– Понял, – признал я без особой охоты.
– Конечно. Потому что ты знаешь: если прервется и твоя Планетарная стадия, вы снова окажетесь доступны друг для друга.
– Разве это не так? – спросил я довольно сухо.
– Не совсем. Подумай: если бы всякий, в великом множестве обитаемых времен, пройдя Планетарную пору своего бытия, оказывался здесь, у нас, – какая толчея тут царила бы. А раз ее нет, то вывод можешь сделать один: на Ферме оказывается в конце концов лишь тот, на кого мы – Фермер и я – сможем положиться всегда и во всем. И не только тогда, после окончательного прихода к нам, когда ни у кого не остается выбора, – но и в пору, когда выбор есть, как он есть сейчас у тебя: ты можешь принять мое поручение, но можешь и отказаться, твоя воля свободна. Решаешь ты сам.
– А уж потом решать будете вы – так следует понимать?
– Совершенно правильно. Так вот, капитан, я не хочу, чтобы ты, ради скорой встречи с нею, стал рисковать там, где не нужно. Я желаю, чтобы ты выжил.
– Не знал, что ты меня так любишь.
– Ты вообще многого еще не знаешь… Но вот мы и пришли. Поднимемся.
Мы поднялись по крутой лестнице наверх – в Место, откуда видно все.
– Теперь смотри, – сказал Мастер, когда необъятное пространство распахнулось перед нами, как витрина ювелирного магазина, где бриллианты, и рубины, и изумруды, и сапфиры лучатся на черном бархате, и ранняя седина туманностей, видимых так, словно ты уже приблизился к ним на последнее допустимое расстояние, лишь оттеняет молодую черноту Мироздания. – Смотри внимательно. Приближаю…
Затаив дыхание, я смотрел, как неисчислимые небесные тела пришли в движение. Я понимал, конечно, что это всего лишь оптический эффект, а точнее – наши взгляды проходили сейчас через какое-то иное пространство; но впечатление было таким, как будто Мастер и на самом деле повелевал движением миров.
– Видишь? Это Нагор.
– Что значит Нагор?
– Так называется то шаровое скопление, о котором я говорил. Теперь обрати внимание на соседние шаровые скопления, подобные Нагору. Видишь? Ну вот – одно, два, три… всего их шесть.
– Очень похожи.
– За одним исключением: там нет обитаемых планет.
– Почему нет?
– Этого мы так и не поняли. Видимо, была какая-то неточность при Большом Засеве. Может быть, повлияли какие-нибудь гравитационные или магнитные эффекты… Одним словом, все досталось Нагору, и ничего – остальным. Предположений у нас немало, но ни одного, в котором не было бы противоречий.
– По-моему, тоже. Повторите засев – и дело с концом.
– Разве ты забыл правило: если в нужном направлении есть хоть одна живая планета, то засевать извне ни в коем случае нельзя: чтобы не возникла форма жизни, противоречащая уже имеющейся по соседству, – иначе возникнет опасность столкновения прежней и новой жизни, пусть и в далеком будущем. Забыл?
– Проще, Мастер: никогда не знал.
– Да, прости: вечно забываю, что ты у нас практик.
(Ничего он не забывал, конечно; наверное, просто не хотел, чтобы я чувствовал свою ущербность по сравнению с постоянными обитателями Фермы. Я был ему благодарен за это.)
– Ничего, главное я понял, что засеять нельзя. Но так ли уж необходимо, чтобы эти шесть скоплений оказались заселенными?
– Мы ведь исходим из того, Ульдемир, что Мироздание, начиная с определенного этапа, не может развиваться должным образом без контроля и участия Разума.
– Это я помню: именно Разум порождает большую часть Тепла. Настолько вы все-таки успели меня просветить.
– Есть вещи куда важнее. Лишь Разумом создается устойчивость; ведь Мироздание время от времени проходит через критические периоды, буквально балансирует на грани. И не будь в нем Разума…
– Снимаю свое возражение. Итак, в тех шести скоплениях тоже должна возникнуть жизнь.
– Верно. И в этих условиях она может попасть туда лишь одним естественным способом: путем заселения пригодных планет колонистами из Нагора. С любой из восемнадцати планет или со всех, вместе взятых.
– То есть Нагор понадобился вам как стартовая площадка.
– Уместное сравнение. Однако, как ты сам видишь, задача не весьма сложная – часть нашей повседневной работы, как я уже сказал.
– Я чувствую, мы подходим собственно к делу.
– Меня радует, что твоя интуиция не притупилась. Итак, чтобы выяснить, что происходит на этой самой стартовой площадке и нужно или не нужно применять какие-то тихие меры, чтобы ускорить их развитие в нужном направлении…
– То есть к экспансии вовне Нагора?
– Именно… Для этого мне понадобилось послать туда людей. Выражаясь твоим языком – произвести разведку.
– И ты послал экипаж.
– Разве они не годились для этого?
– Годились больше, чем все другие, кого я знаю.
– Я послал их прежде всего на Ассарт. По моим расчетам, именно там наука и техника стояли ближе всего к решению задачи. Потом, как продолжение работы, они должны были посетить и другие планеты Нагора.
– Они хоть как-то защищены? Могут свободно передвигаться?
– У них есть корабль. Небольшой, но вполне отвечающий задаче.
– Почему же ты не позвал меня сразу же?
– Я хотел. Но Фермер решил, что нужно дать тебе время прийти в себя. Да и кроме того – дело ведь представлялось заурядным. Они прошли нужную подготовку, в них вложили все, что нужно было для действий на Ассарте, – начиная с языка. У них были прекрасные легенды…
– Они полетели втроем?
– Втроем. Рыцарь оставался в резерве – на случай, если придется произвести какие-то одновременные действия на других планетах; отсюда попасть на любую из них легче, чем с Ассарта, – мы перебросили бы его своей связью, с Ассарта же пришлось бы пользоваться кораблем, своим или другим.
– Они полетели. Дальше?
– А дальше ничего, капитан, – сказал Мастер, и, кажется, впервые в жизни я увидел, что Мастер несколько смутился. – Придется разочаровать тебя, Ульдемир: я просто не знаю. Они вылетели – и как провалились. Не выходили на связь. Не откликались на вызовы.
– Мало утешительного, – признал я.
– Что могло случиться? Долетели они благополучно: сигнал о прибытии мы получили, но его дает автоматика корабля. А люди молчат. Я уверен, что тамошним силам они не по зубам. Какой-то несчастный случай? Или просто загуляли?
– Мастер! – сказал я укоризненно.
– Что же, приходится предполагать и такое – хотя я, разумеется, подобным глупостям не верю. Как и ты. Но что-то ведь произошло, согласен?
– Тут двух мнений быть не может. Но почему ты не послал к ним Рыцаря?
– Он был нужен, чтобы прежде всего найти и доставить тебя.
– Ну, а потом?
– Он отправился туда, едва ты оказался на Ферме. Уже не кораблем, конечно. По нашему каналу.
– В таком случае, он уже там?
– Должен быть. Но сигнала не поступало.
– М-да, – сказал я. – Замысловато. Скажи: а чем все это может грозить? И кому? Вашим планам заселения шести скоплений? Еще чему-то?
– Это может грозить жизни трех – нет, теперь уже четырех наших людей, – медленно сказал Мастер.
– А кроме того?
– Кроме того… Домысливать можно многое. В самом трагическом варианте речь может идти о существовании Мироздания.
– Не может быть!
– Никогда не произноси этих слов. Они неверны. Нет ничего такого, что не могло бы быть. То, что происходит ежедневно, – реально. Но и то, что случается раз в миллиард или десять миллиардов лет, не менее реально.
– Ладно, – сказал я после паузы. – По-моему, я тут теряю время. Отправляй меня – я готов.
– Ничего подобного, – усмехнулся он. – Ты совершенно не готов. Не забудь: ты не будешь прикрыт кем-то, имеющим в мире Ассарта свое имя и свое место. Не будет никакого Форамы Ро, честного физика. Ты будешь в собственной плоти – это куда опаснее. И я выпущу тебя не раньше, чем смогу убедиться в твоей готовности. Я постараюсь передать тебе кое-что из умения, собранного у разных звезд…
Он вытянул ко мне руку.
– Отойди на три… нет, на пять шагов.
Несколько удивившись, я отступил.
Не опуская руки, Мастер сделал какое-то неуловимое движение тремя пальцами. И одновременно непонятная сила подбросила меня в воздух, перевернула и швырнула оземь – и только на расстоянии нескольких сантиметров я был плавно остановлен и бережно опущен на пол.
– Ну, боцман… – только и сказал я, поднимаясь.
Мастер улыбнулся.
– Не думай, это не уровень моей силы, но – твоей… Ты идешь на риск и должен быть готов постоять за себя. Всеми способами. И борьбой в отрыве – вот как я сейчас. И в схватке. Ножом. Мечом. Шпагой. Фламмером. Штурмовой пушкой. Мало ли чем… А кроме того, как у тебя с ассартским языком? Не отвечай, я и сам знаю.
– Боюсь, – сказал я, – что пока я все это постигну, мир успеет состариться, а мой экипаж…
– По твоему счету времени это займет неделю. Но как бы им ни было сейчас плохо – такой, как теперь, ты им не помощник.
Я кивнул, понимая, что он прав. И все же не удержался, чтобы не заметить:
– А тебе не кажется, Мастер, что для таких упражнений я уже староват?
Говорить это было несладко, но дело оборачивалось слишком серьезно.
– Что за чушь, Ульдемир! Я дам тебе рабочий возраст… Какой ты хотел бы?
Я почувствовал, как физиономия моя растягивается в улыбке.
– Ну, лет сорок. Не много прошу?
– Наоборот, очень скромно. Хорошо. Возвращаю тебе твои сорок лет!
Он приопустил веки и на несколько мгновений словно погрузился в размышления. Я же вдруг ощутил, как давно забытые бодрость и уверенность загорелись во мне, заиграли в крови, заставили чуть ли не пританцовывать на месте от нетерпения – двигаться, делать, решать, пробиваться, расшвыривая неприятеля…
– Зеркало не нужно? – С чуть заметной улыбкой он наблюдал за мной прищуренными глазами.
– Ладно, нагляжусь потом…
– Пойдем. Я отведу тебя в твою комнату. Кстати – ту самую, где ты некогда очнулся от небытия.
Мы спустились на первый этаж. Может быть, это действительно была та самая комната; не знаю, от нее у меня ничего не осталось в памяти.
– Мастер, – сказал я, когда он уже собрался уходить. – А что будет с моей дочерью?
– Она уже знает, что ты ненадолго задерживаешься в своей – как это у вас называется – командировке.
– Ненадолго?..
– Я надеюсь, капитан, что это так и будет. Сейчас – отдыхай. Приду к тебе, когда будет нужно.
Я послушно разделся, лег на свежее белье, закрыл глаза. И тотчас мне почудилось, что я не один здесь; что кто-то смотрит на меня, смотрит с добротой и даже, может быть, с нежностью.
– Эла? – негромко спросил я.
Но ответа не получил.
Последовавшая затем неделя мало что оставила в памяти – если не считать ассартского языка и кое-как скроенной для меня легенды. Зато очень многое осело в мускулах, в нервах, в рефлексах, в подсознании. И, например, то самое движение пальцами, что тогда показалось мне неуловимым, сейчас я сам выполнял, даже не думая. Боюсь, что работавшие со мною люди Мастера (не знаю, были ли они его постоянной командой, или приглашены откуда-то на время) заработали немало синяков. Впрочем, и сам я не меньше.
Потом Мастер пожелал убедиться в моих успехах. Пожалуй, он решил не жалеть меня, я разозлился – и не стал жалеть его. В конце концов он одолел меня – но не по правилам. Я так и сказал ему:
– Мастер, это была атака на подсознание; она из другой игры, твоего уровня, но не нашего.
– А что же мне было – сдаваться? – проворчал он. – Ладно. Можешь считать, что экзамен ты сдал. Теперь можно и отправляться. Кстати, медлить более нельзя. Они по-прежнему молчат. Но если они живы, то тебя встретят. Сегодня. А завтра встречать не станут, потому что Уве-Йорген увез с собой именно такую инструкцию.
– Я готов.
– Прекрасно. Только вот возникло маленькое осложнение. По неизвестной причине канал резонансной связи с Ассартом нарушен. Неожиданно на пути возникло мертвое пространство.
– Опять что-то новое для меня.
– Да и для нас тоже. Пока мы поняли только то, что через область мертвого пространства ничто не проходит. Ни тела, ни колебания… Так что добираться придется зигзагом. С пересадкой в точке Таргит.
– Это планета?
– Это всего лишь пересадка. Из любого места в любое. Так что заодно обогатишь свои знания и впечатления. Иначе когда бы ты еще оказался в Таргите?
– Я и не возражаю. – Сейчас мне, молодому, сорокалетнему, все на свете казалось пустяками.
– Что же, пойдем, позавтракаем – и в путь.
Мы позавтракали: печень минейского корха в собственном соку с маринованными стиками, со спелыми ведейскими шертами в сливках на десерт (это не ягоды, а моллюски, вроде устриц, но сладкие) и черный кофе. Потом я стартовал – неожиданно, как и всегда.
4
Принято считать, что наш мир в основном симметричен. Правому противостоит левое, горячему – холодное, плюсу – минус. Так что, даже не обладая никакими убедительными доказательствами, можно чисто умозрительно предположить, что в непостижимых для нас хитросплетениях измерений времени и пространства Ферме, ее принципам и делам, противостоит некая – ну, скажем, Антиферма, где руководствуются иными представлениями и движутся (или пытаются двигаться) к другим целям.
Те, кто не отвергает этой простой мысли, вряд ли будут удивлены, услышав, что подобная Антиферма действительно существует. Правда, называют ее иначе, но не в названии дело. Как и Ферма, она представляет собою относительно небольшой объем пространства, оборудованный в соответствии с потребностями и задачами тех, кто на ней работает. Там есть свои мастера и эмиссары, временами там появляются и люди; там тоже проявляются иногда силы, которые мы обычно называем сверхъестественными – вследствие наших весьма скудных представлений о естестве. Люди задерживаются там ненадолго – ровно на столько, чтобы получить задание и возвратиться на свою планету, в свой мир.
Явившись туда непрошеными соглядатаями, мы с вами как раз поспеваем к разговору, в котором участвуют двое. Один из них – средних лет и среднего роста, и вряд ли мы выделили бы его из множества людей, если бы не ощущение бесконечной уверенности в себе, которое сквозит и в каждом движении его, и во всяком слове и взгляде. Собеседник его, напротив, обладает запоминающейся внешностью – он высок, массивен, с крупными, грубоватыми чертами лица, но в его взгляде, пожалуй, жестокость преобладает над уверенностью и хитрость над мудростью. К первому он обращается крайне почтительно. Они сидят на веранде дома, расположенного как бы в самом центре песчаной пустыни – ничего, кроме черного песка, простирающегося до самого горизонта, не видно окрест, ни травинки, ни ручейка; тем не менее на столике, что стоит между собеседниками, виднеется объемистый глиняный кувшин с холодной водой, а вокруг него – тарелочки с фруктами и плоскими лепешками. Видимо, быту здесь уделяют не очень-то много внимания. Это и не удивительно, впрочем, тут занимаются куда более серьезными вещами. Однако тем, что имеется, хозяин дома (тот, что велик не ростом, но некоей внутренней силой, ощущаемой, как уже сказано, во всем) гостеприимно потчует гостя:
– Берите, Магистр, не стесняйтесь. Домой вы вернетесь хорошо если к ужину.
– Благодарю вас, Охранитель. Я совершенно сыт.
– Рад слышать… Итак, мы, кажется, пришли к соглашению?
– Могу только повторить: я готов поступать в соответствии с вашими планами, для блага Заставы.
– Не Заставы, дорогой Магистр. У Заставы нет своих благ. Как мы уже говорили, речь идет о судьбах Вселенной.
– Это я и имел в виду, Охранитель.
– Давайте все же уточним. Вы действуете по моим указаниям: после реализации планов вы получаете то, что принадлежит вам по праву рождения, но чего вы лишены в силу множества обстоятельств.
– Совершенно верно.
– Однако и после этого наше соглашение сохраняется. Если же вы попытаетесь…
– Рискну показаться невежливым, перебивая вас: я никогда не попытаюсь.
– Я лишь хотел сказать, Магистр, что, если в результате наших действий вашему достоянию будет нанесен ущерб, я компенсирую его в любой приемлемой для вас форме.
– Я никогда не сомневался в вашей справедливости.
– Что же, очень хорошо. По сути, сейчас нам обоим нужно одно и то же.