– Ладно, – холодно сказала она. – Пойду я на консультацию, а то и вправду опоздаю.
– Разозлилась, – печально пояснила Лёля, когда Нелли вышла. – Нелечка думает, что Ботва любит Игоря, и ей неприятно, что Игорь будет с Ботвой общаться.
– Мне кажется, что комендантша и действительно того… – Отличник неуверенно замолчал, ожидающе глядя на Лёлю.
– Всем так кажется. – Лёля отломила кусочек коржика. – Игорь говорит, что она ещё с первого курса его домогается. Вообще говорят, что она тут чуть ли не с половиной парней перетрахалась.
– А Ванька что? – перевёл разговор Отличник. – Выгонят его?
– Да вряд ли, конечно. – Лёля достала ложку из стакана и начала обводить ею квадраты на клеёнке, покрывающей стол. – Игорь за него заступится, да и Ваня ведь дружит с Ринатом, мужем Ботовой, и с Гапоновым… Если кого-то выселяют, то в конечном счёте решает студсовет, а не комендантша, а Гапонов – председатель студсовета. Да и кого выселяют на сессии? Всё равно все скоро разъедутся на практику.
– Почему же ты такая грустная стала, Лёля?
– Просто не люблю всего этого… Ване придётся с этими ублюдками связываться – с Гапоновым, с Ринатом, Игорю – с Ботвой, Нелечка будет злиться… Да и вообще… Страшно, когда тебя могут вот так раз – и выбросить на улицу, а жить негде и не на что…
Отличнику стало душно. Он поднялся из-за стола и повернулся к окну. Солнце ослепило его. «Оттолкнуться коленями – и туда… – подумал он. – Чтобы не успеть поверить во всё это, чтобы ещё счастливым…»
Сзади подошла Лёля и погладила его по затылку.
– Отличничек, – прошептала она. – Ну что ты? Всё будет хорошо. Ведь нас не разлучит какая-то Ботва…
Она усадила Отличника на койку, сама села рядом и надолго замолчала.
– О чём ты думаешь? – наконец спросил Отличник.
– Я хочу понять, почему Ванька пьянствует, – медленно сказала Лёля. – Мне кажется, это ему и удовольствия-то большого не доставляет… Меня пугает, что он, когда пьяный, всех будить бросается, кричит, в двери ломится, даже к чужим.
– Он нас с Игорем всегда поднимает, когда пьяный приходит, – подтвердил Отличник. – Просит, чтобы мы дежурили, потому что боится во сне проблеваться и задохнуться.
– Сколько я с ним ни пила, его никогда не тошнило, – заметила Лёля. – И мне страшно, Отличничек, когда он пьяный… Он сам не знает, куда злость свою девать, и бегает, всех будит, буянит или ещё дальше напивается. И страшно, и жалко его, ты не представляешь, как жалко! – Лёля глядела в глаза Отличнику. – Ведь он совсем не злой, просто ни капельки. Он мягкий, добрый, весёлый, умный. Умные ведь не бывают злыми – только жестокими.
– Почему же тогда он – злой?
– Мне кажется, что это не злость, а отчаяние. Он от отчаяния кажется злым. И будит от отчаяния.
– А откуда у него это отчаяние?
Лёля пожала плечами.
– Мне кажется, что ему просто страшно быть наедине с собой. Мучает его что-то… – Она отвела взгляд от Отличника. – Он вечно выделывается и выдаёт себя за другого. Раньше он в приличной компании пил – с нами, с Игорем, со Стрельченками, с Мишей Беловым, с Бумагиным, и всё было нормально. А с третьего курса начал бухать с какими-то идиотами типа Гапонова, Рината или Генерозова – вот тогда и пошёл буянить. А почему? Что случилось?
– И ты считаешь, что это от того, что он себя боится?
– Что-то и страшное, и жалкое у него на душе, и он боится думать об этом, изгоняет все мысли. Но что с ним может быть? Это, понимаешь, не чего-то там плохое, ужасное, вроде как он зарезал кого, а, наоборот, что-то хорошее, чистое, что у него отняли…
– Я знаю, что́ ты думаешь, – сказал Отличник. – Ты думаешь, что все Ванькины вывихи из-за того, что он в кого-то неудачно влюбился и любит до сих пор.
– А разве не похоже? – тихо спросила Лёля. – Ведь я ему нужна, только чтобы потрахаться со мной…
– Нельзя так говорить, Лёлечка. И думать так нельзя, – твёрдо возразил Отличник. – Он любит тебя, но почему-то боится своей любви. Он не тебя мучает, а себя.
– И всё же я не могу так жить… – совсем тихо сказала Лёля.
Лёля ссутулилась и поникла, сплела пальцы и стиснула руки между коленей. Отличник за подбородок осторожно приподнял её голову, чуть нагнулся и заглянул ей в лицо. Лёля сидела не открывая глаз, но ресницы тяжело набухли слезами.
– Ну что ты, Лёлечка, – нежно сказал Отличник, утешая её, как только что его утешала она. – Конечно, Ванька свинья… Но ты терзаешь себя, когда пытаешься его осуждать. Брось. Прими его таким, какой он есть. Ведь твой главный дар – это сострадание… Ты это умеешь… Не изменяй себе, и всё придёт. Если хочешь, я помогу тебе, как получится, конечно…
Лёля молча и вслепую подставила ему губы. Отличник поцеловал её, и она стала вытирать лицо ладонями.
– Может, так и надо… Во мне, Отличник, иногда вдруг столько гадких мыслей появляется, что я сама себе удивляюсь… А ты говоришь, что я добрая.
– Это плохо, когда гадкие мысли, – согласился Отличник. – Но это не самое страшное.
– А что самое страшное?
– Когда не любишь, – убеждённо сказал Отличник.
И тут дверь вдруг распахнулась, и с порога раздалось:
– Та-ак, мои кости моют, сплетничают, на постели валяются!.. Лёлька, я тебя сколько раз предостерегала от случайных связей? Тем более с детьми.
Нелли закрыла дверь, скинула туфли и положила на стол сумку. Лёля встала и подошла к Нелли, которая в это время убирала в шкаф косынку. Лёля обняла её сзади за талию и потёрлась щекой о плечо.
– Ты всё-таки не пошла на консультацию, Нелечка?
– Уйди, старая шлюха, – сварливо сказала Нелли.
– Ты меня ещё любишь, Нелечка? – жалобно спросила Лёля.
– Лёлька, ты сама подумай, – отстраняясь и разворачиваясь лицом, нравоучительно сказала Нелли. – Я люблю Отличника. Ты у меня его отбиваешь. Целуешься, валяешься с ним в койке, ревёшь – вижу по глазам. И как я могу любить тебя после этого? – Она сделала паузу и сказала Отличнику: – Я сейчас буду переодеваться, но ты можешь не отворачиваться. С детьми даже в женскую баню пускают.
Нелли начала расстёгивать пуговицы блузки.
– Но ведь Отличник не твой лично, Нелечка, – заметила Лёля. – Я ведь могу немножко его полюбить, пока тебя нет.
– Как не мой? – удивилась Нелли. – А чей же? Кто его воспитал, родил, грудью вскормил, в конце концов?
– Отличник общий, – упрямо возразила Лёля.
Когда Отличник вернулся в свою комнату, Игорь и Ванька уже проснулись. Игорь заправил кровать, сидел на ней и курил, стряхивая пепел в пепельницу, стоящую перед ним на стуле. Ванька тоже сидел на своей взрытой постели и бренчал на гитаре. У них обоих был такой вид, словно только что они сказали друг другу что-то очень неприятное. Следуя их примеру, Отличник тоже опустился на свою койку.
Ванька был босой, в мятых джинсах с расстёгнутой ширинкой и в клетчатой рубашке, раскрытой по всей длине. Он внимательно глядел на гриф, по которому робко переступали его жёлтые, прокуренные пальцы, и медленно, запинаясь, набирал на струнах мелодию романса «Белая акация». Ванька был одного роста с Отличником, но старше всех: старше Игоря на два года, Нелли и Лёли – на три, а Отличника – на целых шесть лет. Самым ярким впечатлением от его внешности была всклокоченная тёмно-рыжая борода, из которой торчал длинный нос. В противоположность одетому Ваньке Игорь сидел на кровати в трусах и белых носках. Но, в отличие от Ваньки, который носил простонародные, раздольные сатиновые «семейники», Игорь признавал лишь узкие плавки. Они очень шли к его поджарой, вытянутой фигуре с широкими плечами и узкими бёдрами, к смуглой коже, щедро поросшей чёрным волосом.
Увидев Отличника, Игорь посмотрел на Ваньку и сказал:
– Иван. Вот пришёл Отличник. Есть предложение начать серьёзный разговор.
Ванька страшно не любил таких серьёзных разговоров, в основном потому, что обычно его начинали воспитывать. Он уронил руку на струны, высыпав на пол оставшиеся ноты романса, и, глядя на гриф, запел дурным голосом, варварски себе аккомпанируя:
Некоторое время Игорь молча смотрел на Ваньку. Игорь был склонен к подобным эффектным театральным паузам. Ванька нервничал и злился.
– Ну, Иван, – начал Игорь, – будь так добр, расскажи, как ты провёл миновавшую ночь.
Ванька механически колупнул ногтем струну.
– Хрена ли докапываешься? – грубо спросил он.
Ванькина грубость была первым шагом назад. Игорь, соответственно, сделал шаг вперёд.
– Ну, поведай нам, с кем ты принимал алкоголь, в каких количествах? Поясни, зачем ты производил на чёрной лестнице – нечеловеческий ор, из окна – бросание бутылки, в коридоре – выбивание дверей? Поясни нам, во имя чего всё это?
– Во имя моей собственной охоты к этому, – пробурчал Ванька.
– Ну хорошо, Иван, – сдерживаясь, сказал Игорь. – Судя по всему, для тебя большую ценность, нежели Лёля, Нелли, Отличник, в конце концов, я, представляют горячительные напитки вкупе с Гапоновым, Ринатом, Жихарем и иже с ними. Видимо, они за тебя беспокоятся, ты им дорог, они желают тебе помочь, даже если ты их не уполномочивал. Пусть так. Тогда узнай, дорогой друг, что с утра визитом доброй воли тебя лично почтила Ботова Ольга Васильевна, комендант.
– И чего этой глисте надо? – хмуро спросил Ванька.
– Она сообщила нам, что завтра состоится студсовет и тебя выселят из общаги.
– Хер они меня выселят, – уверенно сказал Ванька.
– Иван, позволь тебе напомнить, что ты живёшь здесь четвёртый год. Следовательно, ты знаешь, что этот акт имеет большую степень вероятности и проводится элементарно.
– Ну выгонят, и плевать. Вернусь через день, и всё.
– Сейчас начало сессии у заочников, Иван. Мест в общаге и так нет, а сейчас тем более.
– Выгоню этого драного заочника, которого на моё место поселят, и барахло его в окно вышвырну, – более уверенно сказал Ванька, вдруг схватил гитару, заиграл и заорал:
– Прекрати ёрничать, – продолжил воспитание Ваньки Игорь, переждав Ванькину серенаду. – Кого ты выгонишь, Иван? Селить будет Гапонов, и поселит он своего собутыльника, скажем, того же Жихаря. Ты Жихаря сумеешь выгнать, Иван? Подумай в меру своих возможностей.
– Не будет он селить его вместо меня. Бухали же…
– Не тешь себя иллюзиями, Иван. Он поселит. Ему на тебя наплевать. Какие они тебе друзья? Проглотят и не подавятся.
– Ладно, Игорёха, я уже миллион раз это слышал… Ну и что? Вам-то что, а?
– А нам вот что, слушай. Ты, безусловно, станешь жить нелегалом. И вот тебе вопрос: где? Есть вариант: в комнате у Нелли с Лёлей. Это значит, что через неделю тебя выловит бабка Юлька, доблестный вахтёр, и всей комнате будет за это непоселение на будущий год.
– Не ссы, не буду я там жить, – раздражённо сказал Ванька. – И без вас найду где…
Игорь обомлел.
– Ты, Иван, за кого, интересно знать, нас считаешь? Да это же свинство чистой воды, Иван…
Игорь поднялся, сдёрнул со спинки стула свои брюки и, повернувшись к Ваньке спиной, принялся натягивать их, прыгая на одной ноге. Ванька молчал, сидел неподвижно, а потом вдруг яростно сбросил с колен гитару.
– Блядь! – в сердцах выругался он. – Ладно, простите меня. Игорёха, слышь?.. Не люблю я этих бесед за жисть… Давайте конструктивно поговорим. И сигаретой угости.
Игорь, стоя спиной к Ваньке и отдуваясь, застегнул ширинку, ремень, достал из кармана пачку сигарет и бросил на стол.
– Не злись, Игорь, – попросил и Отличник.
– Зачем ты его жалеешь, Отличник? – спросил Игорь, всё ещё не глядя на Ваньку. – Он же нас ни в грош не ставит!
– Ну хватит, Игорёха, – глядя на него из-под бровей, сказал Ванька. – Полаялись, и будет. Скажи лучше, чего я должен сделать?
Игорь надел рубашку, сел на койку, тоже закурил и сказал:
– Во-первых, ты должен уговорить Гапонова, чтобы он тебя не выселял.
– Это как два пальца обоссать, – прокомментировал Ванька.
– Во-вторых, пообещать Ботовой, что прекращаешь пьянку. В-третьих, убрать стёкла от бутылки с асфальта под окнами. Со своей стороны я сегодня поговорю с комендантшей и попытаюсь её умаслить.
– Лучше ублажи её, – скромно посоветовал Ванька.
– Твои остроты, Иван, очень часто отличаются отсутствием ума, юмора и такта, – холодно заметил Игорь.
– Ладно, замяли, – тут же согласился Ванька.
– А зачем заминать, Иван? У тебя излюбленная тактика – не выяснять отношений.
– А на хрена нужны эти гнилые разборки?
– Эти, как ты выразился, Иван, гнилые разборки нужны, чтобы лучше понять друг друга. Например, понять, почему ты пьёшь.
– Ты чутьём понять попробуй, а не лезь в душу.
– Я не лезу в душу, Иван. Я не вор. Я прошу разрешения войти. И всё-таки ответь на мой вопрос: почему ты пьёшь?
– Станция «Березай», приехали, вылезай! – с досадой сказал Ванька.
– Лёля думает, что ты… – начал было Отличник.
– Да заколебала Лёлька меня своей простотой! – разозлился Ванька. – Знаю я всё, что она думает! Думает, что у меня баба какая-то, которую я безответно люблю, оттого и пью. Убеди ты её, Отличник, как друга прошу, что фигня всё это!
– Но, Иван, ты действительно живёшь неправильно, хотя я и не берусь судить о причине. Мы все хорошо изучили тебя, и мы видим, что ты не тот, за кого себя выдаёшь, что твой образ жизни – это гусарство, лихачество. Он не годится для тебя, потому что ты слишком умён, слишком тонко чувствуешь…
– Где тонко – там и рвётся, – перебил Ванька.
Игорь осёкся, но сообразил и продолжил:
– Вот посмотри, Иван, сколько сегодня ты нам неприятностей доставил. В конце концов, ты не только нам кровь переводишь, но, что для всех нас гораздо тяжелее, ты и себя гробишь, жизнь прожигаешь! Ты же не Гапонов, не Ринат и не Жихарь с Генерозовым, чтобы такая бездарная жизнь доставляла тебе, как ты утверждаешь, удовольствие!
– Короче, чего надо? – утомлённо спросил Ванька.
– Не пей.
Ванька ответил кратко, энергично и матерно.
– Ладно, чёрт с тобой, Иван. Не пей с ними и не буянь. В принципе, это одно и то же. Если ты напиваешься в их компании, ты всегда буянишь. Давай договоримся: с сегодняшнего дня ты пьёшь только с нами. По рукам? Тебе можно верить?
– Почём я знаю, можно ли мне верить? – мрачно сказал Ванька.
Игорь поглядел на часы и хлопнул себя по бёдрам.
– Может, на неделю, Отличник, мы совесть в нём пробудили, – сказал он, вставая с койки. – Пойдём тогда, мой юный друг, посетим пункт общественного питания с целью общественно напитать себя. А ты, Иван, сиди тут и думай как о нашем разговоре, так и о нашем уговоре. Можешь заодно и ширинку застегнуть.
– Да ну вас… – буркнул Ванька. – Отвалите Христа ради…
После столовой Игорь решил отправиться помогать Ботве и потащил Отличника за собой. Они прошли через вестибюль, чинно поздоровались с бабкой Юлькой, сидевшей на вахте, и свернули в небольшой коридорчик, где находились комната и кабинет комендантши. Игорь велел Отличнику подождать в коридоре, а сам постучался и вошёл.
Отличник слонялся у двери комендантской не меньше получаса, пока наконец не вышли Игорь и Ботова. В руке у Игоря была плоская грязная картонная коробка, вскрытая с одного конца. Из коробки торчала жёлто-прозрачная, промасленная обёрточная бумага.
– А этот нам зачем? – запирая дверь, спросила про Отличника Ботова.
Игорь за её спиной подмигнул Отличнику: всё, мол, схвачено.
– Ну как зачем, Ольга Васильевна? – с укором пояснил он. – Помогать мне будет, подай-принеси. Согласитесь, по всяким мелочам не вас же мне гонять.
Они направились к лестнице и начали подниматься. Спускавшиеся навстречу девушки, увидев комендантшу, замолчали и, проходя мимо, внятно поздоровались.
На чердак общежития и далее на крышу имелось два выхода. Один люк над площадкой главной лестницы был тщательно окрашен и с незапамятных времён закрыт на амбарный замок. Второй люк над чёрной лестницей был ржав, но всегда открыт. На зиму петли замка заматывали проволокой, но по весне студенты сдирали её и лазили наверх учиться и загорать.
Ботова остановилась под этим люком, задрала голову и сказала Игорю:
– Ты взгляни, Игорёк, там на крышке люка петли для замка, а одну сорвали, и люк не запереть. Ты уж почини как-нибудь…
– Нет проблем, – поднимаясь по грохочущей стремянке и осматривая петли, сказал Игорь. – Для вас, Ольга Васильевна, хоть с крыши сброшусь… Отличник, подай, мой друг, плоскогубцы.