«Ничего, – думал Илия. – Это пройдет. Может быть, захватит одно поколение, а потом сгинет».
* * *
Но тут случилось нежданное. Однажды под вечер, когда он работал у себя в мастерской, свет вдруг померк, и вокруг Илии замерцали мириады белых точек. Голова у него разболелась с небывалой силой; он хотел было присесть, но не смог и шевельнуться.
Нет, это не игра воображения.
«Я умер, – подумал он в первую минуту. – И теперь узнаю, куда отправляет нас Господь после смерти».
Одна из этих искорок засверкала очень ярко, и внезапно неведомо откуда и как бы отовсюду разом прозвучало:
«И сказал Илия Фесвитянин, из жителей Галаадских, Ахаву, жив Господь Бог Израилев, пред Которым я стою! в сии годы не будет ни росы, ни дождя, разве только по Моему слову».
А в следующее мгновение все стало как прежде: плотницкая мастерская, предвечерний свет, голоса игравших на улице детей.
* * *
В ту ночь Илия не сомкнул глаз. Впервые за долгие годы вернулись к нему те ощущения, что испытывал он когда-то в далеком детстве, но теперь говорил с ним не его ангел-хранитель, а «Нечто» гораздо более могущественное и сильное. Со страхом Илия подумал, что, если не повинуется, все начинания его будут прокляты.
И наутро решил выполнить то, о чем было ему сказано. Ведь в конце концов он всего лишь должен подать весть о том, что не имеет к нему отношения. Как только поручение будет выполнено, голоса перестанут тревожить его.
* * *
Нелегко было добиться, чтобы царь Ахав принял его. Много-много лет назад, когда на трон воссел царь Соломон, пророки играли важную роль в делах страны. Они имели право жениться, заводить детей, но должны были неизменно оставаться в распоряжении Господа, чтобы владыки земные не сбивались с верного пути. Легенды гласили, что благодаря им, избранникам Божьим, много битв было выиграно, а Израиль выжил и устоял, ибо, если правители его отдалялись с предначертанной им стези, пророки возвращали их на праведный путь.
И придя во дворец, сказал Илия, что засуха будет опустошать страну до тех пор, пока народ не перестанет поклоняться финикийским богам.
Царь не придал его словам значения, однако Иезавель, сидевшая рядом с Ахавом и внимательно слушавшая все, что говорил Илия, принялась расспрашивать его. И он рассказал о том, как померк свет, как нестерпимо разболелась голова, как показалось, что время остановилось, пока он слушал ангела. И, рассказывая, Илия мог вблизи рассмотреть царицу, о которой все говорили, и убедиться, что она и вправду необыкновенно хороша: точеное тело, черные волосы, спускавшиеся до пояса, зеленые глаза, блиставшие на смуглом лице. Сейчас они пристально глядели на Илию, а тот не мог понять, что выражает этот взгляд, как не мог и представить себе, какие последствия вызовут его слова.
Он вышел из дворца с сознанием исполненного долга и с намерением воротиться к себе в мастерскую. А покуда шел, со всем пылом своих двадцати трех лет возжелал Иезавель. И попросил Бога, чтобы когда-нибудь в будущем послал ему женщину из Ливана, ибо они прекрасны собой, кожа их смугла, а зеленые глаза исполнены тайны.
* * *
Остаток дня он провел за работой и ночью спал крепко. А наутро, еще затемно, его разбудил левит: Иезавель убедила царя, что пророки – помеха и угроза росту и усилению Израиля. И воины Ахава получили приказ казнить тех, кто не захочет отказаться от священного предназначения, которое дал им сам Господь.
Впрочем, Илии права выбора не предоставили – его велено было убить.
Покуда два дня и две ночи они с левитом прятались в конюшне на южной окраине Галаада, четыреста пятьдесят раби были убиты на месте. А большая часть тех, кто расхаживал по улицам, стегая себя плетью и предрекая конец света из-за всеобщего упадка нравов и безверия, согласились перейти в новую веру.
* * *
Раздался глухой удар, потом вскрик. Илия, потревоженный в своих раздумьях, обернулся к спутнику:
– Что это?
Но ответа не получил: левит рухнул наземь: из груди его торчала стрела.
А стоявший впереди воин уже готовился снова натянуть тетиву. Илия оглянулся по сторонам – все окна и двери закрыты, солнце сияет на небе, и веет легкий ветер с моря – он столько слышал о нем, но никогда не видал. Убежать? – Но ведь стрела настигнет его прежде, чем он успеет завернуть за угол.
«Если суждено мне погибнуть от стрелы, то пусть она поразит меня не в спину», – подумал он.
Воин уже поднимал лук. Илия к собственному удивлению не чувствовал страха, ни безотчетного желания выжить – он вообще не испытывал никаких чувств: ему казалось, будто все это определено давным-давно, а он и этот лучник лишь исполняют роли в драме, которую не они сочинили. Он вспомнил о детстве, о том, как хорошо было в Галааде и утром, и под вечер, вспомнил, что в мастерской ждет его брошенная работа. Вспомнил мать с отцом, которые так не хотели, чтобы сын их стал пророком. Вспомнил зеленые глаза Иезавели и улыбку царя Ахава.
Подумал о том, как глупо умирать в двадцать три года, даже не познав женщину.
Прянувшая с тетивы стрела прочертила воздух, прожужжала мимо правого уха Илии и воткнулась в придорожную пыль у него за спиной.
А воин уже вкладывал новую и прицеливался. Но вместо того чтобы выстрелить, он пристально поглядел в глаза Илии.
– Я – самый меткий стрелок во всем войске Ахава, – сказал он. – Уже семь лет, как я не давал промаха.
Илия поглядел на мертвого левита.
– Эта стрела предназначалась тебе. – Руки, державшие лук, дрожали. – Илия, ты – единственный пророк, обреченный на смерть: все прочие могут спастись, приняв веру Ваала.
– Что ж, заверши начатое.
Собственное спокойствие удивило его. Столько раз, прячась в конюшне, представлял он свою гибель, а теперь видел, что напрасно мучился: еще мгновение – и все будет кончено.
– Не могу, – ответил воин. Руки его ходили ходуном, не давая прицелиться. – Уходи прочь, сгинь с глаз моих, ибо я думаю, что сам Господь отклоняет стрелы мои от цели. И Он проклянет меня, если мне все же удастся убить тебя.
И вот тогда, в тот миг, как Илия понял, что может выжить, вновь охватил его страх смерти. Еще есть возможность когда-нибудь увидеть море, встретить женщину, зачать ребенка, докончить работу.
– Не тяни, убей меня скорее, – сказал он воину. – Видишь – сейчас я спокоен. А чуть промедлишь – снова начну тосковать по всему, что утрачу.
Тот оглянулся по сторонам, убедившись, что никто их не видит. Потом опустил лук, спрятал стрелу в колчан и скрылся за углом.
Илия почувствовал, как ослабели ноги – страх набросился на него со всей силой. Надо немедля бежать, скрыться из Галаада, чтобы никогда больше не предстать перед воином с натянутым луком, нацеленным тебе в сердце. Он ведь не сам выбрал себе такую судьбу и к Ахаву отправился не затем, чтобы похвастать перед соседями – я, мол, разговаривал с царем. Не он виноват, что перебили пророков. Не он ответствен даже и за то, что однажды почувствовал, как замерло время, что увидел: мастерская превратилась в черную дыру, где мерцают бесчисленные светящиеся точки.
И подобно тому, как делал это воин, Илия тоже огляделся по сторонам. Никого. Он хотел было удостовериться, что левиту уже ничем нельзя помочь, но вернувшийся страх пересилил, и, пока никто не появился на улице, Илия бросился бежать.
Много часов кряду шел он, выбирая заброшенные дороги, покуда не достиг берега мелкой речушки Хораф. Он стыдился своей трусости, но радовался тому, что жив.
Он утолил жажду, сел на берегу и только теперь осознал, в каком положении оказался: завтра ему захочется есть, а как снискать себе пропитание в пустыне?!
Он вспомнил о своем ремесле, которое пришлось бросить, о мастерской, которую пришлось оставить. Кое с кем из соседей он дружил, но все равно – рассчитывать на них нельзя: слух о его бегстве уже наверняка распространился по городу, и все теперь ненавидят его за то, что сумел спастись, тогда как по его вине истинно верующие люди обрели мученическую кончину.
Все, что он делал до сих пор, разрушено – хотя он полагал, что всего лишь исполняет волю Господа. Завтра – а может быть, через несколько дней или недель – постучат в дверь его мастерской ливанские купцы, и кто-то им скажет: хозяин бежал, оставя за собой страшный след: сотни невинно убиенных пророков. А может быть, скажут, что он пытался уничтожить богов, оберегавших землю и небо, и весть об этом пересечет границы Израиля, и тогда можно навек проститься с мечтой о женитьбе на той, кто красотою равна дочерям Ливана.
* * *
«Но ведь есть корабли».
Да, есть корабли. Преступников, взятых на войне пленных, всякого рода беглых брали в корабельщики, ибо занятие это еще опасней, чем быть воином. В битве на сухопутье всегда остается возможность убежать и выжить, а морские пучины бездонны, населены чудовищами, так что, когда стрясется беда, не остается никого поведать о ней.
Да, есть корабли. Но они принадлежат финикийским купцам. Илия – не пленный, не каторжанин, не беглый. Он – тот, кто осмелился возвысить свой голос против Ваала. Если это выяснится, его обезглавят и выбросят за борт, ибо моряки поклоняются Ваалу, насылающему шторма и бури.
Стало быть, в сторону моря идти нечего. На север путь заказан, там – Ливан. И на восток – тоже: там уже на протяжении жизни двух поколений кипит междоусобная распря нескольких племен Израилевых.
* * *
Илия вспомнил, какое спокойствие осеняло его душу, когда солдат готовился пустить стрелу. Что такое смерть в конечном счете? Всего лишь мгновение. Даже если он почувствует боль, она тотчас же исчезнет, и Господь примет его в лоне Своем.
Он лег наземь и долго смотрел на небо. Подобно левиту, тоже хотел заключить с самим собой пари. Нет, не о том, существует ли Бог – в этом он не сомневался, – а о смысле собственной жизни.
Он видел горы, видел землю, выжженную непрекращающейся засухой, о которой возвестил ему ангел, но благодаря тому, что много лет подряд шли благодатные дожди, все еще сохранявшую кое-где свежесть. Видел Хораф, чьи воды скоро обмелеют. Исполненный благоговения и любви, он прощался с миром и просил Бога упокоить его душу, когда настанет время.
В чем смысл моего бытия, спросил он себя и не нашел ответа.
Куда же мне идти, спросил он себя и обнаружил, что обложен со всех сторон.
Что ж, завтра он возвратится и предаст себя в руки врагов, хотя страх смерти вновь вернулся к нему.
Он попытался возвеселить свою душу мыслью о том, что еще несколько часов будет жить. Не получилось, ибо он только что обнаружил, что человек – едва ли не всегда – лишен способности принимать решение.
Проснувшись наутро, Илия вновь взглянул на Хораф.
Завтра или через год река пересохнет, и в ложе реки вместо воды останутся мелкий песок и круглые камешки. Останется название, и жители по-прежнему будут говорить о Хорафе как о реке, а указывая кому-нибудь дорогу, пояснять: «…Это на берегу ближней реки». Путники придут сюда, увидят мелкий песок и круглые камешки и подумают: «Видно, когда-то, в незапамятные времена, здесь протекала река». Не будет только самого главного и единственного, что делает реку рекой, – не будет струения ее вод, утоляющих жажду.
Вот и души – в точности как реки и растения – нуждаются в особом орошении надеждой, верой, смыслом жизни. Когда этого не происходит, душа засыхает, хоть тело и продолжает жить, и люди могут тогда сказать: «Видно, когда-то и в нем была человеческая душа».
Но сейчас было не время размышлять об этом. Илия снова вспомнил свой разговор с левитом перед тем, как они вышли из конюшни: зачем умирать тысячу раз, если довольно и одного? Ему сейчас достаточно дождаться стражников Иезавели. Они придут, в этом нет никаких сомнений, ибо не так уж много мест, куда можно убежать из Галаада. Злоумышленники неизменно стремились в пустыню – где всего через несколько дней их настигала смерть – или на берега Хорафа, где их вскоре могли обнаружить и схватить.
Так что в скором времени стражники будут здесь. И он обрадуется, увидев их.
* * *
Он выпил немного воды, чистой и прозрачной. Умылся и отыскал тень, где можно будет дождаться прихода стражников. Человеку не совладать с судьбой – он вот попробовал и проиграл.
Несмотря на то что священник признал в нем пророка, он решил заняться плотницким ремеслом, и вот – Господь вернул его на уготованную ему стезю.
Что ж, не он первый попытался изменить предначертания Бога. У него был друг, обладавший прекрасным голосом, которому родители не разрешили стать псалмопевцем, считая, что это роняет честь семьи. Девочка, с которой он в детстве дружил, была одарена чудесными способностями танцовщицы, но отец с матерью не позволили развивать этот дар, боясь, что царь возьмет ее ко двору – а ведь никто не знает, сколько продлится его правление. Да и жизнь при дворе считалась предосудительной и грешной – девушку потом никто замуж не возьмет.
«Человек рожден обмануть свой удел». Бог влагает в души только невыполнимые задачи.
Почему?
Потому, наверно, чтобы не пресеклась традиция.
Нет, это скверное объяснение. Жители Ливана достигли большего, нежели мы, ибо нарушали обычай мореплавателей. Весь мир строил корабли одного и того же типа, а они решили сделать что-нибудь другое. Много кораблей погибло в море, но ливанцы все же добились совершенства и теперь стали первыми в мире купцами. Они дорого заплатили за то, чтобы приспособиться, но дело того стоило.
Быть может, человек изменяет своей судьбе оттого, что Бога не случилось поблизости. Кто, как не Он, вселил когда-то в души людей мечты о временах, когда все было возможно, вселил – и отправился заниматься иными делами. А мир преобразился, и жизнь сделалась трудней, Господь же не стал изменять мечты человеческие.
Бог – далеко. И все же если иногда Он отправляет своих ангелов разговаривать с пророками, значит, здесь, на земле, еще осталось что-то такое, к чему надо приложить руки. Так каков же ответ?
«Быть может, дело в том, что отцы наши ошибались и боятся, как бы мы не повторили их ошибки. Или, быть может, они никогда не ошибались и не знают, как помочь нам, если мы окажемся в затруднительном положении».
Это уже ближе.
Рядом с ним несла свои воды река, кружили в поднебесье вороны, какие-то растения отстаивали свое право жить на этой бесплодной песчаной почве. Если бы они слышали, как говорили его предки, что услышали бы они?
А вот что. «Река, отыщи иное русло своим чистым водам, отражающим сияние солнца, а не то пустыня вскоре иссушит тебя», – сказали бы речные божества, если бы существовали. «Вороны, в лесах вы найдете себе пропитание скорей, чем среди песка и камней», – сказали бы птичьи божества. «Растения, бросайте свои семена подальше, ибо в мире множество плодородных и на славу орошаемых земель», – сказал бы бог лугов и полей.
Однако и у реки, и у растений, и у воронов – один из них как раз присел неподалеку – хватило отваги делать то, что другие реки, птицы, цветы считали невозможным.
Илия поглядел на ворона.
– Я учусь науке постижения. Хотя плодами ее не воспользуюсь, потому что обречен на смерть, – сказал он ему и, казалось, услышал в ответ:
– Видишь, как все просто. Нужно всего лишь не бояться.
Илия рассмеялся, оттого что наделил бессловесную тварь даром речи. Этой забавной игре научился он у женщины, которая пекла хлеб. Он решил продолжить: задавать вопросы и самому себе отвечать на них, наподобие всезнающего мудреца.
Но ворон взлетел. Илия же по-прежнему ждал прихода воинов, потому что семи смертям не бывать. Довольно будет и одной.
* * *
День минул, и ничего не произошло. Неужели забыли, что злейший враг Ваала – еще жив? Почему Иезавель, которая наверняка знает, где он, не преследует его?
«Потому что я видел ее глаза и понял, что она мудра. Если я умру, то стану мучеником за Господа. А если меня будут считать всего лишь беглецом, то прослыву трусом, не верящим в собственные слова».