс. Если бы я не был выпивши, я бы, наверное, в нее выстрелил; но я, дружище, нализался, как англичанин, и вот я говорю: поди, поди сюда, ты, tapa-boy[33], я тебе ничего не сделаю.
– Вы говорили с ней по-чешски?
– Нет, по-малайски. Там, брат, чаще всего говорят по-малайски. Ну, она ничего. Только переминается этак с ноги на ногу и вертится, как ребенок, когда он стесняется. А вокруг в воде было несколько сот этих ящерок, они высунули из воды свои мордочки и смотрят. А я (правда, я был выпивши) тоже присел на корточки и стал вертеться, как эта ящерка, чтобы они меня не боялись. А потом вылезла из воды еще одна ящерка, ростом с десятилетнего мальчугана, и тоже начала так переваливаться. А в передней лапке она держала жемчужницу. – Капитан отпил пива. – Ваше здоровье, пан Бонди. Я был, правда, пьян вдрызг, так вот я и говорю ей: ах ты, хитрюга, ты как будто хочешь, чтобы я открыл тебе эту раковину, ja? Так поди сюда, я ее открою ножом. Но она – ничего, все не решалась. Тогда я снова начал вертеться, словно маленькая девочка, которая кого-то стыдится. И вот она притопала поближе, а я потихоньку протягиваю руку и беру раковину у нее из лапки. По совести говоря, трусили мы оба, это ты, пан Бонди, можешь себе представить; но я был, правда, пьян. Взял я свой нож и открыл раковину; пощупал пальцем, нет ли жемчужины, но там ничего не было, кроме противной слизи – такой слизистый моллюск, что живет в этих раковинах. Ну вот, на, говорю, тс-тс-тс, жри себе, если хочешь. И кидаю ей открытую раковину. Ты бы посмотрел, как она ее вылизывала! Должно быть, для тех ящеров это особенный tit-bit – как это называется?
– Лакомство…
– Да, лакомство. Только они, бедняжки, не могут своими пальчиками справиться с твердыми скорлупками. Да, тяжелая жизнь… – Капитан выпил пива. – Я, брат, потом все обмозговал. Когда ящерки увидели, как сингалезцы срезают раковины, они, вероятно, подумали: ага, они их будут жрать. И хотели посмотреть, как сингалезцы их открывают. Эти сингалезцы в воде здорово смахивают на ящерок, только ящерка умнее сингалезца или батака, потому что хочет чему-нибудь научиться. А батак никогда ничему не научится, разве что воровать, – с горечью добавил капитан ван Тох. – А когда я на берегу звал – тс-тс-тс – и вертелся, как ящерка, они, наверно, подумали, что я большая саламандра, и поэтому не побоялись подойти ко мне, чтобы я открыл им раковину. Вот какие это умные и доверчивые зверьки.
Капитан ван Тох покраснел.
– Когда я с ними познакомился ближе, пан Бонди, я стал раздеваться донага, чтобы быть совсем как они, ну, то есть голым; но им показалось очень странным, что у меня волосы на груди и… всякое такое… Ja.
Капитан провел носовым платком по загорелой шее.
– Но я не знаю, не слишком ли длинно я рассказываю, пан Бонди?
Г.Х. Бонди был очарован.
– Нет, нисколько. Продолжайте, капитан.
– Ладно. Так вот, когда эта ящерка вылизывала раковину, другие, глядя на нее, тоже полезли на берег. У некоторых были раковины в лапах. Как им удалось оторвать их от cliffs[34] своими детскими ручонками, да еще без больших пальцев, это, брат, просто удивительно. Сначала они стеснялись, а потом позволили брать у них из лапок эти раковины. Правда, не все были жемчужницы; так просто, всякая дрянь, никудышные устрицы и тому подобное; но я такие раковины швырнул в воду и говорю: «Э, нет, дети, это ничего не стоит, это я вам своим ножом открывать не буду». Зато когда попадалась жемчужница, я открывал ее ножом и щупал, нет ли жемчужины. А раковины отдавал им вылизывать. К тому времени вокруг сидело уже несколько сот этих lizards и смотрело, как я открываю раковины. А некоторые пробовали сами вскрыть раковину какой-то скорлупкой, которая там валялась. Это, брат, меня и удивило. Ни одно животное не умеет обращаться с инструментами. Что поделаешь, животные – они и есть животные, таков закон природы. Правда, я видел в Байтензорге обезьяну, которая умела открывать ножом такой tin, то есть жестянку с консервами. Но обезьяна, сэр, какое же это животное! Недоразумение одно. Нет, правда, я был поражен. – Капитан выпил пива. – В ту ночь, пан Бонди, я нашел в тех shells восемнадцать жемчужин. Там были крохотные и побольше, а три были величиной с вишневую косточку, пан Бонди. С косточку. – Капитан ван Тох с важностью кивнул головой. – Когда я утром вернулся на судно, я сказал себе: captain ван Тох, это тебе, конечно, только померещилось, сэр; ты, сударь, был выпивши и тому подобное. Но какой толк в рассуждениях, когда у меня в мешочке лежали восемнадцать жемчужин?
– Это самый лучший рассказ, какой я когда-либо слыхал, – прошептал пан Бонди.
– Вот видишь, брат! – обрадованно сказал капитан. – Днем я все это обмозговал. Я приручу и выдрессирую этих ящерок, и они будут носить мне pearlshells[35]. Должно быть, ужас сколько этих раковин там, в Девл-Бей. Ну, вечером я отправился туда снова, но чуточку пораньше. Когда солнце садится, ящерки высовывают из воды свои мордочки и тут и там – словом, по всей бухте. Сижу это я на берегу и зову: тс-тс-тс! Вдруг вижу – акула, то есть только ее плавник торчит из воды. А потом – всплеск, и одной ящерки как не бывало. Я насчитал двенадцать штук этих акул, плывших тогда при заходе солнца в Девл-Бей. Пан Бонди, эти сволочи за один вечер сожрали больше двадцати моих ящерок!.. – воскликнул капитан и яростно высморкался. – Да, больше двадцати! Ясно ведь, такая голая ящерка своими лапками не отобьется от акулы. Я чуть не плакал, глядя на это. Видел бы ты все это, парень…
Капитан задумался.
– Я ведь очень люблю животных, – произнес он наконец и поднял свои лазурные глаза на Г.Х. Бонди. – Не знаю, как вы смотрите на это, captain Бонди.
Пан Бонди кивнул в знак согласия.
– Вот это хорошо, – обрадовался капитан ван Тох. – Они очень славные и умные, эти tapa-boys. Когда им что-нибудь рассказываешь, они смотрят так внимательно, как собака, которая слушает, что ей говорит хозяин. А главное – эти их детские ручонки… Понимаешь, брат, я старый холостяк, и семьи у меня нет… Ja, старому человеку тоскливо одному… – бормотал капитан, преодолевая свое волнение. – Ужасно милые эти ящерки, ничего не поделаешь… Если бы только акулы не пожирали их!.. И знаешь, когда я кидал в них, то есть в акул, камнями, они тоже начали кидать, эти tapa-boys. Ты просто не поверишь, пан Бонди! Конечно, далеко они кинуть не могли, потому что у них чересчур короткие ручки. Но это, брат, прямо поразительно! Уж если вы такие молодцы, ребята, говорю я, попробуйте тогда открыть моим ножом раковину. И кладу нож на землю. Они сначала стеснялись, а потом одна ящерка попробовала и давай втыкать острие ножа между створок. Надо взломать, говорю, взломать, see? Вот так повернуть нож – и готово. А она все пробует, бедняжка… И вдруг хрустнуло, и раковина открылась. Вот видишь, говорю. Вовсе это не так трудно. Если это умеет какой-нибудь язычник – батак или сингалезец, так почему этого не сумеет сделать tapa-boy, верно? Я не стал, конечно, говорить ящеркам, что это сказочное marwel[36] и удивительно, когда это делают такие животные. Но вам я могу сказать, что я был… я был… ну совершенно thunderstruck.
– Ошеломлен, – подсказал пан Бонди.
– Ja, richtik[37]. Ошеломлен. И так это у меня засело в голове, что я задержался там с моим судном еще на день. И вечером опять отправился туда, в Девл-Бей, и опять смотрел, как акулы жрут моих ящерок. В ту ночь я поклялся, что так этого не оставлю. И им я тоже дал свое честное слово, пан Бонди. «Tapa-boys, – сказал я, – captain И. ван Тох обещает вам здесь, под этими огромными звездами, что он вам поможет».
4. Коммерческое предприятие капитана ван Тоха
Капитан ван Тох рассказывал с таким пылом и увлечением, что волосы у него на затылке взъерошились.
– Ja, сэр, я дал такую клятву. С той поры я, брат, не имел ни минуты покоя. В Паданге я взял отпуск и послал господам в Амстердаме сто пятьдесят семь жемчужин – все, что мне натаскали мои зверьки. Потом я разыскал одного такого парня: это был даяк, shark-killer[38], он убивал акул в воде ножом. Страшный вор и убийца этот даяк. Вместе с ним на маленьком tramp[39] я вернулся опять на Танамасу и говорю – мол, теперь, fella[40], ты будешь тут своим ножом убивать акул. Я хотел, чтобы он истребил там акул и мои ящерки обрели покой. Он был такой разбойник и язычник, этот даяк, что tapa-boys были ему нипочем. Черт или не черт, это было ему все равно. А я тем временем производил observations и experiments[41] над lizards. Постой-ка, у меня есть судовой журнал, в котором я каждый день делал записи.
Капитан вытащил из нагрудного кармана объемистую записную книжку и начал ее перелистывать.
– Какое у нас сегодня число? Ага, двадцать пятое июня. Возьмем тогда, например, двадцать пятое июня. Это было, значит, в прошлом году. Да, вот оно. «Даяк убил акулу. Lizards страшно интересуются этой дохлой дрянью. Тоби…» Это был маленький ящерка, замечательно умный, – пояснил капитан, – пришлось дать им имена, понимаешь? Чтобы я мог писать о них в этой книжке. Так вот: «Тоби сунул пальцы в рану, нанесенную ножом. Вечером они носили сухие ветки для моего костра». Ну, это вздор, – буркнул капитан, – я поищу какой-нибудь другой день. – Скажем, двадцатое июня, a? «Lizards продолжали строить»… этот… этот… как это называется – jetty?
– Плотину?
– Ja, плотину. Такая dam[42]. Они строили тогда новую плотину в северо-западном углу Девл-Бей. Это, брат, была замечательная работа, – пояснил капитан. – Настоящий breakwater.
– Волнорез?
– Ja. Они клали на той стороне свои яйца и хотели, чтобы там были спокойные воды, понимаешь? Они сами придумали сделать такую dam; но я тебе скажу, ни один чиновник или инженер из Waterstaat[43] в Амстердаме не мог бы сочинить лучший план для подводной плотины. Замечательно искусная работа; вот только вода портила им дело. Они роют себе под водой такие глубокие ямы под берегом и живут в этих ямах. Страшно умные зверьки, сэр, совсем как beavers.
– Бобры?
– Ja, эти большие крысы, которые умеют устраивать запруды на реке. А у ящерок там было множество плотин и плотинок, в Девл-Бей; такие ровные-ровные dams, что твой город. Ну и под конец они задумали перегородить плотиной весь Девл-Бей. Ну так вот. «Научились выворачивать камни рычагами, – продолжал читать капитан. – Альберту – это был один tapa-boy – раздавило при этом два пальца». «Двадцать первого. Даяк сожрал Альберта. После этого ему было плохо. Пятнадцать капель опия. Обещал больше этого не делать. Целый день шел дождь… Тридцатое июня. Lizards строили свою плотину. Тоби не хочет работать…» И умница же это был! – с восхищением пояснил капитан. – Умные-то никогда не хотят работать. Он постоянно вытворял какие-нибудь проказы, этот Тоби. Что поделаешь, ящерки тоже бывают очень разные. «Третьего июля. Сержант получил нож». Это был такой большой, сильный ящерка, этот Сержант. И очень ловкий, сэр. «Седьмого июля. Сержант убил ножом cuttle-fish» – это, понимаешь, рыба, которая гадит таким темно-бурым – слыхал?
– Каракатица?
– Ja, она самая. «Двадцатое июля. Сержант убил ножом большую jelly-fish» – это такая сволочь, тело как студень, и жжется, как крапива. Мерзкое животное. А теперь внимание, пан Бонди. «Тринадцатого июля. – Это у меня подчеркнуто. – Сержант убил ножом небольшую акулу. Вес – семьдесят фунтов». Вот как, пан Бонди! – торжественно воскликнул капитан И. ван Тох. – Здесь это записано черным по белому. Это и есть великий день. Точно, тринадцатого июля прошлого года. – Капитан закрыл записную книжку. – Я ничуть не стыжусь, пан Бонди; там, на берегу Девл-Бей, я упал на колени и заревел от самой искренней радости. Теперь уж я знал, что мои tapa-boys не дадут себя в обиду. Сержант получил за это отличный новый гарпун – гарпун, брат, лучше всего, если хочешь охотиться на акул, и я ему сказал: be a man[44], Сержант, и покажи tapa-boys, что они могут обороняться. И вот, брат, – воскликнул капитан, вскочив с места и ударив по столу от восторга, – через три дня там плавала огромная дохлая акула, full of gashes – как это называется?
– Вся израненная?
– Ja, сплошные дыры от ударов гарпуна. – Капитан глотнул пива с такой жадностью, что в горле у него заклокотало. – Вот оно как, пан Бонди. Тогда только я и заключил с tapa-boys… ну нечто вроде договора. То есть я как бы дал им слово, что если они будут доставлять мне жемчужницы, я им буду давать за это гарпуны и knives, то есть ножи, чтобы они могли защищаться. See? Это честный бизнес, сударь. Что поделаешь, человек должен быть честным даже с животными. И я дал им еще немного досок и две железных wheelbarrows…
– Ручные тележки. Тачки.
– Ja, такие тачки. Чтобы они могли возить камни на плотину. Им, бедняжкам, приходилось таскать все в своих лапах, понимаешь? Ну, словом, массу вещей они получили. Я бы не хотел их надувать, вовсе нет. Постой, парень, я тебе что-то покажу.
Капитан ван Тох одной рукой подтянул свой живот кверху, а другой извлек из кармана брюк холщовый мешочек.
– Вот здесь, – сказал он и высыпал содержимое мешочка на стол.
Там было около тысячи жемчужин самой различной величины: мелкие, как конопляное семя, немного побольше, величиной с горошину, несколько огромных, с вишню; жемчужины безупречно круглые, как капля, жемчужины бугорчатые, жемчужины серебристые, голубые, телесного цвета, желтоватые, отливающие черным и розовым. Г.Х. Бонди был словно зачарован; он потерял всякое самообладание, перебирал их, катал по столу кончиками пальцев, сгребал обеими руками.
– Какая красота, – восторженно прошептал он. – Капитан, это – как в сказке!..
– Ja, – невозмутимо ответил капитан. – Красиво. А акул они убили около тридцати за тот год, что я провел с ними. У меня здесь все записано, – сказал он, похлопывая по нагрудному карману. – Зато сколько ножей я им дал, и пять штук гарпунов. Мне ножи обошлись почти по два американских доллара a piece, то есть за штуку. Очень хорошие ножи, парень, из такой стали, которую не берет никакая rust.
– Ржавчина?
– Ja. Потому что это для работы под водой, для моря. Ну, и батаки тоже стоили мне кучу денег.
– Какие батаки?
– Да туземцы на том острове. У них такая вера, будто tapa-boys – это черти, и они страшно их боятся. А когда увидели, что я с их чертями разговариваю, хотели убить меня. Целыми часами звонили в колокола, чтобы отогнать, значит, чертей от своего кампонга. Ужасный тарарам подняли. Ну а потом каждое утро приставали ко мне, чтобы я им заплатил за этот набат. За то, что они трудились, понимаешь? Что и говорить, эти батаки – отчаянные жулики. Но с tapa-boys, сэр, с ящерками, можно бы сделать честный бизнес. Очень хорошее дело, пан Бонди.
Г.Х. Бонди все происходящее казалось сном.
– Покупать у них жемчуг?
– Ja. Только в Девл-Бей уже никакого жемчуга нет, а на других островах нет никаких tapa-boys. В этом-то вся суть, парень.
Капитан И. ван Тох раздул щеки с победоносным видом.
– Это и есть то большое дело, которое я обмозговал. Послушай, – сказал он, тыча в воздух толстым пальцем. – Ведь этих ящерок стало гораздо больше с тех пор, как я взял их под защиту! Они могут теперь обороняться. You see? А? А дальше их будет еще больше! Ну, так как же, пан Бонди? Разве это не замечательное предприятие?