Крэнфилд, впрочем, предпринял попытку. Он снова вскочил на ноги:
– Я не только не играл Вишневого Пирога. Я ставил на Урона и проиграл – можете проверить у моего букмекера.
Гоуэри проигнорировал эту реплику. Крэнфилд еще раз повторил ее.
– Возможно-возможно, – на сей раз обронил Гоуэри. – Но это к делу не относится.
Крэнфилд сел совершенно раздавленный. Я прекрасно понимал, что он сейчас чувствовал. Это было даже хуже, чем биться головой об стену. На сей раз стена сама на нас набросилась.
Ньютоннардсу было разрешено сесть, и он непринужденной походкой отправился туда, где уже сидел Чарли Уэст. Все, что он сказал, было принято без возражений. Никто не потребовал доказательств. Никто не усомнился в его показаниях. На лицах расследователей было написано полное согласие с только что услышанным. Если кто-то поставил на Вишневого Пирога и выиграл девятьсот фунтов, это, разумеется, был только Крэнфилд.
Но Гоуэри еще не закончил. С холодным удовлетворением он взял еще какую-то бумажку и сказал:
– Мистер Крэнфилд, у меня имеется письменное свидетельство некой мисс Джоан Джонс, которая работала в кассе тотализатора ипподрома в Оксфорде в день розыгрыша «Лимонадного кубка». В этой кассе продаются билеты по пять фунтов. Она утверждает, что продала десять билетов на лошадь номер восемь пожилому человеку в коричневом плаще и фетровой шляпе. У меня также имеется подобное свидетельство мистера Леонарда Робертса, работавшего в кассе оплаты в тот же день. Оба работника тотализатора хорошо запомнили клиента, поскольку это были практически единственные пятифунтовые билеты, приобретенные на Вишневого Пирога, – тем более в таком количестве. Этому человеку выплатили более тысячи ста фунтов наличными. Мистер Робертс не рекомендовал брать с собой такую большую сумму, но клиент не воспользовался его советом.
Снова наступила гробовая пауза. Крэнфилд был совершенно сбит с толку и не мог ничего придумать в свое оправдание. На этот раз я попробовал прийти ему на помощь:
– Сэр, ставил ли этот человек в тот день на других лошадей? Ставил ли он на всех, на двух-трех или поставил наугад на одну?
– Тут не было действий наугад, Хьюз.
Снова мертвая тишина.
– Но вы наводили, конечно же, справки? – спросил я.
Наводились такие справки или нет, Гоуэри не знал. Он знал только то, что было в письменных свидетельствах. Одарив меня каменным взглядом, он сказал:
– Никто не поставит пятьдесят фунтов на аутсайдера, не имея достаточных оснований надеяться на его победу.
– Но, сэр…
– Впрочем, – перебил он меня, – мы наведем справки. – Он что-то записал внизу одного из свидетельств. – Мне это не представляется вероятным, но мы все же поднимем вопрос.
Сомнительно, что вынесение вердикта будет из-за этого отложено. Я не ошибся в своих сомнениях.
Глава 3
Я бесцельно расхаживал по квартире, не зная, чем заняться, что предпринять. Снова согрел кофейник. Выпил кофе. Попытался написать письмо родителям, но сил у меня хватило только на полстраницы, после чего я оставил эту затею. Решил подумать о своем будущем. Ничего не вышло.
Я был разбит, уничтожен.
Я бездействовал.
Я не мог заставить себя что-то сделать.
Конец дня. Во дворе суета. Конюхи убирают лошадей, насвистывают, перекрикиваются. Все как обычно. Я старался держаться подальше от окон. В конце концов ушел в спальню и лег на кровать. День угасал. Подступали сумерки.
После Ньютоннардса они вызвали Томми Тимсона, выступавшего на Пироге. Томми Тимсон был у Крэнфилда на вторых ролях – выступал на тех лошадях, на которых Крэнфилд не возлагал особых надежд. Крэнфилд обычно работал с тремя жокеями: мной, Крисом Смитом – сейчас не выступавшим из-за травмы черепа, а также Томми. Бедняга Томми постоянно подбирал крошки, хотя заслуживал большего. Как и многие тренеры, Крэнфилд не умел распознать талант, если тот был у него под носом. Он осознал, что имеет жокея с будущим только тогда, когда тренеры меньшего калибра стали просить у Крэнфилда одолжить им Томми.
На расследовании девятнадцатилетний заикающийся Томми являл собой жалкое зрелище. Он нервничал, словно жеребенок-двухлетка перед первым стартом, и, хотя волновался совершенно искренне, его показания были истолкованы не в нашу пользу.
Лорд Гоуэри и не пытался помочь ему успокоиться. Он просто задавал вопросы, а Томми путался в ответах.
– Какие инструкции получили вы от мистера Крэнфилда перед скачкой? Как он рекомендовал вам вести Вишневого Пирога? Он требовал от вас езды на выигрыш?
Томми, заикаясь, пробормотал, что мистер Крэнфилд велел ему всю дистанцию держаться за Уроном, а после последнего барьера попробовать обойти его.
– Он обошел Урона, потому что так сложилась езда, – пылко вставил Крэнфилд. – Никаких особых инструкций на этот счет я ему не давал!
Выслушав его, Гоуэри обернулся к Томми и еще раз спросил:
– Расскажите нам, какие указания вы получили от мистера Крэнфилда перед скачкой. Подумайте хорошенько, прежде чем отвечать.
Томми судорожно сглотнул, затравленно посмотрел на Крэнфилда и сделал вторую попытку:
– М-м-мистер Крэнфилд велел мне д-д-держаться за Уроном и п-п-по возможности не отставать от него.
– Он дал инструкцию занять первое место?
– Он с-с-сказал, конечно, д-д-давай з-з-запускай на финише и, если получится, выиграй.
Инструкции были безукоризненными. Только болезненно подозрительный ум мог увидеть в них коварный замысел. Если эти члены дисциплинарного комитета были объективны и беспристрастны, это означало, что в Сахаре вполне может выпасть снег.
– Вы не слышали, какие инструкции давал мистер Крэнфилд Хьюзу относительно тактики езды на Уроне?
– Н-нет, сэр. М-м-мистер К-к-крэнфилд вообще не давал Хьюзу никаких инструкций.
– Почему?
Томми оробел и сказал, что не знает. Крэнфилд вспылил в очередной раз, фыркнув, что Хьюз выступал на Уроне двадцать раз и сам прекрасно знает, что делать.
– Может быть, вы обсуждали план скачки раньше, с глазу на глаз?
На это Крэнфилду нечего было фыркнуть, потому что, разумеется, мы перекинулись парой слов наедине. В самых общих выражениях. Оценивая противников. Намечая общую стратегию.
– Да, мы с Хьюзом обсуждали скачку в принципе. Но никаких особых указаний он не получал.
– Значит, если верить вашим словам, – сказал Гоуэри, – вы настраивали на победу обоих ваших жокеев?
– Да, это так. Мои лошади всегда стремятся к победе.
Гоуэри покачал головой:
– Это утверждение не подкреплено фактами.
– Вы называете меня лжецом? – осведомился Крэнфилд.
Гоуэри ответил молчанием, которое явно было знаком согласия.
Томми Тимсону сказали, что он свободен, а Крэнфилд бурлил рядом со мной, словно закипевший чайник. Я же вдруг начал замерзать, и хотя в помещении было жарко натоплено, озноб не покидал меня. Я решил, что мы уже наслушались на сегодня достаточно, но ошибся. Они приберегли самое худшее напоследок. Им нужно было достойно увенчать ту пирамиду лжи, что сооружалась на протяжении всего расследования, а потом полюбоваться на собственное творение.
Поначалу худшее выглядело вполне безобидным. Вошел тихий стройный человек лет тридцати с совершенно не запоминающимся лицом. Теперь, по прошествии суток, я не могу вызвать в памяти ни его внешность, ни голос и все же всякий раз, когда вспоминаю об этом человеке, начинаю трястись от бессильной ярости.
Его звали Дэвид Оукли. Профессия – агент по расследованиям. Живет в Бирмингеме.
Он стоял у края стола, за которым восседали судьи, сохраняя полнейшее спокойствие, время от времени заглядывая в блокнот на спиральках. И все то время, пока он говорил, на его лице не выразилось никаких эмоций.
– Действуя по инструкции, я посетил квартиру Келли Хьюза, жокея из конюшни Корри-хауз, что расположена в Корри, графство Беркшир, через два дня после розыгрыша «Лимонадного кубка».
Я чуть было не вскочил с кресла с протестом, но, пока я пытался построить фразу, он как ни в чем не бывало продолжил:
– Мистера Хьюза не было дома, но дверь оказалась открытой, и я вошел, чтобы подождать его в квартире. За это время я сделал ряд наблюдений. – Он ненадолго замолчал.
– Это еще что такое? – обратился ко мне Крэнфилд.
– Понятия не имею. Я вижу его впервые.
Между тем Гоуэри не давал нам вздоху-продыху:
– И вы кое-что там обнаружили?
– Да, милорд.
Гоуэри извлек из кипы три больших конверта и передал Трингу и Плимборну. Ферт уже взял себе конверт сам. Он успел ознакомиться с его содержимым, еще когда Оукли только вошел в комнату, и теперь смотрел на меня с явным презрением.
В каждом из конвертов было по фотографии.
– Это фотография того, что я обнаружил на комоде в спальне Хьюза, – пояснил Оукли.
Энди Тринг глянул на фотографию, затем еще раз, пристальнее, и после этого поднял голову. На его лице было написано отвращение. Он впервые за все это время посмотрел на меня и поспешно отвел взгляд.
– Я хочу увидеть эту фотографию, – хрипло потребовал я.
– Разумеется, – сказал Гоуэри и подтолкнул свой экземпляр в мою сторону. Я встал, сделал три шага и уставился на снимок.
Несколько секунд я смотрел на него, не понимая, что все это означает, а когда наконец понял, то чуть было не задохнулся от возмущения. Фотография была сделана сверху, и снимок получился безукоризненно отчетливым. Виднелся угол серебряной рамки и половина лица Розалинды, а из-под рамки высовывался листок, на котором стояло число следующего после розыгрыша «Лимонадного кубка» дня. Записка состояла из трех слов, с подписью и инициалами: «Как договаривались. Спасибо. Д. К.».
Рядом была разложена веером, как карты, большая пачка десятифунтовых купюр.
Я поднял глаза и встретил взгляд лорда Гоуэри. Я чуть было не отвел свой взгляд – такая непреклонная решимость была написана на его лице.
– Это подлог, – сказал я не своим голосом. – Это явный подлог.
– Что это? – спросил за моей спиной Крэнфилд, и в его голосе явно послышалось предощущение катастрофы.
Я взял со стола снимок и передал ему, чувствуя, что у меня отнимаются ноги. Когда до Крэнфилда дошел смысл фотографии, он медленно поднялся на ноги и низким голосом произнес с подчеркнуто официальными интонациями:
– Милорды, если вы можете поверить этому, то вы поверите чему угодно.
Его слова не возымели ни малейшего эффекта.
Лорд Гоуэри просто спросил:
– Насколько я понимаю, это ваш почерк?
Крэнфилд отрицательно покачал головой:
– Я этого не писал.
– Будьте так добры написать тот же текст вот на этом листке, – сказал Гоуэри, пододвигая к краю стола листок чистой бумаги. Крэнфилд подошел к столу и сделал, что его просили. Никто не сомневался, что оба текста будут похожи, и они не ошиблись. Гоуэри передал листок для изучения другим стюардам, и они после недолгого разглядывания покивали головами.
– Это подлог, – повторил я. – Я никогда не получал такой записки.
Гоуэри не обратил на мои слова никакого внимания. Вместо этого он сказал Оукли:
– Расскажите, пожалуйста, где вы нашли деньги.
Оукли зачем-то снова заглянул в свой блокнот.
– Деньги были вложены в записку, перевязаны резинкой, и все лежало за портретом подруги Хьюза, который виден на снимке.
– Это неправда, – сказал я, но я напрасно трудился открывать рот. Все равно никто мне не верил.
– Я полагаю, вы сосчитали деньги?
– Да, милорд. Там было пятьсот фунтов.
– Никаких денег там не было! – крикнул я. Без толку. – И вообще, – отчаянно попытался я достучаться до всех них, – зачем мне брать эти пятьсот фунтов от кого бы то ни было, если, выиграв приз, я получил бы никак не меньше?
На какое-то мгновение мне показалось, что я выиграл очко. Что они вдруг оказались в замешательстве. Наивный человек. И на это был заготовлен ответ.
– Как объяснил нам мистер Джессел, владелец Урона, – ровным голосом пояснил Гоуэри, – вы получаете десять процентов от суммы выигрыша – по официальным каналам, чеком. Это означает, что все деньги, получаемые вами от мистера Джессела, облагаются налогом, а поскольку вы платите весьма значительные налоги, то из пятисот фунтов, которые вы получили бы от мистера Джессела, на налоги ушло бы пятьдесят процентов, а то и больше.
Они подсчитали мои доходы до последнего пенса. Копали по всем направлениям. Разумеется, я ничего не утаивал от налоговых служб, но эти закулисные операции заставили меня почувствовать себя раздетым догола при всех. И порядком взбесили. И наконец, вселили чувство безнадежности. Только тут я вдруг понял, что все это время подсознательно лелеял надежду, воспитанную чтением сказок: тот, кто говорит правду, в конце концов победит.
Я посмотрел на лорда Гоуэри, и он ответил коротким взглядом. На лице его не было никаких чувств, он был абсолютно хладнокровен. Он сделал выводы, и ничто теперь не могло поколебать его уверенность.
Сидевший рядом с ним Ферт не то чтобы полностью убедился, но его былой пыл-жар явно поостыл. Теперь он уже не являлся соперником лорду Гоуэри и, судя по выражению его лица, пасовал перед фактами.
Больше обсуждать было нечего. Лорд Гоуэри коротко суммировал выдвинутые против нас обвинения. Перечень предыдущих скачек. Отказ от использования хлыста. Показания Чарли Уэста. Деньги, поставленные на Вишневого Пирога. Указания тренера жокею с глазу на глаз. Фотография, подтверждающая сговор между Крэнфилдом и Хьюзом…
– Не имеется ни малейшего сомнения, что перед нами откровенный обман публики, играющей на тотализаторе… Ничего не остается, как лишить вас лицензии. Вы, Декстер Крэнфилд, и вы, Келли Хьюз, дисквалифицируетесь до особого уведомления…
Бледный и трясущийся Крэнфилд сказал:
– Я хочу заявить, что разбирательство носило вопиюще необъективный характер. Ни я, ни Хьюз ни в чем не виноваты. Вердикт чудовищно несправедлив.
Никакой реакции со стороны Гоуэри. Лорд Ферт, однако, заговорил второй раз за все это время:
– Хьюз?!
– Я ехал на победу, – сказал я. – Свидетели солгали.
Лорд Гоуэри нетерпеливо покачал головой:
– Расследование окончено. Вы свободны.
Мы с Крэнфилдом все еще сидели, не желая поверить, что все кончено. Но чиновник уже распахнул перед нами дверь, а те, кто находился напротив нас, стали тихо переговариваться о своих делах, перестав обращать на нас внимание. Нам ничего не оставалось делать, как уйти. Ноги у меня были как деревянные, голова превратилась в футбольный мяч, а тело – в глыбу льда. Кошмар, и только.
В соседней комнате собрались какие-то люди, но я уже плохо соображал, что творилось вокруг. Крэнфилд, поджав губы, зашагал через комнату к дальней двери, пару раз сбросив руки, положенные кем-то на плечо. В каком-то полуобморочном состоянии я двинулся за ним, но был, видно, менее решительно настроен, ибо меня остановил плотный мужчина, загородивший проход.
Я вяло посмотрел на него. Джессел. Владелец Урона.
– Ну? – с вызовом спросил он.
– Они нам не поверили. Мы оба дисквалифицированы.
Он выдохнул с присвистом:
– Я не удивлен – после всего, что слышал. И учтите, Хьюз, даже если вам вернут лицензию, у меня вы ездить не будете.
Я посмотрел на него безучастно и промолчал. После всего случившегося это уже не имело никакого значения. Он явно пообщался со свидетелями, ожидавшими вызова. Они убедят кого угодно. Впрочем, владельцы лошадей и в обычных обстоятельствах отличались непредсказуемостью. Сегодня они доверяют жокею как родному, назавтра подозревают его во всех смертных грехах. Их доверие покоится на зыбком фундаменте. Джессел разом позабыл, сколько я для него выиграл призов, стоило мне проиграть один-единственный.